Выбор оружия
Турецкий лишь головой покачал. Точно рассчитано. Вот сволота!
Водитель «Икаруса» продолжал копаться в двигателе, мял какие-то шланги, дергал трубки.
Позади Турецкого, с хмурым интересом наблюдавшего за действиями водителя, остановился один из крепеньких казахстанских немцев и негромко сказал:
– Он топливный кран перекрыл. Вон там, сбоку. Точно говорю. Я работал на «Икарусах», знаю.
Турецкий молча отодвинул водителя в сторону, протянул руку, стараясь не испачкать белый пиджак, повернул кран. Кивнул:
– Заводи.
– Да не заведется эта холера… – начал было водила, но Турецкий лишь дружелюбно похлопал его по плечу и повторил:
– Заводи, браток, заводи.
И было, видимо, в его тоне нечто такое, чего водитель не посмел ослушаться. На третьем или четвертом обороте автобусный дизель выпустил густую струю дыма и удовлетворенно заурчал.
Турецкий повернулся к пассажирам, облепившим желтые «Волги»:
– Дамы и господа! Все в порядке. Прошу!
«Икарус», вновь осевший от тяжести груза, тронулся с места, его обогнала вереница пустых такси.
«На потребительском рынке за прошедшую неделю цены на продукты выросли в среднем на 0,8 процента. Резко подскочили оптовые цены на сливочное масло. Если на прошлой неделе килограмм крестьянского масла стоил…»
Турецкий отложил журнал. Не шло. Все-таки эти паскуды вывели его из себя.
Рейсовый «Икарус» причалил к тротуару зала вылетов с опозданием десять минут. Таксисты, побросав свои «Волги» под знаком «Остановка запрещена», окружили кабину, вытащили из нее водителя и взяли его за грудки. Он горячо оправдывался, показывая рукой на Турецкого. Под их волчьими взглядами Турецкий вошел в здание аэровокзала.
Ну что, можно начинать. С чего? Можно с начала, можно с главного, а можно и с конца. Но что главное в этом темном, как затянутое плотным туманом ночное болото, деле, Турецкий понятия не имел. Конец и вовсе не просматривался. Так что пришлось начинать с начала.
Вот я, Никитин Игорь Константинович, Гарри К. Никитин, бывший политзаключенный, а ныне преуспевающий бизнесмен, через двадцать лет возвращаюсь на родину. Вот я выхожу на не очень замусоренный окурками и жестянками из-под пива и кока-колы перрон… Стоп. С начала так с начала. Пограничный контроль. Ну тут нечего ловить: паспорт, визы, штампом – шлеп: «Велком, мистер Никитин». Таможенный контроль… А вот здесь можно и принюхаться.
Турецкий отыскал комнату начальника смены таможенной службы и предъявил удостоверение Генеральной прокуратуры. Конечно, это было не по правилам и очень попахивало тем, что называется злоупотреблением служебным положением: он был в отпуске, добывал информацию не для прокуратуры, а для «Глории». Но показать удостоверение обозревателя «Новой России» означало ввязаться в долгие и, скорее всего, безрезультатные объяснения с таможенным начальством, а корочки «Глории» и вовсе ничего бы не дали. Тем более что в варианте, выбранном Турецким, «Глория» значилась просто как информационное агентство, а сам Турецкий числился его консультантом. В конце концов, правила и существуют для того, чтобы их нарушать, а наличие в этом деле трупа Очкарика не исключало, что добытая Турецким информация сгодится, возможно, и для Генпрокуратуры. Тем он и утешил свою покладистую совесть.
В сопровождении начальника смены Турецкий вошел в зал таможенного контроля, и уже второй дежурный, взглянув на цветной снимок Никитина, уверенно подтвердил:
– Да, помню этого господина. Какая-то простая русская фамилия…
– Никитин? – подсказал Турецкий.
– Совершенно верно, Никитин. Еще по радио объявили: «Господина Никитина просят подойти к справочному бюро».
– Вы досматривали его багаж?
– Да. Все в порядке. Деньги, золотые часы, кольцо – все декларировано. Багаж у него был – большой черный чемодан. В нем – одежда, рубашки. И небольшой «дипломат». Мини-компьютер, радиотехника. Все как обычно. Только на одно я обратил внимание: черная пластмассовая коробочка размером в две пачки сигарет, кнопки какие-то, светодиод. Фирмы «Сони». Я спросил, что это такое. Он объяснил: детектор для обнаружения подслушивающих устройств.
– Вот как? – заинтересовался Турецкий.
– Да, так. Он еще сказал: «Надеюсь, это не запрещено ввозить в Россию?» Я ответил, что ничего на этот счет в наших инструкциях нет. А что не запрещено, то разрешено. И добавил: «Вы хорошо оснащены, мистер Никитин».
– А он что?
– Ничего. Усмехнулся и сказал: «Я знал, куда еду». Вот, собственно, и все.
– Раз его вызывали по радио, значит, кто-то встречал?
– А вот этого я не знаю. Не видел. Вы у Веры спросите, у дежурной в справочном. У нее в тот день тоже смена была. Может, она помнит.
Дежурная по справочному бюро действительно помнила. Едва Турецкий показал ей снимок Никитина, она тут же подтвердила:
– Он. Точно – он. Интересный такой мужчина. Настоящий полковник.
– Почему полковник? – удивился Турецкий.
– Ну это я так. Пугачева поет: «Ах, какой был мужчина, настоящий полковник».
– А что еще в этой песне?
– Неужели не слышали? – поразилась Вера. – Вы радио хоть иногда включаете? Или телевизор?
– Иногда. Когда последние известия.
– Странный какой. Если бы вы не показали мне свое удостоверение, я решила бы, что вы шпион. У вас в Генеральной прокуратуре все такие?
– Вера, вы тоже полны неожиданностей. Почему вы решили, что я шпион?
– Ну как. Жить в России и не знать песен Пугачевой?
– Промашка вышла, – вынужден был согласиться Турецкий. – В разведшколе, где меня готовили к заброске в Россию, этого не учли.
– Где же эта разведшкола?
– В Гармиш-Партенкирхене. Сто километров от Мюнхена, в Альпах. Прелестный городок, зимний курорт.
– Нет, на шпиона вы все-таки не похожи, – подумав, сказала она.
– Почему?
– «Почему, почему»! Болтать любите в рабочее время, вот почему!
– Сдаюсь, – сказал Турецкий. – Последний вопрос. Кто заказал объявление, не припомните? Мужчина, женщина?
– Парень. Какой-то… ну никакой.
– Не полковник?
– Куда ему! Белобрысый, в очках, в какой-то спортивной халабуде.
– Очки какие? Темные? В роговой оправе?