Король

Глава 17
— Вы должны простить нас, — произнес брат Грегори, освещая маленькой тусклой лампой спуск по длинной, винтовой влажной лестнице вниз, в мокрые и душные мрачные глубины фестанга, — но для нескольких из наших братьев влага жизненно необходима.
— Понимаю, — кивнул Юлиан.
Он снял пиджак, его рубашка промокла от влаги и пота.
Снизу слышалось пение братьев.
Там и тут в крошечных нишах виднелись обрядовые таблички.
— Это женщина? — в ужасе воскликнул привратник, указывая на маленькую фигурку рядом с Юлианом и Туво Авзонием. Все трое уже давно высадились из катера в долине, внизу.
Внешние ворота фестанга со скрипом отворились, пропуская путников.
От долины до внешних ворот фестанга вела вьющаяся, неровная тропа, тянущаяся несколько миль. По ней редко ходили путники. Фестанг Сим-Гьядини посещало мало гостей.
В деревне, внизу, они узнали, что не подобает приближаться к фестангу иначе, чем пешком и совершенно безоружным.
В различных местах тропы находились защитные устройства, которые могли быть внезапно приведены в действие.
Это делалось из самого фестанга, где после наблюдения операторы давали команды контрольным устройствам.
Юлиана и Туво Авзония сопровождал один из известных в фестанге жителей деревни.
— Да, — ответил Юлиан.
— Женщинам нельзя входить сюда, — возразил привратник.
— И это гостеприимство фестанга Сим-Гьядини? — раздраженно произнес Юлиан.
— По виду ей не требуется медицинская помощь — у нее нет кровотечения, она не умирает, — произнес привратник.
— Нет, — подтвердил Юлиан.
— Тогда ей нельзя входить.
Он старательно отворачивался, пытаясь не глядеть на спутницу Юлиана и Туво Авзония.
— Но она как следует укутана, — возразил Туво Авзоний.
Объект их спора, маленький, в меховых сапогах и плотно укутанный в меха, стоял на коленях на каменных плитах перед воротами, дожидаясь, пока ворота откроются в ответ на тройной стук огромного металлического кольца по пластине.
Путешествуя с Юлианом и Туво Авзонием, благодаря непрестанному обучению, она достигла значительных успехов в понимании своего рабства.
Сейчас ее руки были не в рукавах, а за спиной под меховой курткой, их запястья были связаны.
На ее шее, поверх мехов, виднелся металлический ошейник, от которого тянулась легкая, красиво выкованная цепь, пропущенная через петли куртки.
Когда дикие народы перегоняли рабынь зимой, их обычно заковывали в цепи и заворачивали нагими в теплые меха. При этом снижалась вероятность того, что они попытаются бежать в пути или на ночевке, из лагеря.
— Это неважно, — отрезал привратник.
— Она всего лишь животное, рабыня, — убеждал Туво Авзоний.
Женщина подняла голову. Ее лицо почти скрывал тяжелый меховой капюшон, но все же было видно, что она красива. Пряди рыжеватых волос выбились из-под капюшона, окружая ее личико.
— В фестанг не позволено заходить даже самкам животных, — объяснил привратник. — Даже птицам, курицам, овцам, коровам, сукам, кобылам и так далее, — никому из них нельзя появляться в фестанге.
— Опусти голову, — приказал Юлиан. Рабыня немедленно уткнула подбородок в грудь.
— Теперь можете посмотреть на нее, — обратился Юлиан к привратнику. — Вы ничего не заметите.
— Нет, — отказался привратник. — Я вижу, как меха очерчивают тело, и по этим очертаниям нетрудно догадаться, что в меха одета женщина.
— Боюсь, он прав, господин, — произнес Туво Авзоний.
Маленькая фигурка, центр их внимания, слегка вздрогнула, не поднимая головы.
— Уведите ее, — решительно заявил привратник.
— Уведите ее в долину, к катеру, — приказал Юлиан.
— Господин! — запротестовал Туво Авзоний.
— Все верно, — кивнул Юлиан. — Я должен был это предвидеть.
— Иначе я буду вынужден закрыть ворота, — предупредил привратник.
— Она уходит, — заверил его Юлиан и кивнул Туво Авзонию.
— Вставай, рабыня, — обратился к девушке Туво Авзоний.
Она поднялась и последовала за ним с опущенной головой, мелкими шагами, удаляясь от ворот туда, где стоял проводник.
— Теперь я могу войти? — спросил Юлиан.
— Конечно, — кивнул привратник.
Стоя рядом с проводником, рабыня оглянулась на ворота.
Привратник закрывал их, навалившись всем телом. На мгновение остановившись, он жадно и сердито оглядел рабыню, а затем резко захлопнул ворота. Юлиан нетерпеливо ждал его внутри.
Рабыня слышала, как тяжелые засовы скользнули в петли с внутренней стороны ворот, — сперва один, потом второй.
Рабыня на мгновение встретилась взглядом с проводником, грубым деревенским парнем, и отвела глаза.
На его лице ясно читалось желание.
Он был крестьянином — простым, грубым, неотесанным и похотливым.
Рабыня вновь поняла, что она привлекательна, как понимала это на патрульном корабле, прислуживая за столом, подавая блюда, обнаженная, только в ошейнике и короткой тунике, под пристальным наблюдением Юлиана и Туво Авзония. Они старались научить ее красивым позам, грациозным движениям, навыкам, которых мог потребовать от рабыни самый взыскательный хозяин. И теперь даже здесь она сознавала свою привлекательность — от того, как сердито и с отвращением смотрел на нее привратник, противник естественности и силы, которую он считал ошибочной, презренной, проклятой, человек, который был полузамученной жертвой утрированно-жестокой аскезы, при которой требовалось подавлять влечения и желания; и от того, как смотрел на нее крестьянин — с таким одобрением он мог бы разглядывать подходящую свинью.
Теперь рабыня по многим признакам умела распознавать свое влияние на мужчин, свою власть, с помощью которой она при различных обстоятельствах могла царить над ними.
Неудивительно, думала она, что они раздевают нас, заковывают в цепи и сажают в клетки, нет ничего странного, что они покупают и продают нас.
Мы слишком красивы и слишком опасны, чтобы оставаться на свободе. Что за чушь — обязательно быть свободными! Нелепо, когда женщина остается свободной. Мы предназначены для мужчин самой природой, они знают, что мы принадлежим им. Поэтому неудивительно, когда они делают с нами все, что пожелают.