Охотники Гора

— Лучше бы тебе оставаться в Порт-Каре, — заметил Самос.
— Талену держат в рабстве в северных лесах, — снова повторил я.
— Ты все еще ее любишь? — Самос посмотрел мне в глаза.
Я был поражен.
Все эти долгие годы воспоминания о Талене — удивительной, неповторимой девушке — продолжали жить в самых глубоких, не доступных никому другому тайниках моего сердца. Они не давали мне покоя, снова и снова возвращая меня в снах то в поля неподалеку от Заболоченных Лесов, к югу от Ара, то в караваны Минтара, то в лагерь Па-Кура, то в залитый светом ламп Ко-ро-ба, когда мы с ней, переплетя руки, осушали чашу свободного содружества. Как же я мог не любить ее, подарившую мне первую, самую прекрасную любовь в моей жизни?
— Ты любишь ее? — повторил Самос.
— Конечно! — пылко воскликнул я.
— Прошло уже столько лет, — с сомнением произнес Самос.
— Это не имеет значения, — пробормотал я.
— Сейчас вы оба, наверное, уже не те, что раньше.
— Обсуждая эти проблемы, мы можем дойти до меча, — хмуро предупредил я.
— Если ты считаешь это уместным, — ответил Самос, — изволь: я готов.
Сдерживая недовольство, я опустил глаза.
— Возможно, тебе гораздо важнее образ любви, а не сама женщина, — продолжал Самос, — память, а не человек.
— Тот, кто не познал любви, не вправе о ней судить, — огрызнулся я.
Самоса, казалось, замечание не задело.
— Возможно, — пожал он плечами.
— Твоя очередь ходить, — постарался я отвлечь его.
Он склонился над доской.
Я окинул взглядом зал. В нескольких ярдах от нас, опустившись на колени и пятки рядом с бронзовым двуручным кувшином, замерла рабыня в коротком шелковом одеянии, ожидая, когда снова сможет нам услужить. Это была хорошенькая черноволосая девушка. Она украдкой посматривала на закованного в цепи мужчину и, откинув назад голову, кокетливым движением убирала волосы со лба. Тот, стоя на коленях между двумя стражниками, не сводил с нее глаз. Девушка в очередной раз бросила на него взгляд, усмехнулась и отвернулась с высокомерной скукой на лице. Я физически ощутил, как сжались в кулаки скованные за спиной руки мужчины.
— А как насчет Телимы? — спросил Самос.
— Она меня поймет.
— У меня есть сведения, что на следующий день после твоего отъезда из дома она вернулась на болота.
Я вскочил на ноги. Все вокруг меня поплыло как в тумане.
— А чего же ты ждал? — поинтересовался Самос.
— Почему ты не сказал мне сразу? — воскликнул я.
— А что бы ты сделал, даже если бы узнал об этом раньше? Посадил бы ее на цепь у своей постели?
Я был взбешен.
— Она гордая, благородная женщина, — заметил Самос.
— Я люблю ее, — пробормотал я.
— Тогда отправляйся на болота и отыщи ее.
— Я… я должен идти в северные леса, — запинаясь, возразил я.
Самос пожал плечами.
— Строитель — к книжнику убара, на шестую клетку, — сообщил он, передвигая высокую резную фигуру.
Я взглянул на доску. Пора было вплотную подумать о защите Домашнего Камня.
— Тебе придется выбирать между ними, — сказал Самос.
Я был вне себя от бешенства. Не в силах усидеть на месте, я зашагал по залу, меряя его из конца в конец. Шаги гулко зазвучали среди толстых каменных стен. Телима! Что она себе позволяет? Неужели не понимает, что я просто обязан сделать то, что собираюсь? Столько сил и трудов потратил я на то, чтобы построить в Порт-Каре дом Боска! Чтобы подняться на ту ступень, которую сейчас занимаю! Мое кресло в Городском Совете — среди наиболее почетных и уважаемых граждан Гора! Разве это не огромная честь — быть женщиной Боска, адмирала, торговца? А она в ответ позволяет себе такое! Норов свой показывает! Да как она посмела? И ведь знала, какое это вызовет у меня неудовольствие. Мое! Боска! Да и что могут предложить ей эти болота? Отказаться от золота, драгоценностей, одеяний и тонких вин, слуг и рабов, уюта и безопасности дома Боска ради одинокого прозябания на затерянном среди бескрайних болот острове?
Она что, вообразила, будто я брошусь за ней, начну умолять вернуться, терпеливо снесу весь тот спектакль, что она пожелает разыграть передо мной, пока Талена, некогда моя свободная спутница, будет, закованная в цепи, погибать где-то в диких северных лесах? Нет, со мной это не пройдет!
Пусть торчит на своих болотах, пока не завоет от тоски. Ничего, она еще приползет к ступеням дома Боска, она еще будет валяться у меня в ногах, заглядывая в глаза подобострастным взглядом, как домашний слин, провинившийся и вышвырнутый хозяином на улицу.
Однако в глубине души я знал, что Телима не вернется. Не вернется! Я едва мог сдержать навернувшиеся слезы.
— Что ты собираешься делать? — спросил Самос. Он сидел не отрывая взгляда от доски.
— Утром я отправляюсь в северные леса, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже.
— Терситус строит корабль, способный выйти за пределы известного мира, — по-прежнему не поднимая головы, продолжал Самос.
— Я больше не состою на службе у Царствующих Жрецов, — сказал я.
Отвернувшись к стене, я вытер глаза рукавом туники и повернулся к игральной доске.
Мой Домашний Камень находился в опасности. Однако я чувствовал в себе силы и уверенность. Я — Боск. Я тот, кто некогда был воином. И меч по-прежнему висит у меня на боку.
— Домашний Камень — к тарнсмену убара, на первую клетку, — сказал я, не наклоняясь над доской.
Самос передвинул фигуру на указанное место.
— Это и есть тот раб? — поинтересовался я у Самоса, кивнув в сторону коленопреклоненного между двумя стражниками мужчины.
— Хорош? — спросил Самос. — Подведите его ближе, — велел он стражникам.
Те, подхватив мужчину под руки, не давая подняться, волоком протащили его по каменным плитам пола и швырнули к нашим ногам.
Наблюдавшая за ним рабыня рассмеялась.
Мужчина расправил плечи. Он был горд. Это мне нравилось.
— Прическа у тебя необычная, — заметил ему Самос.
Рабыня снова залилась смехом.
Выбритая ото лба до затылка полоса на голове мужчины свидетельствовала, что он был пойман и продан в рабство разбойницами из северных лесов — женщинами-пантерами, как они себя называли. Находиться в рабстве у женщин, а затем, наскучив им, быть проданным кому-то еще считалось наибольшим позором, какой только может выпасть на долю мужчины.
— Говорят, только последние глупцы да слабаки, способные лишь прислуживать женщинам, могут попасть в рабство к пантерам, — произнес Самос.
Мужчина ответил ему хмурым взглядом. Я вновь почти физически ощутил, как сжались в кулаки его скованные за спиной руки.
— В свое время мне тоже пришлось быть в рабстве у одной женщины, — сказал я.
Он посмотрел на меня с недоумением.
— Ну, и как с тобой поступить? — спросил у него Самос.
Ошейник на мужчине был неснимаемый, что для мужчины-раба совсем не странно. Голову человека в таком случае кладут на наковальню и скрепляют металлическую полосу на шее толстой заклепкой.
— Поступайте как пожелаете, — ответил стоящий перед нами на коленях человек.
— Как ты стал рабом? — спросил я.
— Вы же видите, — ответил он, — попал в руки женщин.
— Как именно это произошло?
— Они напали, когда я спал. Я проснулся уже с ножом у горла. Меня заковали в цепи. Они чуть ли не соревнование устроили в том, как лучше надо мной поиздеваться. А когда им это надоело, отвезли меня, связанного и в наручниках, на безлюдный берег Тассы где-то у западной границы леса.
— Да, это обычное место свиданий с разбойницами, — сказал мне Самос. — Именно там один из моих кораблей подобрал и его, и других. — Он снова посмотрел на мужчину. — Ты помнишь, сколько за тебя заплатили?
— За меня отдали два стальных ножа и пятьдесят наконечников для стрел, — ответил человек.
— И целый стоун леденцов из кухонь Ара, — рассмеялся Самос.
— Да, — проскрежетал зубами раб. Девушка-рабыня захлопала от радости в ладоши.