Охотники Гора

Римм развязал узел на шнурке. Из-под туники к ногам девушки упало несколько небольших горианских слив, недоспелый плод ларма и две серебряные монеты.
— Ах ты, маленькая воровка! — укоризненно произнес Римм.
— Да, воровка! — воскликнула девушка. — И отец мой был вором! И отец его отца тоже!
Матросы обступили нас плотной стеной.
— Это у меня пропало два серебряных тарска, — сказал один из них.
Он нагнулся и поднял с земли монеты. Девушка была напугана. Воровство на Горе не поощрялось.
— Где твой тайник? — спросил я.
Она посмотрела на меня, обвела глазами сурово нахмуренные лица матросов и снова остановила свой взгляд на мне.
— У меня нет никакого тайника, — прошептала она.
— Даю тебе десять ин, чтобы показать его нам, — сказал я.
— У меня нет тайника! — крикнула девушка.
— Один, — начал я отсчет.
— У меня нет тайника! — снова закричала она. — Там ничего нет!
— Два, — продолжал я.
Тина со стоном рванулась по направлению к ограждающему лагерь частоколу, к тому месту, где ее усадили на песок и оставили ждать дальнейших приказаний. Здесь она упала на колени и стала, всхлипывая, испуганно оглядываясь по сторонам, разрывать песок.
Мы подошли ближе.
— Девять, — произнес я, продолжая отсчет.
Она протянула мне небольшой, обернутый куском кожи сверток, с которого тонкими ручейками сыпались мелкие песчинки, и с глухим рыданием упала к моим ногам.
Я развернул сверток. В нем оказались всевозможные женские побрякушки: несколько колец, медальонов, монет и два небольших зеркальца.
— Ты искусная воровка, — заметил я.
— Мой отец был вором, — тихо повторила девушка. — И отец его отца тоже воровал.
Я бросил на песок все ее нажитое тяжким трудом богатство.
— Ты ведь знаешь, что рабу не положено иметь какие-либо вещи? — спросил я.
— Да, хозяин, — пробормотала Тина.
Раб может пользоваться вещами, но не имеет права обладать ими. Он сам — вещь того, кому принадлежит.
— Что хозяин собирается сделать со мной? — робко поднимая на меня испуганный взгляд, спросила она.
— Встань, — приказал я. Она поднялась на ноги.
— Ты заслуживаешь сурового наказания, — сказал я.
Девушка обреченно уронила голову.
— И я действительно накажу тебя, если через один ен ты не принесешь мне золотую монету двойного веса.
— Но у меня нет золота! — воскликнула она.
— Тогда плетей тебе не избежать, — пообещал я.
— Нет! — закричала она. — Нет! — И бросилась расталкивать еще плотнее обступивших ее людей.
Через несколько ин матросам удалось с ней справиться, и ее снова швырнули на песок, заставив опуститься передо мной на колени.
Она стояла, низко склонив голову.
— Кажется, придется отходить ее плетьми, — заметил Римм.
— Не думаю, — возразил я.
Тина подняла голову. Глаза ее радостно сияли. Она протянула мне ладонь, на которой лежала золотая монета. Двойного веса.
По рядам матросов прошел восхищенный гул. Они дружно забарабанили правой, сжатой в кулак рукой по левому плечу, что, по горианским традициям означает аплодисменты.
Я поднял девушку на ноги. Она весело рассмеялась.
— Ты непревзойденный мастер, — не удержался я.
— Мой отец был вором, — пожала она плечами.
— Знаем. И отец твоего отца тоже воровал, — усмехнувшись добавил Римм.
Тина снова рассмеялась и смущенно опустила голову.
— Ну и что, ты так и будешь нас обворовывать? — поинтересовался я.
Она пристально посмотрела мне в глаза.
— Нет, хозяин, — твердо ответила она. — Не буду!
— Наоборот, — возразил я, — мое желание в том и состоит, чтобы ты продолжала совершенствовать свое мастерство. В лагере можешь красть, что хочешь и у кого хочешь, но в течение ана ты обязана вернуть все украденное.
Девушка радостно рассмеялась. Мужчины напряженно переглянулись.
— После ужина продемонстрируешь свои способности, — распорядился я.
— Да, хозяин, — ответила рабыня.
— Чьи это деньги? — спросил я, подбрасывая на ладони золотую монету.
Матросы хлопали себя по карманам. Ни один пропажи не обнаружил. Неужели она ухитрилась стащить ее у меня? Невероятно!
— Это мои деньги? — спросил я.
— Нет, — рассмеялась она, — Турнока.
Турнок, не проверявший свои карманы, поскольку был уверен, что уж он-то, крестьянин, никогда не станет жертвой какой-то мелкой уличной воровки, лишь презрительно фыркнул в ответ.
— Это не мои деньги, — с непоколебимой уверенностью заявил он.
— У тебя была золотая монета двойного веса? — спросил я.
— Да, вот она, — ответил Турнок и сунул руку в карман.
В течение следующих нескольких секунд все мы с любопытством наблюдали, как самоуверенность на его лице сменяется хмурым недоумением. Стоящие вокруг матросы дружно рассмеялись. Я швырнул ему монету.
— Ты хороша, маленькая воровка, — покачал я головой. — Ну-ка, повернись ко мне спиной.
Она послушно развернулась. Я поднял с земли шнурок, подпоясал им талию девушки и крепко завязал его сзади, у нее за спиной. Она раскрыла рот от удивления.
— Вы повязываете мне этот шнурок, чтобы я могла прятать под туникой все, что украла? — спросила она.
— Нет, — усмехнулся я, — чтобы каждый мужчина мог сразу же заметить и по достоинству оценить твою привлекательность.
К моему удивлению, Тина, эта портовая воровка из Лидиуса, покраснела от смущения. Я притянул ее к себе и поцеловал в губы. Тело ее было напряжено; непривычная к рабскому ошейнику, к подобному общению с мужчиной, она вся дрожала. Не выпуская ее из своих объятий, я несколько отстранился и заглянул ей в лицо. Очевидно, поцелуй не оставил ее равнодушной и, хотя в глазах все еще стоял испуг, губы потянулись ко мне и мягко коснулись щеки.
— А если я не верну в течение ана того, что украла, — спросила она, — что со мной будет?
— Да в общем, ничего страшного, — сказал я. — На первый раз тебе отрубят левую руку.
Она попыталась вырваться из моих объятий.
— Да, не расстраивайся так, — поспешил я ее утешить. — У тебя ведь останется еще правая рука. Тебе ее отрубят только после второго проступка.
Ее черные глаза, наполненные безграничным ужасом, пылали в нескольких дюймах от моего лица.
— Ты все поняла? — спросил я.
— Да, хозяин.
— Ты рабыня, не забывай об этом.
— Не забуду, хозяин.
Я снова поцеловал ее, надолго прижавшись к ее губам. Она чуть не задохнулась и, когда я выпустил ее из своих объятий, так и застыла, с трудом переводя дыхание и не сводя с меня затуманенных глаз.
Я заметил, что у Ширы это зрелище вызвало совершенно иную реакцию: она даже забыла про кувшин, который несла на кухню, и наблюдала за нами с сердитым выражением лица.
Я мысленно усмехнулся и, обернувшись к своим парням, сказал:
— Губы у нее — что надо! Кто хочет, может убедиться сам!
Желающих убедиться оказалось более чем достаточно. Девушка переходила из рук в руки, под одобрительные замечания как уже прошедших процедуру убеждения, так и с нетерпением дожидающихся своей очереди. Лицо девушки раскраснелось, она тяжело дышала и слезы на ее щеках давно высохли. Во взгляде, которым она наградила меня, проскользнула даже некоторая дерзость.
— Главное — не забывай, что ты рабыня, — напомнил я.
— Я не забуду, — пообещала она и внезапно, быстро развернувшись, побежала к кухне.
Мужчины, пересмеиваясь, расступились и дали ей дорогу. Двигалась она гибко и грациозно.
В скором времени, думаю, отношения между ней и матросами станут менее напряженными.
Мы с матросами, свободными от несения службы на посту, сидели вокруг костра, разведенного под защитой частокола, неподалеку от корпуса вытащенной на берег «Терсефоры».
Рядом со мной, опустившись на колени, сидела Шира, следившая, чтобы мой кубок не пустовал. Я попивал пагу, не обращая на нее внимания.
— Когда мы снова вернемся в лес? — поинтересовался Римм; ему прислуживала устроившаяся рядом Кара.