Мир-Кольцо

— Может, они зауважают меня, если я разорву нескольких на куски?
— Тогда они будут поклоняться тебе издалека и из укрытий, а это нам ничего не даст. Нет, нужно подождать, пока у тебя вырастет новый мех. И даже тогда нам пригодился бы тасп Несса.
— Кукольник недосягаем.
— Но…
— Я сказал, что он недосягаем. Каким образом мы установим контакт с туземцами?
— Тебе придется остаться здесь. За это время осмотри еще раз комнату карт. Тила и я… — Луис посмотрел на нее, как будто увидел впервые в жизни. — Тила, ведь ты еще не была в комнате карт!
— А что это такое?
— В таком случае, ты останешься с Говорящим. Я полечу один. Вы будете слышать меня через коммуникаторы и в случае чего придете на помощь. Говорящий, отдай мне свой лазер.
Кзин пробормотал что-то себе под нос, но спорить не стал. У него еще оставался «незначительно усовершенствованный» дезинтегратор Славера.
На высоте тысячи футов над головами толпы, он услышал, как набожная тишина уступает место удивленному ропоту. Они увидели его — блестящую точку, которая отделилась от одного из окон и начала падать к ним.
Ропот не исчез, только стал немного тише. Луис все время хорошо слышал его.
А потом они начали петь.
— Они страшно фальшивят, — предупредила его перед отправлением Тила. — Голосят каждый по-своему.
Ничего особенного, если после такого предупреждения он был удивлен — они пели гораздо лучше, чем он ожидал.
Их звукоряд явно имел двенадцать ступеней. «Октавный» диапазон, используемый на большинстве населенных людьми планет, тоже был, в принципе, двенадцатизвуковым, но никто его так не воспринимал. Ничего удивительного, что Тиле показалось, будто они фальшивят.
А вот с тем, что они голосили, приходилось мириться. Это была церковная музыка — медленная, величественная, с рефренами, дисгармоничная. Но величественная.
Площадь была огромной, а тысяча людей после трех недель одиночества казалась невероятной толпой, но здесь их могло поместиться раз в десять больше. Благодаря репродукторам они пели бы одним хором, но здесь не было репродукторов. Одинокий мужчина размахивал руками с возвышения посредине, но никто не смотрел на него. Все смотрели на Луиса Ву.
Если принять все это во внимание, музыка была просто чудесной.
Тила не могла ее оценить. Музыка, которую она знала, звучала в записях стереовизии и проходила через целую систему микрофонов, микшеров, записывающих или усиливающих устройств. С нею можно было сделать все, что угодно — изменить голос, отсечь фальшивые звуки, добавить другие. Тила никогда в жизни не слышала «живой» музыки.
Совсем другое дело — Луис Ву. Он притормозил, чтобы дать необычным тонам добраться до самых удаленных уголков его души. Он отлично помнил большие спевки на обрывах, вздымающихся над Разбитым Городом, в которых пели гораздо более многочисленные хоры, и которые звучали совершенно иначе, прежде всего потому, что в них участвовал он сам. Сейчас он впитывал в себя чужие звуки, находя удовольствие в неровном ритме, в постоянных рефренах, в медленном достоинстве гимна.
Он едва не присоединился к хору. «Не самая удачная мысль», — буркнул он себе под нос и пошел на посадку.
Возвышение в центральной части площади играло когда-то роль цоколя. Сверху Луис заметил два следа длиной по четыре фута — все, что осталось от статуи, стоявшей здесь когда-то. Сейчас на возвышении находилось что-то вроде треугольного алтаря; размахивающий руками человек стоял спиной к небрежно собранной конструкции.
Что-то розовое блеснуло над бурыми одеждами… Видимо, он носил какой-то головной убор, может, из розового шелка.
Луис решил приземлиться на самом цоколе, и уже почти касался его поверхности, когда дирижер повернулся к нему лицом. В результате Луис едва не разбил свой скутер.
Это розовое, мелькнувшее у него перед глазами, оказалось голым лысым черепом. Единственная в заросшей и кудлатой толпе лысая голова.
Вытянув перед собой руки, мужчина держал последний звук гимна… держал несколько секунд… после чего дал знак, и пение стихло, еще мгновение доносясь из отдаленных частей площади. В полной тишине мужчина повернулся к Луису.
Он был ростом с Луиса, то есть слишком высок для туземца. Кожа его лица и головы была светлой, почти белой, как у альбиноса с Нашего Дела. Брился он довольно давно и не слишком острой бритвой: свежая щетина добавляла к этой бледности отчетливую серую тень. В его голосе, когда он заговорил, прозвучала нота укоризны.
— Наконец-то вы прибыли, — перевел автопилот «Лгуна».
— Мы не знали, что вы нас ждете, — совершенно правдиво ответил Луис. Он не чувствовал себя готовым самостоятельно разыграть гамбит бога. За свою долгую жизнь он уже много раз успел убедиться, что придумать правдоподобную историю, связать друг с другом небылицы дьявольски сложно.
— У тебя волосы на голове, — сказал жрец. — Можно подумать, о Инженер, что твоя кровь не совсем чиста!
Так вот как обстоят дела! Все Инженеры должны быть совершенно лысы, поэтому-то жрец и подражал им, скобля свою нежную кожу тупой бритвой. А может, Инженеры пользовались депиляторами или какими-то другими несложными средствами, ведомые исключительно модой или чувством эстетики? Лицо жреца не слишком отличалось от скульптуры в банкетном зале..
— Моя кровь тебя не касается, — сказал Луис, отметая эту тему. — Мы направляемся к краю мира. Что ты можешь сказать о нашем пути?
Лицо жреца выразило серо-белое удивление.
— Ты требуешь от меня информации? Ты, Инженер?
— Я не Инженер, — Луис все время держал руку на выключателе силового поля.
Однако жрем удивился еще больше — если это было возможно.
— Тогда почему у тебя почти нет волос? Как ты летаешь? Может, ты выкрал секреты на Небе? Чего ты хочешь от нас? Ты прибыл, чтобы забрать мою паству?
Самым важным казался последний вопрос.
— Мы направляемся к краю. Нам нужна только информация.
— Вы можете найти ее на Небе.
— Не шути так, — посоветовал Луис.
— Но ведь ты сам прибыл с Неба! Я видел своими глазами.
— А, замок! Мы обыскали его, но нашли немногое. Скажи-ка, у Инженеров действительно не было волос?
— Иногда я подозреваю, что они просто брились, как и я. Но твоя кожа кажется естественно безволосой.
— Я пользуюсь депилятором, — Луис посмотрел по сторонам, на море волосатых лиц, полных обожания. — А что думают они?
— Они видят, что мы разговариваем как равный с равным на языке Инженеров. Я хотел бы, чтобы так было и дальше, если ты не против, — поведение жреца из почти враждебного стало, пожалуй, дружеским.
— Благодаря этому ты укрепишь свое положение? Да, пожалуй, так, — жрец явно боялся, что потеряет свою паству. Любой жрец, чей бог сошел на землю и пытается лично говорить с народом, боялся бы так же. — Они нас понимают?
— Одно слово из десяти.
Автопилот оказался хорошим переводчиком. Луис понятия не имел, говорит ли жрец на том самом языке, на котором говорили в Зигнамукликлике. Если бы он знал это, если бы он знал, чем и насколько отличаются эти языки, то мог хотя бы приближенно определить, когда начался упадок цивилизации Кольца.
— Почему этот замок называется Небом? — спросил он. — Ты что-нибудь знаешь о нем?
— Легенды говорят о Зриллире, — ответил жрец, — и о том, как он правил землями, лежащими под Небом. На этом цоколе стоял когда-то памятник ему в натуральную величину. Земля давала Небу деликатесы, которые я могу перечислить, поскольку их названия сохранились до сих пор в ритуальных текстах, но их самих ты уже не попробуешь. Нужно ли…
— Нет, спасибо. И что дальше?
В голосе жреца появилась напевность. Наверняка он уже много раз слышал эту историю и много раз ее рассказывал.
— Небо возникло тогда, когда Инженеры создали весь мир и Арку Неба. Тот, кто правит в Небе, правит землей от края до края. Зриллир правил много поколений, швыряя в минуты гнева огненные стрелы. Но однажды пошел слух, что он уже не может их швырять. Народ перестал его слушать, перестал давать продукты, разбил памятник. Когда ангелы Зриллира стали бросать сверху камни, люди только смеялись и прятались.