Магия лавандовой зелени

До сих пор она не произнесла ни слова, кроме приветствия Холли, и вообще никак не показала, что видит детей. Холли разглядывала комнату. Она была тесно уставлена разными предметами. Теперь, когда глаза приспособились к слабому освещению, Холли могла разглядеть подробности.
У стен сундуки, тяжелые и очень прочные. Над ними полки. В центре комнаты длинный стол, к нему прислонились спинами Джуди и Крок и внимательно смотрят, как женщина медленно и осторожно мешает в котле. На столе чашки и кастрюли, много и в полном беспорядке. А вдоль стола со стороны двери скамья. Есть также один стул с высокой спинкой, на нем, полузакрыв глаза, словно собираясь вздремнуть, сидит Томкит.
У камина растянулась длинная скамья с высокой спинкой, а также два стула, на которых стоят кувшин, несколько кастрюль, лежат ложки с длинными ручками и разливальные ложки-половники из блестящей меди. А с больших балок наверху свисают пучки сушеных трав, перевязанных за стебли.
Холли не успела закончить осмотр комнаты, как женщина запела, негромко, словно про себя:
Лавандовая синева, дилли, дилли!
Лавандовая зелень.
Если я король, дилли, дилли!
Ты моя королева.
Кто тебе это сказал, дилли, дилли!
Кто тебе это сказал;
Сказало мое сердце, дилли, дилли!
Это оно так сказало.
От этой старинной песенки она перешла к другой:
Олень любит густой лес,
Заяц любит холмы;
Рыцарь любит яркий меч.
А леди — леди любит его!
Тут она счастливо рассмеялась. И Холли неожиданно поняла, что тоже улыбается. Она не понимала почему, но с этой минуты перестала чувствовать себя несчастной, как чувствовала с прихода телеграммы. Томкит свернулся и спал в большом кресле. А Джуди и Крок тоже улыбались.
— Теперь… — женщина быстро двинулась, взяла щипцами ручку котла, сняла котел с цепи и поставила на плоский камень в очаге.
— Хорошо сделано, правильно, — она заглянула в котел, в глубину все еще пузырящейся жидкости. — Нужно охладить, тогда увидишь… но я должна извиниться за такой невежливый прием. Будьте благословенны!
Она подняла руки и сделала едва заметный жест, как будто считала: один, два, три. Странный взгляд на каждого, подумала Холли: она словно смотрит не на них, а в них. Кроку и Джуди она просто улыбнулась, но когда дело дошло до Холли, улыбка женщины чуть поблекла и Холли отступила на шаг. Она чувствовала себя так, словно что-то сделала неверно. Однако тревога длилась лишь секунду. Женщина — вернее, девушка — снова улыбалась…
Странное платье и чепец на голове делают ее старше, чем на самом деле, подумала Холли. Кожа у нее загорелая, как будто она много времени проводит на солнце, и она не красива. Подбородок слишком острый, а нос длинный. Но когда она улыбается, забываешь об этом.
— Вы мисс Тамара, — заговорила Джуди.
— Да, я Тамара, — кивнула девушка. — Хотя меня называют и другими именами. А ты?
— Я Джуди Уэйд, — сразу ответила Джуди. — Это мой брат Крок — Крокетт. Мы с ним близнецы, но этого никто не замечает, пока мы не скажем. А это моя сестра Холли. Мы только что приехали, чтобы жить в Димсдейле.
— Димсдейл, — повторила Тамара. Улыбка ее исчезла. — Я снова забыла. Не тот Димсдейл, который был, а тот, что ты знаешь. Но тень все еще лежит. — Она с сожалением покачала головой. — Такая жестокая тень…
Теперь Холли набралась храбрости, чтобы заговорить.
— А где этот… этот дом? Бабушка и дедушка не говорили нам о нем или о вас! — Она подумала, не грубо ли сказала: Крок сердито посмотрел на нее.
— Дом там, где всегда был, — ответила Тамара, но это было не то, что отчаянно хотела узнать Холли. — Был и будет — пока есть земля и дары земли.
Теперь она снова улыбалась.
— Ах, хорошо снова видеть юные лица и гостей под этой крышей. Верно, Томкит? — Она обратилась к коту, как будто ждала его ответа. Но кот только приоткрыл глаза и сонно посмотрел на нее.
— Томкит ваш? — спросила Джуди. — Дедушка нашел его на свалке, он подумал, что кто-то бросил его туда.
— Томкит свой, он ходит, куда хочет, и делает то, что считает нужным, — ответила Тамара. — Да, дитя, никто не может владеть котом. И это он выбирает, жить ли под твоей крышей или под другой. Томкита я знаю, и он знает меня. Но я никогда не говорю, что Томкит мой, потому что у него своя жизнь, и любой мужчина, женщина или ребенок может владеть только собственной жизнью, а не чужой. Таков Закон.
Разве в законе не сказано ясно: «Люби все в природе. Никакому созданию не причиняй вреда ни своими руками, ни своим умом. Ты скромно идешь путем людей и путем богов. И должен получать удовлетворение от знаний, полученных в страданиях, от долгих лет терпения, от благородства ума и службы. Ибо мудрые никогда не стареют». — Она произнесла эти слова торжественно, как молитву, которую дедушка читает перед едой.
Немного погодя она добавила:
— Да будет так.
Последние три слова странно прозвучали в комнате; их как будто негромко повторили другие люди. Но Уэйды этого не делали, и Тамара тоже.
— Должна быть правда в сердце, — сказала Тамара, снова взяв остывающий котел и ставя его на трехногий низкий столик, — иначе все усилия приведут к поражениям. А в этом напитке есть правда — готова поклясться на книге.
Она работала быстро, достала с полдюжины небольших глиняных кувшинчиков и в каждый разливной ложкой налила немного жидкости из котла. А густеющая жидкость издавала сладкий аромат.
— Что это? — спросила Джуди. — Пахнет, как духи или как что-то вкусное, что хочется съесть.
Тамара ответила не сразу; казалось, она была полностью занята отмериванием точных количеств жидкости в кувшинчиках. Потом со звоном опустила ложку в опустевший котел и облегченно вздохнула.
— Дело сделано, и сделано хорошо! Ты спрашиваешь, что это, дитя? Это розовый сироп, который можно использовать по-разному: подслащивать еду, при выпечке и для лечения. В нем есть также дудник, а он полезен при болезнях души. Иногда болезни души для людей тяжелее болезней плоти.
Холли внимательно слушала, но не была уверена, что все понимает. Тамара произносила слова странно, как будто это не знакомый Холли язык, а какой-то чужой.
— Все эти травы… — Джуди показала на пучки, свисающие с потолка. — У бабушки тоже так висят под навесом, но у нее их не так много.
— Твоя бабушка обладает знаниями? — спросила Тамара. — Значит она мудрая женщина, поэтому перед тобой и открылся путь. Да, это все травы, которые земля дает для лечения и для нашего мастерства. — Голос ее зазвучал напевно, хотя это была не песня. — Мята, монарда, пижма, лаванда, календула от растяжений и ран и для их затягивания; болотная мята, которая делает затхлую воду свежей, за что и ценят ее моряки; первоцвет для вина, чтобы согреть внутренности; базилик, тимьян и розмарин, рута, таволга, желтый тысячелистник и белый, шалфей, портулак, очный цвет — да все они и еще многие другие, которые я не назову, даже если буду перечислять полдня.
Их нужно измельчить или прокипятить, и они сделают еду и вино вкусными… Ах, — она протянула руки, словно собираясь обнять все травы, лицо ее светилось, как у бабушки, когда та говорила о починке своих фарфоровых обломков, — в этом широком мире так много всего, что никогда не кончишь учиться. И доброта земли дает так много, что человек и подумать не может. А человек берет и не благодарит. Он не верит в истину — что человек должен быть един со всем, что растет и что бегает, даже с четвероногими, и с тем, что расправляет крылья и живет в небе. Люди убивают, не думая, копают и рвут без чувства, не ценят великие дары. Но пусть берегутся, или все это обратится против них.
Однако это слишком серьезные мысли и не для приема гостей. Пора пировать и веселиться. Идите сюда, садитесь, и разделим хлеб и вино, как подобает добрым друзьям и родственникам.