Великая игра

Его не привлекала власть. Его не привлекала слава. Его не привлекало богатство. Он не думал о семье. Когда-нибудь он возьмет в жены какую-нибудь женщину, чтобы продолжить род, но сейчас все женщины были для него на одно лицо. Они слабы, их дело рожать воинов и покорствовать мужам. Его любили многие женщины, а он не любил ни одной. Он даже не помнил их имен и лиц. Разве только лицо матери — но она была ЕГО мать, а потому стояла выше прочих женщин.
У него не было друзей. Дружба требует отдавать. Он же не мог дать ничего, потому что все, что он имел, принадлежало не ему. Нуменору. Он никого не любил, ибо и любовь требует отдавать взамен. Но нельзя отдавать того, чем владеет только Нуменор. Пусть это будет платой — за то, чтобы стать избранником Единого, надо платить. Он не жалел об этом. Он был спокоен и уверен в себе. Ничто не оставляло следа в его сердце: оно было похоже на кусок сухого мха, на котором не высечешь письмен, как на камне или на льду. Оно не зазвенит глухо от удара. Да он и не хотел, чтобы его сердце было запятнано. Его сердце должно быть чисто. И он берег эту чистоту. Может, потому он был так горд, отважен и независим. Он был дланью Единого.
Хэлкар строил крепости и закладывал города, опутывал новые земли сетью дорог, приводил к покорности Меньшие народы, ежели те не желали принимать благ Нуменора. Их упрямство не просто удивляло — даже чем-то оскорбляло и ранило его. Однако решение пришло само, и было оно простым и четким, как всегда. Не понимают своего блага — значит, примут это благо насильно, не понимая.
И он истреблял непокорность Нуменору, ибо это было милосердно. Безумец тот, кто отвергает дары Единого. Безумие есть Искажение, Искажение ведет к страданию. Безумец должен понять, от чего бежит. Его надо заставить понять и принять. Но если Искажение зашло слишком далеко — пусть лучше безумец умрет.
Хэлкар знал — ему суждено прожить жизнь, разрушая старое и косное и создавая великое во славу Единого. И больше ничего он не желал.
На юге полным-полно маленьких княжеств, и каждое стремится назваться царством. Послушать только, как титулуют себя эти великие владыки пары выжженных солнцем долин да полутора тысяч грязных угрюмых подданных! Сыновья солнца и луны, все как один! Практичные нуменорцы смели в кучу все эти названия, все титулы, припечатав весь этот южный хлам одним словом — Харад. Иногда, правда, Ханатта — по названию самого крупного, так скажем, «царства».
Название городка Хэлкар не запомнил. Их много было, таких городов с грязно-белыми стенами. Все похожи, разве что один побольше, другой — поменьше. Пыльные улицы, жара, солнце, мухи, навоз. И розовые сады за глухими белеными стенами домиков с плоскими крышами. Город сдался чуть ли не сразу, кто мог — сбежали, остальные попрятались по углам. Местный князек — владыка этого самого пыльного городишки, сотни голов овец и пяти жен — пришел кланяться дарами. Дары представляли собой мешок перца, двух хороших коней и трех девиц. Перец и коней приняли, девиц хотели отправить восвояси. Те визжали и уезжать не хотели падали в ноги и выли. Толмач сказал, что их зарежут, раз не сумели ублажить страшного керна-ару из-за моря. Пришлось оставить их при местном гарнизоне на кухне.
Войскам дали два дня отдыха. Когда они уйдут, здесь останется гарнизон, а с ним — Закон Нуменора. Потом от городка протянутся дороги, опутывая сетью эту землю, крепкой сетью, которую будет держать Эльдарион — от имени Нуменора.
Вечером ему доставили женщину. Не из тех перепуганных девственниц лет тринадцати, которых подарил ему местный князек, а действительно красивую и хорошо отмытую. Южанки не пытались просить у него ничего, кроме жизни. Однако получали обычно еще и золото. Любопытно и забавно было видеть переход от животного страха и раболепной угодливости к любопытству и чуть ли не благодарности — почему бы и нет, женщины никогда на него не жаловались поутру. А эти получали не только жизнь и удовольствие, а еще и золото. Что было с ними потом, его не касалось. Вернее, он не желал этого знать: ему было бы неприятно сознавать, что кто-то еще мог взять его вещь.
То, что с женщиной вообще приходится спать, воспринималось им как своеобразная жертва. Но, по крайней мере, эти безликие женщины его ничем не связывали, не отнимали ни крохи его служения Нуменору. И они не были нуменорками, а стало быть, не были священны и неприкосновенны. Они вообще были для него не совсем людьми.
За окном нестройные пьяные голоса заорали какую-то похабщину, поминая его имя. Он поморщился и крикнул, чтоб заткнулись. Обернувшись, с удивлением заметил, что женщина внимательно, изучающе смотрит на него. Ну, пусть смотрит. Женщинам он нравился. Хэлкар знаком показал ей на койку. Она молча кивнула и стала раздеваться.
Она, естественно, оказалась не девственницей, весьма умелой. Говорят, на юге женщин нарочно учат угождать мужчине на ложе. Их выдают замуж лет с двенадцати, и они быстро стареют… Что ж, этой удалось его хорошо ублажить. Труд должен быть вознагражден, и поутру она получит свой увесистый мешочек монет нуменорской чеканки с профилем государя. Женщина быстро уснула, он — чуть позже.
Спасло его лишь врожденное чутье на опасность. Еще не проснувшись до конца, он успел откатиться в сторону. Перехватил руку с кинжалом, резко вывернул ее, отшвырнул девку прочь. Та зашипела от боли. Он молча выругался. Вот тебе урок на будущее. Как можно было оставить ее здесь? Почему не выставил, как всегда? А ведь мог и не проснуться. Он повернулся к несостоявшейся убийце. Та сидела скорчившись у стены, прикрываясь покрывалом, и смотрела на него исподлобья черными злыми глазами, прижимая к груди поврежденную руку.
— Ты думала убить меня?
— Догадался! — прошипела она презрительно на синдарине, очень правильно, но с сильным акцентом. Говорила она тихо, немного хрипло — не то от боли, не то от досады.
— Кто тебе заплатил за меня?
— А может, я сама? Ты враг. Может, ты кого из родни моей убил?
— Война есть война. Не повод. Кто тебе заплатил и сколько? Я дам больше. Говори.
Женщина осклабилась.
— Хочешь, чтобы тебя отдали солдатам?
Шипение.
— Я ведь могу и отпустить, если расскажешь все.
— Что — все?
— Кто тебя подослал.
— Думаешь, у тебя мало ненавистников? В твоем войске? В самом Нуменоре?
— Начала говорить — продолжай. Я обещаю, что ты уйдешь живой и свободной. И хорошо тебе заплачу.
Женщина заколебалась. Он с усилием снял с пальца перстень. Большой рубин мрачно сверкнул в лунном луче. Повертел у нее перед носом.
— Говори.
Женщина облизнула губы, жадно глядя на перстень.
— Нет, — усмехнулся Хэлкар. — Это подарок моего государя и родича, тебе не по чину. Но я дам тебе столько золота, сколько стоит этот камень.
Женщина кивнула, все так же жадно глядя на перстень. Поднялась, баюкая поврежденную руку. Села на краешек ложа.
— Ты красивый мужчина, и сильный, и щедрый. За тебя недаром заплатили очень хорошо. Я не знаю этого человека, но он из ваших, и он сказал — убей его и получишь много золота. А я хочу стать почтенной женщиной. Я останусь здесь, у вас хороший закон. Я открою свой торговый дом… у вас ведь женщинам это можно?
— Хорошо, ты получишь золото. Ты сможешь остаться здесь, начать торговлю, как и хотела. Ты сможешь узнать того, кто нанял тебя?
— Да, узнаю! И пусть проклянет меня Солнце, если я тебе солгу! Да буду жертвой за тебя, о щедрый господин!
Он поморщился. Ну вот, то прирезать хотела, теперь ноги целует. Надо будет, чтобы лекарь осмотрел ее руку. Хотя вроде бы падать в обморок не собирается, живучая.
На другой день женщина тайно показала ему на второго адъютанта, которого пристроил к нему государь. Юноша был талантливый, хотя и не без аристократического гонора. Жаль.
Только вот кто подтолкнул его к убийству? Государь?
Недаром он отправил его, Хэлкара, в Сирые Земли. Он всегда прекрасно это понимал, но ему было все равно. Хэлкар служил не государю, его владыкой был Нуменор. Нет, государь никогда не опустится до убийства. Хотя вот рядом с ним завистников полно. Они вполне могут устроить гадость. Несчастный адъютант вскоре погиб от злой харадской лихорадки. В Нуменоре не было болезней, а тут народ косило вовсю.