Приключения Вернера Хольта

— Я иду в воду! — крикнул он. — Пошли вместе!
— У меня нет резиновой шапочки. А без нее прическу испортишь. Шапочку теперь не купить. Я бы ничего не пожалела…
— Я достану вам шапочку, — сказал он, подумав. — А что мне за это будет? — Она приподнялась на локте и посмотрела на него. Он заставил себя выдержать ее взгляд. — Я достану вам шапочку… а в награду… вы позволите себя поцеловать?..
Она снова легла. Он настаивал:
— Да или нет?
Она лениво протянула:
— Вам позволишь, а вы потом скажете: за какую-то дрянную шапочку она позволяет себя целовать.
Он поднялся.
— Будь я проклят, если даже подумаю такое. А без шапочки… вы же наверняка не позволите?..
— Убирайся! — приказала она, смеясь. — Ну-ка, пошел в воду! — Он стремглав бросился вниз по откосу, убегая от ее неожиданного «ты», от ее молчаливого согласия. Доски плота загремели под его ногами, он с разбега прыгнул вниз головой. Вынырнув; он увидел, что она сидит на траве, а когда он поднял руку, она помахала ему в ответ.
Хольт поплыл на другой берег, вскарабкался на дамбу и оглянулся, но ее уже и след простыл. Тогда он пошел лугом к густым ивовым зарослям, где у него с Вольцовом было назначено свидание.
Здесь он бросился в мягкую траву и стал глядеть в безоблачное летнее небо.
Он проснулся от резкого свиста — это подошел к берегу Вольцов в своей байдарке. Вольцов подсел к Хольту. Он прихватил с собой сигарет и спичек.
— Ну, что нового в нашей богадельне?
— Маас вернул письменные работы. Мне вывел, подлец, пятерку. Вероятно, оставят на второй год.
— Ну и как же ты?
Вольцов пожал плечами.
— Оставят или не оставят — дела не меняет… Мы уже без пяти минут солдаты. После войны я поселюсь в наших восточных землях, хотя бы на той же Украине. Офицеру в военном поселении латынь ни к чему,
А ведь он прав, подумал Хольт, в армии не спросят, какие у кого отметки…
— Слышно что-нибудь насчет зенитной части?
— Ничего не слышно… А вот рейхсфюрер призывает членов гитлерюгенда к участию в сборе урожая.
— Нет уж, дудки, — пробормотал Хольт зло. — Пусть нас оставят в покое. Скорее бы взяли в зенитную артиллерию. Мне не терпится в дело. Смерть как хочется сразиться с этими воздушными пиратами!
Вольцов лениво щурился на солнце.
— По-настоящему война только разворачивается, — сказал он. — Я уже не боюсь, что мы попадем к шапочному разбору. Ты слышал, американцы высадились в Сицилии?
Для Хольта это было неожиданностью.
— Нет… Я уже целую вечность не слышал сводки.
— Что ж, эта высадка нам только на руку. Как можно одолеть невидимого врага? Будь я командующим, я добивался бы решительных генеральных сражений, если позволяет обстановка, конечно. Знаешь, кто мой идеал? Я недавно прочел про Мария. Вот был командир — сила! — Он поднялся. — По-моему, мы уже в августе можем явиться добровольно. Давай запишемся в бронетанковые войска! Нет оружия лучше танков!
— Идет! — сказал Хольт. — Танки — это я понимаю! Так и вижу, как я на полной скорости врезаюсь в самое пекло, кругом рвутся гранаты. А поединок между двумя танками!.. Ты прав: война — единственное стоящее приключение. Ведь нет теперь пиратов или разбойников вроде Карла Моора, отдавшего жизнь за справедливость!
С час они пролежали на солнце.
— Самое интересное — это, я тебе скажу, командовать, — вернулся Вольцов к их давешнему разговору, — Стоишь у стола, заваленного картами, сдвинув фуражку на затылок, и так это не спеша постукиваешь по карте красным карандашом. Здесь… мы нанесем один удар, а здесь… другой… Потом отдаешь приказ… Твое слово решает исход боя.
В купальнях царило оживление, это были часы пик. Мари Крюгер сидела на берегу, окруженная мужчинами. Хольт увидел ее еще издали, и сердце его сжала ревность. Друзья привязали байдарку и ступили на плот, где их почтительно приветствовали младшие школьники. У вышки сидели их сверстники — юноши и девушки постарше. Среди общего гомона выделялся звонкий задиристый голосок Земцкого. Заика Рутшер встретил их приветствием: «А…а… аве, Цезарь!» Здесь был чуть ли не весь класс: Визе, Феттер, Гомулка, да и Надлер со своими дружками — Шенке, Хампелем, Кибаком и как их еще там… С ними девушки: сестра Рутшера Ильза, изящная худенькая Дорис Вильке по прозвищу «Килька» и рослая блондинка Фридель Кюхлер с соломенно-желтыми волосами, предводительница местного союза девушек, дочь ландрата. Она встретила друзей возгласом: «Хайль Гитлер!» Хольт уселся на дощатый настил и стал смотреть на девушек. Увидев Вольцова, Дорис Вильке покраснела, она была неравнодушна к этому мрачноватому верзиле, но он не замечал ее чувств или не хотел замечать. Присутствие девушек сковывало школьников, все они немного церемонничали, и только Вольцов оставался самим собой.
— У нас девушки — настоящие фельдфебели, смехота да и только! — говорил Вольцов, обращаясь к Фридель Кюхлер. — Оглянуться не успеешь, как все вы превратитесь в мужеподобных матрон.
— Гренадеры в юбке, — подхватил Феттер. — Видел последнюю хронику?
Фридель Кюхлер не замедлила отчитать Вольцова:
— Ты говоришь совершеннейшую чушь. — Она умела придавать своему голосу благозвучные ораторские интонации. Как-то на торжественном утреннике гитлерюгенда она даже говорила по радио. — Ты, конечно, видел выступления общества «Вера и красота», их размеренные марши со знаменами, их героически торжественные шествия, завершающиеся играми и плясками… Нечего бояться, что эта брызжущая жизнерадостность приведет к какому-то огрубению… Наши девушки вскоре достигнут биологического совершенства, да и нравственно они ничем не уступают матерям былых поколений.
— Ерунда! — презрительно фыркнул Вольцов, ничуть не вразумленный ее отповедью. — Дались тебе древние германцы! Кстати, у германцев женщине полагалось помалкивать в тряпочку и рожать детей!
Хольт чувствовал себя неловко в этом кругу. Он находил гимназисток-сверстниц скучными, несмотря на их откровенные купальные костюмы.
Кто-то из них сказал ему:
— А мы как раз читали твое знаменитое сложно-распространенное предложение… — Это Петер Визе восстановил в памяти его запутанную фразу слово за словом и записал.