Приключения Вернера Хольта

Хольт, не двигаясь, закрыв глаза, лежал на своей больничной койке и думал о героях прочитанных книг — они, как живые, теснились перед ним. Элизабет, Лизхен, дочь старого кукольника, смуглая Рената с хутора… Познакомиться бы с такой девушкой, думал он со стесненным сердцем. Вольцов презирал девушек, он говорил, что любовь недостойна мужчины. Не то Хольт: он всегда стремился соединить несоединимое. Героические образы «Песни о Нибелунгах» или «Повести о плаще короля Лаурина», индейские вожди, отважные ковбои, персонажи военных рассказов в шинелях защитного цвета сливались для него в некий идеальный образ героя, в чьей бурной, богатой приключениями жизни находили себе место и сказочные драконы, и обаятельные девушки Шторма, и фанатическая борьба во имя справедливости в духе Карла Моора… А теперь он прочел рассказ Новалиса о юных любовниках: укрывшись в пещере среди скал, они под разряды громов и молний «слились в первом поцелуе, соединившем их навеки…» Хольт в мечтах представлял себе этот священный поцелуй…
Хольт рос в семье единственным, балованным ребенком. Развитый не по летам, он от мальчишеских проказ легко переходил к угрюмой замкнутости. Рано проснувшиеся зовы пола рождали в нем мечтательность и беспредметное томление. Его все больше манили девушки и, не находя в них увлекательной тайны, он сам окружал их ореолом загадки, набрасывая на явления обыденности некую «мифологическую» дымку. Ведь именно так поступали его любимые авторы, затемнявшие в своих писаниях всякое живое представление о жизни и любви, — тот же Ганс Йост, утверждавший, что назначение женщины — быть «жрицей крови»… Читал Хольт и об извечном «евангелии женщины», о загадочном мифе пола, читал и думал… От жизни ждал он ответа на все эти вопросы. Его сжигало нетерпение, он грезил о подвигах и приключениях.
Родители его давно разошлись, Хольт жил с матерью, состоятельной женщиной из семьи крупных промышленников; мальчик все больше ее чуждался, хоть она всячески его баловала, стараясь привязать к себе. Уже в годы войны он внезапно убежал из дому; его разыскали в Гамбурге, вернули, а спустя примерно год она сдалась на его просьбы и отпустила сюда, в этот тихий городок, который кто-то описал ей идиллическим уголком, целительным эдемом, тем более что расположен он вдали от промышленных центров, над которыми все гуще стягивались грозовые тучи бомбежек.
Здесь царило спокойствие. Кругом высились лесистые горы, за ними открывались живописные дали с лишь изредка вкрапленными деревушками. Хольт отдыхал тут душой. Он вырос в Леверкузене и Бамберге. Привязанность к отцу и матери, уже с детских лет подточенная воздействием юнгфолька и гитлерюгенда, теперь окончательно угасла, и он жил мечтами о дружбе и любви. Друга он нашел, как ему казалось…
Впрочем, Вольцова он не посвящал в свои тайные мечтания о романтических героях, об Элизабет, Ундине и первом поцелуе в пещере среди скал.
Вольцов регулярно свистел у него под окном, у Вольцова были иные заботы:
— Тебе надо как можно скорее развить в себе боевые качества!
Хольт вышел из больницы в первых числах июля. Он высчитывал в уме: десять дней отпускных, а уже с восемнадцатого начнутся летние каникулы — остается всего ничего. Упорно говорили, что их вот-вот отправят в зенитную часть. А что, если я уже отмучился, думал он, и на всей этой школьной волынке можно будет поставить крест!
Свой отпуск он провел на реке, а иногда бродил по окрестностям города. Однажды, захватив бутерброды и вырезав крепкую палку, он отправился в горы. Вскоре и последние деревни остались позади, и он углубился в чащу лиственного леса. После полудня уже в нескольких часах пути от города он взобрался на вершину высокой горы. Перед ним в речной излучине, уходя к северо-западу, тянулось горнов плато, сплошь изрезанное оврагами и скалистыми ущельями, по которым ручьи низвергались в реку. Тут и там над плато возвышались на несколько сот метров сопки позднейшего вулканического происхождения. За темно-зеленым ковром лиственных и смешанных лесов поблескивала на солнце лента реки, а дальше волнистые холмы сливались с равниной. Ни деревень, ни дорог, ни человеческого жилья! Как хорошо, думал Хольт. Без компаса мне бы отсюда не выбраться. Здесь можно было бы жить, как Карл Моор со своей шайкой!
Вершина, на которую он поднялся, была словно обрублена исполинским топором. Спускаясь вниз, он у ее подошвы и набрел на пещеру. К югу в глубокое ущелье уходила каменоломня. К северу проточные воды обнажили горную породу. Хольт видел перед собой долину с лесистыми склонами, усеянную обломками скал, делавшими ее непроходимой. У каменоломни, под сенью горы какая-то зверушка нырнула в заросли, быть может лисица; когда же Хольт, выслеживая ее, раздвинул кусты, он увидел расселину в скале, скрытую за кустом ежевики. Наломав сухих веток, Хольт между обвалившимися глыбами протиснулся в ущелье. Должно быть, старая штольня, подумал он, заброшенная с незапамятных времен. Пройдя несколько шагов, он уже мог выпрямиться во весь рост; дальше ход расширялся. По стенам, журча, стекала вода. Он зажег захваченный хворост — дым потянуло куда-то вглубь. И вот он уже в просторной сухой пещере метра три высотой. Сквозь широкую щель в скале, напоминавшую шахту, сверху падал яркий дневной свет.
Хольта охватила радость первооткрывателя. Все свидетельствовало о том, что здесь давно никто не бывал. Дно пещеры было каменистое, стены из рыхлой породы. Уходившая вверх шахта, очевидно, вела наружу, к каменоломне.
Когда Хольт наконец вышел из пещеры, день клонился к вечеру, и он решил здесь заночевать. Кругом алела земляника, он отлично поужинал. Судя по всему, тут водилась и дичь. Перед входом в пещеру, на самом уступе росла высокая густая трава. Из подушек мха и прошлогодних листьев он приготовил себе удобное ложе. А потом снова взобрался на вершину. Спустилась ночь, глубоко внизу фосфорическим блеском отсвечивала река.
Вернувшись к входу в пещеру, Хольт разжег небольшой костер и, сунув в него сухое корневище, растянулся на своем ложе. Вокруг носились летучие мыши. Над самой его головой сверкали Плеяды. Глядя в пламя костра, Хольт размечтался о полной приключений жизни здесь, в горах, вдали от школы и от Мааса. Он грезил о певце и принцессе и об укромной пещере среди скал, где под разряды громов и молний первый поцелуй навек соединит влюбленных. Утром, с зарей он выступил в обратный путь.