Дикая роза

— Да, обязательно. Ты безобразно скрытный, так нельзя. Я хочу тебе помочь, а с тобой попробуй помоги. — Она взяла его под руку. Он был настолько выше её, что она толком не видела его лица.
— Я бы предпочел, чтобы ты мне не помогала, — сказал Феликс, и они медленно пошли дальше.
— Не говори глупостей. Сейчас мне просто нужно кое-что у тебя спросить. Думать я тебя пока не прошу. Это успеется. Ты должен признать, что я проявила бездну такта и деликатности во всем, что касается Энн. Я никогда тебя ни о чем не спрашивала. Так что сейчас ты уж потерпи.
— Милдред, — сказал Феликс, — мне очень жаль тебя разочаровывать, то есть разочаровывать твое любопытство и участие, но ничего такого нет.
— Что значит «ничего такого нет»? Выражаешься, как телеграмма.
— Ничего не произошло и не произойдет.
Милдред помолчала.
— Как знаешь. Тогда поговорим на смежную тему. Тебе нужно жениться. Или скажу так, чтобы тебе было ещё легче: мне нужно, чтобы ты женился. Я хочу, чтобы Мичемы продолжались, поскольку Финчи, видимо, кончились. Я хочу, чтобы у тебя были дети, Феликс. Бабушкой мне уже не быть, но тетка из меня получится ой-ой-ой!
— К сожалению, и тут я вынужден тебя разочаровать.
— Да полно тебе! — И Милдред продолжала вкрадчиво: — А та молоденькая француженка, с которой ты познакомился в Сингапуре? Расскажи мне о ней хоть чуточку. Сделай престарелой сестре хоть это крошечное одолжение.
— Мари-Лора, — произнес Феликс деревянным голосом.
— Вот-вот. А фамилия её как была?
— Мари-Лора Обуайе.
— Ну, и что дальше? Где хоть она сейчас?
— Прости, если я повторяюсь, но тут тоже ничего такого нет. Кажется, она в Дели.
— В Дели! — воскликнула Милдред. — И ты хочешь меня убедить, что ничего такого нет? А сам как раз едешь по делам этих гуркхов. Я не мечтаю, чтобы ты женился на француженке, но, судя по твоим рассказам, она очень милая молодая женщина, во всяком случае, она _женщина_!
Они дошли до скамьи под кедром и сели. Дрозд умолк. Сад, весь распавшийся под лучами вечернего солнца на мелкие цветовые пятна, казалось, тихо мерцал.
— В Дели я, между прочим, не еду, — сказал Феликс. Положив йогу на ногу, засунув руки в карманы, он смотрел вдаль, в сторону моста. — Буду служить в Англии.
— Феликс! — воскликнула Милдред. — Что же ты мне не сказал? А я-то рассчитывала, что мы вместе поедем в Индию! Свинья ты, и больше никто.
— Извини меня, Милдред, это только что решилось. Даже ещё не окончательно, но более или менее.
— Скорее всего, ты сам только что это решил. А что ты будешь делать? Охранять Букингемский дворец?
— Нет, эту повинность я уже отбыл. Работа будет в военном министерстве, точнее — в управлении военного секретаря: назначения, повышения, награждения и все такое прочее. Скука страшная.
— Но тебя хоть повысят в чине, мальчик, дадут бригадира?
— Да.
— Только без бригады?
— Вот именно… — Это было больное место.
— Ну что ж… Я всегда считала, что ты слишком хорош для армии. До сих пор не понимаю, зачем она тебе понадобилась. Я этого не советовала. Положим, военный из тебя получился первый сорт. Так, значит, ты остаешься в Англии. Это возвращает нас к вопросу об Энн.
— Милдред, прошу тебя… довольно. — Он нахмурился, искоса взглянул на неё и стал подниматься. Она его удержала.
— Пожалуйста, не сердись на меня, Феликс. Я же вижу, ты только об этом и думаешь. И перестань твердить, что «ничего такого нет», этим ты от меня не отделаешься. Насчет Энн ты должен что-то решить. А то только изводишься и не даешь себе думать о других женщинах, на которых мог бы жениться. И её покой ты, наверное, смущаешь.
Теперь Феликс сидел очень прямо, не шевелясь и глядя в одну точку. Краски сада, достигнув предела яркости, тускнели, растворялись в сумерках, цветовые пятна одно за другим заливало лиловым и синим. Над потемневшими каштанами задрожала одна огромная звезда. Феликс сказал:
— По-твоему, я… веду себя непорядочно?
Милдред вздохнула. По его сдавленному голосу она поняла, что наконец завладела его вниманием. Она сказала, тщательно выбирая слова:
— Ничего подобного. Я считаю, что тебе нужно не отказаться от Энн, а добиться её. Она не очень молода, но достаточно, чтобы родить тебе ребенка. Она и сама была ребенком, когда родила Стива. А главное — ты её любишь. И она тебя любит. И Рэндл уехал.
— С чего ты это взяла? — резко спросил Феликс.
— Что? Что Энн тебя любит?
— Да. — Он снова закинул ногу за ногу, упорно глядя вдаль, будто что-то высматривал.
— А разве не так? — спросила Милдред. Сама она понятия об этом не имела.
Помолчав, Феликс сказал:
— Мне ничего не известно о том, что она на этот счет думает. Это и естественно.
— Чего уж естественней! — фыркнула Милдред. — Да разве ты был бы здесь, если бы не думал, что она… ну, во всяком случае, не против? Твои-то чувства ей известны?
Феликс опять помолчал.
— Мне кажется, она… понимает. — Последнее слово он постарался проглотить.
— Ну конечно, понимает. Не такая уж она дура. И вообще, женщина всегда знает. Прости, что говорю без обиняков, дорогой, но ты когда-нибудь целовал ее?
— Конечно, нет! — возмутился Феликс. И тут же добавил, уже мягче: — Да, конечно, она знает. Но мы, понимаешь, никогда об этом не упоминали.
— Оба вы, как видно, порядочные размазни, — сказала Милдред. — Эх, расшевелить бы тебя немножко, Феликс. Ну да ладно, повторяю последний пункт. Рэндл уехал. Твой ход. Да?
— Нет, — Феликс встал и протянул сестре руку. — Очень прошу тебя, Милдред, не хлопочи ты обо мне. Рэндл уехал, но он вернется. Побудет в Лондоне и вернется. Ничего не произошло, решительно ничего. И как я тебе уже сказал, ничего не произойдет. Ты, пожалуй, права в том, что я веду себя как идиот… Но это другое дело. Пойдем домой, а то озябнешь.
— Я ещё тебя не отпустила, — сказала Милдред. Она осталась сидеть, а Феликс стоял перед ней навытяжку, и его высокая фигура заслоняла вечернюю звезду. Зажглись и другие звезды. — Феликс, — сказала она, — когда ты говоришь, что ничего не произошло, ты имеешь в виду, что Рэндл не завел себе кого-то на стороне публично и явно, а значит, не вышел из игры. Ну а если бы он вышел из игры… тогда ты заговорил бы с Энн?
— Но он… не вышел из игры.
Милдред с трудом себя сдерживала.
— И если он ничего не сделает в открытую, если будет, как негодяй, поддерживать видимость брака с Энн, ты так никогда и не сочтешь себя вправе заговорить?
Феликс тяжело перевел дух.
— Нет. Пойдем домой, Милдред.
— Какой же ты глупый, — сказала она тихо, беря его под руку. — Однако я верю в Рэндла. Хорошо, что хоть у одного из вас есть немного мужества.
 
9
Сыны пророка
Отважны, сильны,
Им вовсе неведом страх… —
распевал Пенн, высунувшись из того окна своей комнаты, что выходило на светлую сторону — туда, где за верхушками буков, за склоном с розами расстилалась серо-зеленая равнина болот с желтыми полосками камыша на дамбах и неспешным полетом цапель. На ближних пастбищах круглыми клубочками белели овцы. А линия горизонта — это было ещё не море, ещё не таинственный Данджнесс.
Солнце светило, но как-то слабо, неуверенно, и свет получался рассеянный и бледный. Дул резкий восточный ветер. Тоже лето называется, думал Пенн. Дома и зима-то не такая. Хотелось кому-то объяснить это, пожаловаться, но никто его не слушал. Перед его отъездом мать сказала: «Там все тебя будут расспрашивать об Австралии!» — но отец возразил: «Как бы не так! Им до Австралии и дела нет!» Только он выразился посильнее. Выходит, что отец-то был прав. Такое отсутствие любопытства со стороны родных не особенно огорчало его, огорчала их невысказанная уверенность, что они имеют право судить о нем, а он о них — нет.