Словарь Ламприера
Входная дверь, впрочем как и все остальные двери в доме, была настежь распахнута. Мать «проветривала углы», как она это называла.
— Я встретил на тропинке Джульетту Кастерлей.
— Да, Джон? — Она прошла мимо него, держа за лапку огромного паука, которого выбросила за порог.
— Мы говорили о книгах.
Марианна Ламприер раздавила мокрицу, пытавшуюся проникнуть в дом по подоконнику через открытое окно.
— Ее отцу нужна моя помощь в библиотеке. Марианна схватила еще одного паука, смахнула муравья и поразила маленького коричневого жучка томиком Менандра, лежавшим на столе.
— И о чем именно он просит?
Она оторвалась на мгновение от своих трудов по уничтожению насекомых и улыбнулась ему. Ее сын, конечно, был необыкновенным ребенком. Она любила его.
Он улыбнулся в ответ и стал рассказывать о библиотеке и своей исключительно важной роли в деле ее комплектования. Мать притворилась, будто слушает невнимательно, потому что ей было приятны усилия сына заинтересовать ее. Но все же новость ей не понравилась, она вызвала у нее дурные предчувствия. Что-то было тут не так. Но он ощущал себя победителем. Случайная мысль поразила ее.
— А почему мистер Квинт не может сделать этого? — спросила она, внезапно вспомнив бывшего учителя своего сына. — Ведь он служит сейчас у Кастерлеев, верно?
Сын посмотрел на нее.
— Конечно, тебе следует пойти, — сказала она. — Но ты должен спросить у отца, Джон.
Шарль Ламприер, сидя наверху в своем кабинете, заваленном самыми разнообразными бумагами, слышал все. Он быстро писал на листе, лежавшем перед ним. «В ответ на Ваше письмо, учитывая возражения, которыми Вы встретили мои уверения в том…» Он остановился, перечеркнул последнюю фразу и написал: «Позвольте мне не согласиться с Вами. Судно такого водоизмещения действительно может войти в порт, как я Вам уже писал. Возможно, в Лорьян или в Нант, в Рошель или еще куда-нибудь. Нельзя ли справиться с картами? Предельное водоизмещение, не превышающее уровня осадки в гаванях, подтверждает рассказ Филипса…» Он снова остановился. Капитан Гардиан, его корреспондент, не верил в Филипса.
Именно Филипс искал тогда встречи с ним. Они сидели в тускло освещенном трактире Сент-Хелиера, глядя друг другу в глаза, и Филипс говорил о корабле. Он не знал ни его названия, ни цели плавания. По словам Филипса (на которые Шарль часто будет ссылаться в последующие годы), корабль этот дважды в год плавает вдоль западного побережья Франции в какой-то порт, где оставляет свой груз; это было понятно из того, что, возвращаясь обратно на юг, он имел малую осадку. Филипс представился судовым инспектором. Это был молодой человек с умным лицом, одетый в черное. Он настойчиво обращал внимание на две странные особенности этого корабля. Во-первых, рассказывали, что он имеет более четырехсот тонн водоизмещения. Значит, это большое судно, слишком большое для береговой торговли. И во-вторых, судя по конструкции, это был корабль Ост-Индской компании.
Филипс рассказал эту историю с подкупающей искренностью. Он хотел бы выяснить, по какому делу корабль Компании мог заходить во французский порт. Их беседа длилась не более часа. Джон, которому в то время еще не исполнилось и шести лет, сидел с ними, серьезный и важный. Сам Шарль сильно разволновался. Он молча слушал и кивал головой. Вернувшись домой, он принялся изучать те самые бумаги, которые сейчас лежали перед ним. В конце концов он нашел то, что искал, — записку, написанную рукой его отца. «Я обнаружил этот корабль, — писал отец, — Он ходит мимо Геркулесовых столбов на север, вдоль французского побережья, в неизвестный порт, который я должен отыскать». Но он не нашел этот порт. Меньше чем через год он утонул в спокойном море неподалеку от Джерси. А Шарль Ламприер после той встречи в трактире больше никогда не видел Филипса.
Он продолжил начатые отцом поиски судна, охватил перепиской всю Англию вдоль и поперек. Эбенезер Гардиан был первым из его корреспондентов, но Эбен не доверял таинственному Филипсу. У него было такое впечатление, что тот и появился лишь для того, чтобы разжечь любопытство Шарля, и, выполнив свою задачу, растворился в воздухе.
Тем не менее поиски продолжались, и, хотя «корабль» пока по-прежнему оставался фантомом, не больше чем набором разрозненных, ненадежных сведений, с тех пор выяснились некоторые факты, обнаруженные случайно, которых было достаточно, чтобы увлечь Шарля в его поисках дальше. Где-то в этой трясине расписок, счетов, закладных, подтверждений и распоряжений о приобретении, разбросанных по всей комнате, находился ключ ко всему. Все эти страницы, содержащие отчеты, дневники, письма и заметки, были связаны какой-то нитью. Но он не мог увидеть ее. Какая-нибудь незначительная с виду записка, несколько слов на пустом форзаце с загнутым углом могли открыть связь, стать ключом к разгадке. Этот ключ был здесь, похороненный где-то в комнате. Не исключено, что он уже натыкался на него и не понял его важности.
Голоса внизу на кухне умолкли. Шарль пробежал глазами наполовину написанное письмо и погрузился в мысли о корабле. Почему бы его сыну не заполнить этот пробел вместо пробела в библиотеке Кастерлеев? Нет-нет, он отбросил от себя эту мысль, вспомнив гнев и слезы жены в воскресенье. Пусть мальчик живет своей жизнью, пусть идет своим путем.
Шарль Ламприер потянулся к стопке бумаг на дальнем краю стола. Держи его подальше, подумал он. Держи его подальше от всего этого.
* * *Papa будет доволен ею. Papa поцелует ее и похвалит. Он скажет, что она его сокровище, что ею можно гордиться, что она помогает ему, как никто другой не сумел бы. Papa ее любит. Papa умнее всех. Этот Кальвестон, такой глупый и жалкий, бедолага. Ну и потешный был у него вид, когда картофель стал засыхать и он весь покрылся мелкими трещинками. Как он пресмыкался! Она вдосталь поиздевалась над ним! Смешно вспомнить, как он полз на коленях и приносил ей в зубах платок, который она кидала ему, как собаке бросают поноску. Он столько извинялся, что она приказала ему замолчать. Он все-все рассказал, лишь бы ей угодить. Даже пуская слезу, он говорил о вещах, которые будут интересны papa . Она все-все перескажет papa , все, что узнала, и о том, как мерзок и гадок был отец Кальвестон, обмазанный этой картошкой. Но, может, не стоит papa знать о том, как ей было приятно, когда этот взрослый солидный мужчина испытывал страх перед ней. Пожалуй, не стоит ему знать об этом, это может его рассердить. Смешно, но отец Кальвестон, кажется, тоже испытывал удовольствие оттого, что она его так унижала. Когда она уходила, его штуковина опять поднялась. Вот об этом она расскажет papa . Она звонко смеялась, взбегая по лестнице в кабинет papa .
Солнечные лучи падали прямо в окно, и оно отбрасывало наклонную решетчатую тень на пол и белоснежную стену. Проем окна казался рамой, в которой в потоке света темнел мощный мужской торс.
Мускулистые руки упирались в крепкие косяки, казалось, он решил померяться силой с дубовой рамой. Какой-то первобытной силой он походил на каменное изваяние.
Легкая дрожь пробежала по плечам и лопаткам, когда он сильнее нажал на раму, словно собираясь высадить ее. Он медленно проверял в сознании все состыковки, так испытывают на разрыв канат перед покупкой — фут за футом. Неровная, шершавая связка мыслей. Но в тот день, когда пол провалится под твоими ногами, ты можешь ухватиться за нее и спасти свою жизнь. Как убедиться в надежности всех оснований и как их надежно защитить? Будто подтверждая важность этих вопросов, напрягались мускулы рук и плеч. Пришло время ответить на все вопросы, надо иметь ответы, а не довольствоваться отговорками. Принятые решения должны быть незыблемы, высечены на скале, и их осуществление должно вырвать с корнем саму возможность возникновения новых вопросов. На псарне лаяли и скулили собаки. Почему псарь задержался с кормежкой? Кастерлей раздраженно отвернулся от окна в тот самый момент, когда смеющаяся Джульетта, задыхаясь от бега, влетела в кабинет.