Ветер в Камне

Он сделал шаг вперёд; остальные молча отодвинулись. Печать Преграды применялась лишь тогда, когда нужно было сдержать нечто слишком могущественное, чтобы позволить ему оставаться на свободе. Здесь за ней наверняка скрывалась великая сила Тьмы.
— Все назад! — скомандовал Гиффорд. За спиной у него раздался шорох торопливых шагов.
Три магических шара опустились, усилив голубоватое сияние. Архивариус вытер вспотевшие ладони о мантию и сбросил её, чтобы ничто не стесняло движений.
Три — число силы, это знает даже ученик. На черепе были три внушительных рога: средний — прямо над впадиной, где должен находиться нос, два других — над пустыми чёрными глазницами.
Три… Нет, не может быть, чтобы всё было так просто. Тогда девять: это трижды три. Да, но если у тебя всего две руки, то ничего не выйдет.
Рога, глазницы, носовая впадина. А может?.. Чудовище установил здесь человек, сомнений нет. Но что осталось от этого человека? Только ромб над черепом, разделённый посередине, а в ромбе — символ. Архивариус с изумлением узнал голову лесного существа. Однако это изображение странным образом успокоило его, образ миролюбивого лесного гиганта пересиливал гнетущее впечатление, которое производил жуткий череп.
Разумеется, в прежние времена в мире не существовало преград, как теперь, и, возможно, лес делился своей мудростью с Цитаделью знаний.
— Именем всевышних сил, — медленно начал Гиффорд. — Волею… — Он повторил три имени и очутился на границе, которую сам не мог бы переступить.
Эхо последнего имени ещё не утихло. Летописец рисовал руками сложные узоры, собрав всю силу воли, чтобы унять дрожь. Потом осторожно опустил указательный палец на каждый рог по очереди и, после небольшой паузы, на изображение лесного человека.
Гиффорд изо всех сил сосредоточился, но все равно слышал позади негромкую песню. Когда-то, наверное, так призывали… Ветер?
Едва архивариус подумал об этом, как услышал — его! Не гневный рёв, нет, лишь эфемерное дуновение, как будто ему не попасть на такую глубину. Но то был Ветер, и он нёс с собой знание.
Печать Преграды дрогнула, Гиффорд схватился за неё, посыпались обломки, и она исчезла. Но за ней стояла вторая печать… Увидев её, маги застонали.
Ветер исчез так же быстро, как и появился. Маги узнали то, что так жаждали знать. Теперь у них на глазах таяла вторая печать. Летописца охватил ужас. Не ищет ли сила, сокрывшаяся за ней, прибежища среди тех, кто собрался на рубеже, который Свет установил бесчисленные годы назад?
Гиффорд никогда не произнёс бы это имя. Любой, кто осмелился бы призвать его, подверг бы и себя, и весь мир опасности худшей, чем сама смерть.
Учёные стояли и смотрели на исчезающую печать, перебирая в уме все защитные заклинания, которые могли припомнить. К счастью, пока они были лишь сторонними наблюдателями — им не придётся против воли служить тому, что они ненавидели всем своим существом.
Йост заговорил:
— Теперь мы знаем. Надеюсь, никто не захотел немедленно сдаться. Если Эразм и в самом деле собирается призвать это, то он глупец из глупцов. Пока же твари не вырваться. Она лишь чувствует, что барьер ослаб.
Йост вынул жезл; кристалл в его навершии переливался под светом огненных шаров. Маги затянули песню, и Йост начертал на стене новый символ — достойный этого места.
Женщины дана прогнали мужчин, и, поскольку в таком деле те исстари не смели перечить, никто из них не подходил к Сулерне. Вместо этого мужчины занялись переделкой земледельческих инструментов на оружие. Почти все были уверены, что до нападения Эразма и его своры осталось недолго.
Женщины же — даже девочки, совсем недавно впервые отдавшие дань луне — по очереди несли на носилках Сулерну, по-прежнему погруженную во мрак ужаса и отчаяния.
Ярко сияла луна, её святилище было увито луноцветами, чей нежный аромат прогонял тяжкие мысли. В лощине, у символа Древесной госпожи, женщины опустили свою ношу. Хараска встала в изголовье носилок. Она настояла на том, чтобы пойти вместе со всеми, хотя госпоже Ларларне и Фате пришлось вести её под руки.
Мать поруганной девушки сняла покрывало, и теперь её дочь, омытая и умащённая мазями, лежала нагая, почти такая же белая, как свисающие с деревьев цветы.
Женщины не пели приветственную песнь и не плакали за упокой. Здесь не было ни девы, готовящейся замуж, ни старухи, покидающей бренный мир. Впервые они собрались здесь по другой причине.
Сулерна открыла глаза и заговорила:
— О Ступающая облаками, отдаю тебе то, что сокрыто во мне. — Её рука опустилась на пока ещё плоский живот. — Пусть новая жизнь родится, чтобы свершилось то, что должно, и чтобы Свет не оставил моих потомков.
Ветер качал лианы, с которых свисали цветы. Он ничего не говорил и не обещал, он нёс только покой, однако женщины подняли головы, почувствовав его прикосновение.
Сулерна будто прислушивалась к тому, что не слышали другие. Её лицо приняло выражение послушной ученицы, руки покоились на животе. Наконец едва слышный шёпот умолк. Она смежила веки, и Хараска снова накрыла её покрывалом.
Тихо, как и пришли, женщины дана покинули лунное святилище; им казалось, что Ветер гладит их волосы.
Никто из гоббов не прикоснулся к двум наказанным товарищам, твари лишь палками перекатили их корчащиеся тела на край двора, где те и пролежали день и ночь. Если бы они знали, что такое надежда, то давно потеряли бы её, как и дар речи, на место которого пришли жалобные стоны.
Некоторые рабы останавливались, чтобы украдкой бросить взгляд на невезучую парочку, но собственные собратья даже не смотрели в их сторону.
Повелитель вышел из башни, и все разбежались по делам. Он поманил Карша, предводителя адских отродий, но тот подошёл с явной неохотой.
Несмотря на почти полное истощение, двое чудовищ, валявшихся на земле, подняли головы и посмотрели на господина.
На господина ли?.. Эразм задумался.
Ни один человек не в состоянии говорить на утробной речи гоббов. Эразм поднял шар так, чтобы его видели все рабы.
— Вы принадлежите мне, — бесстрастно сказал он. — За вас заплачено кровью, как и потребовал ваш верховный демон.
Он помолчал, как будто ожидая ответа от заколдованных гоббов. Те открыли рты, однако не проронили ни звука, лишь у одного с губ капала зеленоватая слюна.
— Вы принадлежите мне. И всё же сделали то, чего я не велел. Если бы вы так служили тому, у кого я вас купил, что бы с вами стало?
Твари молча вращали глазами. Эразм подошёл ближе и продолжил, не дожидаясь ответа:
— Вы отправились в лес. Вы посмели прорваться через его защиту… — Тут чародей на мгновение умолк. — Или защита на вас не подействовала? Зачем вы убили служителя существа настолько могущественного, что ваш хозяин, возможно, и не посмел бы с ним сразиться? — Губы мага дёрнулись, словно не смея произнести хорошо знакомое имя. Карш, стоявший позади, кашлянул, а два гобба на земле бешено замотали головами из стороны в сторону.
Эразм не сводил взгляд с хрустального шара, но в нём ничего не изменилось. Что ж, не стоило надеяться на быстрый ответ.
— Возможно, вас приманил Ветер. Хотя вам хватило времени, чтобы вернуться с трофеем. Вы собирались сделать мне подарок?
Ответа не последовало.
— Нет, это предупреждение или, скорее, наживка, подобная той, какую рыбак насаживает на крючок. Вы, без сомнения, выполняли приказ. — Он поднёс шар ближе и посмотрел сквозь него сначала на одного гобба, затем на другого. — И приказ этот отдал не я.
Эразм начал произносить заклинание; резкие, грубые слова звучали, как поток ругательств.
Наконец он получил ответ — не от двух созданий, рыдающих кровавыми слезами, а из глубины шара. Сначала ему показалось, что он видит клубок спутанных нитей, потом картинка прояснилась.
Только вся сила воли не дала Эразму выронить шар, когда он увидел показавшийся внутри знак. Потребовалось почти все с таким трудом собранное могущество, чтобы выстоять против существа, чей символ на мгновение-другое возник в шаре, прежде чем вырваться на свободу и исчезнуть.