Крылья

* * *
Меня зовут Эйольта Лаарен-Штрайе. Это имя похоже на аристократическое, но я не дворянка. Мой родной отец, Тнай Лаарен, был третьим сыном зажиточного крестьянина. Крестьянская жизнь, однако, с детства не казалась ему привлекательной, к тому же он знал, что его отец не пожелает дробить хозяйство и доля, выделенная третьему сыну, окажется совсем крохотной. Поэтому, едва ему исполнилось четырнадцать лет, он сбежал из дома.
Пару месяцев спустя он добрался до побережья и нанялся юнгой на купеческое судно, уходившее в северные моря. Первый рейс был удачен; несмотря на то что команде пришлось сражаться с непогодой и дикарями северных джунглей, судно возвратилось в порт с грузом диковинных плодов кура и самородного серебра. Конечно, обогатило это купца, а не матросов. Купец тут же снарядил вторую экспедицию, и ей тоже поначалу сопутствовал успех, но на обратном пути корабль был взят на абордаж илсудрумским капером. После жаркого боя илсудрумцы одержали победу. Отцу повезло; обычно илсудрумцы с пиратских и каперских судов, если не надеются получить выкуп, попросту сажают пленников в шлюпки с захваченного корабля и бросают посреди океана. Однако в тот раз команда капера понесла серьезные потери и нуждалась в пополнении, так что побежденным было предложено присоединиться к победителям.
Так мой отец сделался юнгой на каперском судне «Черная жемчужина». Три года судьба хранила его в штормах и морских битвах; он сражался вместе со всеми и получал свою долю добычи. Но вот, зайдя в очередной порт, капитан «Жемчужины» узнал, что между Илсудрумом и Ранайей подписано очередное — кажется, уже четырнадцатое — соглашение о вечном мире, по которому обе стороны обязались отозвать патенты у своих каперов и совместно бороться против морского разбоя. Капитан объявил об этом команде и добавил, что не намерен подчиняться приказу и сейчас же выходит в море, однако те из команды, кому не хватает духу вести жизнь вольного пирата, могут забрать свою долю и сойти на берег.
Большинство остались на борту, в том числе и отец. В самом деле, жизнь пиратов отличается от жизни каперов разве что формально.
«Жемчужина» вновь взяла курс на Северное полушарие и еще несколько лет хозяйничала в его диких водах, грабя и топя уже все суда без разбора — ранайские, илсудрумские, гантруские и прочие, не страшась нападать и на прибрежные поселения. В конце концов два военных фрегата илсудрумского императорского флота выследили и настигли пиратов. В результате отчаянного сражения «Жемчужина» была охвачена пламенем и пошла ко дну; уцелевших пиратов выловили из воды и в кандалах привезли на остров Кнурро, бывший в те годы илсудрумской колонией. Будь «Жемчужина» ранайским кораблем, пленников наверняка ждала бы петля, но к соотечественникам — хотя таковыми были не все, но победители не взяли на себя труд разбираться — илсудрумцы отнеслись снисходительней и продали их в рабство на плантации (в метрополии рабство уже двести лет как отменено, но в колониях по-прежнему процветает). Прошло долгих пять лет, прежде чем рабам удалось взбунтоваться, перебить охрану и захватить стоявший в порту корабль; надо ли говорить, что мой отец вновь был среди бунтовщиков? Снова он плавал на пиратском судне, повидав немало диковинных земель и побывав во многих битвах, снова по мере того, как копились в трюмах сокровища, росла и его доля.
Но судьба пирата переменчива; корабль попал в жестокий шторм и разбился о скалы. Лишь моему отцу и двоим его товарищам удалось выбраться на берег.
Это был берег необитаемого острова, где они прожили четыре года, терпя крайнюю нужду, ибо остров был мал и бесплоден. Один из пиратов там и умер. Но оставшимся двоим на пятый год повезло — мимо острова прошло судно, направлявшееся в Ранайу, которое подобрало потерпевших крушение.
Вот так, почти шестнадцать лет спустя, отец вернулся на родину, вернулся без гроша в кармане, хотя в лучшие дни своей пиратской карьеры имел столько серебра, что мог бы запросто купить всю родную деревню. Теперь, однако, он притащился в нее нищим — чтобы узнать, что отец его при смерти, а оба брата умерли еще раньше, так что он остался единственным наследником. Удивительное дело, но мирная сельская жизнь оказалась для него более губительной, чем головокружительные морские приключения… Впрочем, после боевых ран и лишений деревенский покой уже не представлялся отцу столь несносным, как раньше.
Унаследовав дом и хозяйство, он в первый же брачный сезон взял в жены Йанату — девушку из той же деревни, мою будущую мать. Однако ему не суждено было окончить свои дни на твердой почве, под крышей родного дома. Хозяйство его, и без того доставшееся ему не в лучшем виде после смерти старших братьев, с самого начала не заладилось, а тут еще год выдался на редкость неурожайным. Когда явились кредиторы и сборщики налогов, отец понял, что дела плохи. Ему едва удалось расплатиться по одним долгам и добиться отсрочки по другим, и он решил вновь обратиться к привычному способу заработка и опять уйти в море. Жена умоляла его не делать этого, но он говорил, что это в последний раз и что теперь он не станет искушать судьбу и ввязываться в пиратские авантюры, а сходит в достаточно безопасный рейс. Его опыт позволял ему наняться уже не простым матросом, а боцманом или даже помощником капитана, купцов ведь интересует не знатность или офицерский диплом, а исключительно мореходное искусство. И эта должность в случае удачи принесла бы ему пусть и не богатство, но достаточную сумму денег, чтобы поправить дела. Он ушел в плавание, не зная, что оставляет жену беременной, и больше с тех пор никто не видел ни его, ни его корабля. Таким образом, я родилась, должно быть, уже после его смерти, и все, что я знаю о нем, я знаю от матери.
Может быть, это и к лучшему, что он не присутствовал при моем рождении: как знать, чем бы это закончилось… Хотя, может быть, он и принял бы сторону мамы, помогая ей выстоять против насмешек и презрительных взглядов. Первое-то время односельчане все больше шушукались, опасаясь задевать маму в открытую, ибо успели уже познакомиться с необузданным нравом ее мужа-пирата. Но когда все поняли, что он не вернется, травля началась с удвоенной силой; они словно спешили вознаградить себя за недополученное прежде удовольствие… Может быть, мама и уехала бы из родной деревни, но ехать ей было некуда, а главное — в любом другом месте ее ждало бы то же самое и даже еще хуже, ведь этим аньйо она хотя бы была не совсем чужой. Последние деньги, оставленные мужем, таяли, хозяйство, требовавшее твердой руки, продолжало разваливаться, и маме пришлось все продать и переселиться со мной в жалкую хибару на окраине, где она жила, кормясь с собственного огорода. Лишь изредка ей удавалось заработать шитьем и плетением, ибо, хоть она и достигла в этом немалого умения, жители деревни избегали обращаться к ней с заказами.