Карта мира

— Проще простого, — заверил его старик. — Итак?
— Итак что? — удивился Рональд.
— Я ведь вам столько рассказал! — в свою очередь удивился старик. — И вы не отдадите мне за эти ценные сведения, которые, должно быть, уже спасли ваши нехитрые жизни, Карту Мира?
— Опять ты за свое, Бартоломео! — возмутился Иегуда. — И зачем тебе девица? Нет, не отдадим.
— А как же дети?
— На жалость давишь?
— Послушайте, — сказал Бартоломео спокойным голосом. — История о детях — не выдумка; они действительно погибнут, если я не разыщу их.
— Что ж, — сказал Иегуда. — Лучше нескольким чистым созданиям предстать перед престолом Господа, нежели многим тысячам быть ввергнутым в геену уже при жизни.
Глаза Бартоломео выпучились и стали похожи на две маслины с черными свирепыми зрачками. Губы его зашептали какие-то слова. Сперва Рональду показалось, что разгневанному старцу вторит эхо пустого зала, но через секунду он заметил, что и Иегуда бормочет какие-то заклинания. Скорость извержения проклятий, которых Рональд расслышать не мог, была почище, чем у уличных скоморохов, потешавших толпу тарабарскими речитативами на злободневные темы и акробатическими трюками. Так они и стояли — два немолодых человека — в состоянии невероятной сосредоточенности произносящих слова, кажется, на семитическом языке. И только под конец их абракадабра вдруг сменилась понятными и привычными уху словами:
— Во имя Отца…, — крикнул Бартоломео.
— И Сына, — спешил Иегуда.
— И Святого духа, — взвизгнул Бартоломео.
— Погибни! — закончил Иегуда, и в воздухе рявкнул, упав с неба, белый столб. Он ударил в то место, где еще секунду назад стоял Бартоломео, и пол вдруг обратился в лужу яростно плещущегося в своих берегах кипящего камня. Запахло паленой курицей.
— Аминь! Господи, прими душу раба Твоего, грешника Бартоломео, — скороговоркой пробормотал Иегуда.
— Ого! — вырвалось у Рональда. — То есть я хочу сказать, сколь чудесен твой дар, о Иегуда, если ты способен испепелять людей одним лишь словом! — тут же поправился он.
Слепец отряхивал одежду от запачкавшего ее пепла. Он спешно схватил Карту мира и сунул ее под свою хламиду, а затем посмотрел Рональду в лицо своими умными глазами столетнего ворона.
— Ты думаешь, я сам совершил это заклинание? — усмехнулся Иегуда. — Ты веришь, что я наделен столь мощной силой? — он усмехнулся — Разве ты не отличил заклинание от молитвы? Ведь я воззвал к Господу, а он бросил молнию в нечестивца и спалил его на месте. Не забывай, мы находимся на такой земле, по которой когда-то ступал Лоренс Праведник, и следы его шагов сильны и сейчас. Любая молитва к Господу здесь рано или поздно исполнится — поэтому лучше не проси Его ни о чем, чтобы не ошибиться. Ты заметил: этот негодяй читал ту же самую молитву. Опоздай я на миг — это мною бы пахло сейчас в воздухе, а не им.
— Что же получается, — удивился Рональд, — значит, благословение Господне зависит исключительно от скорости, с каковой мы произносим молитвы, а вовсе не от нашей веры или количества наших грехов?
— Пути Господни неисповедимы, — засмущался Иегуда. — К тому же, должно быть, судьба помешала Бартоломео произнести эти слова раньше меня именно потому, что у него было больше грехов.
Этот довод показался Рональду неубедительным:
— Послушай, о Иегуда, — сказал он, — давай исходить из того, что ты знаешь о Бартоломео. Был ли он страшным грешником при жизни или нет?
— На моей памяти он не совершил ровно ничего грешного, буду честен, — ответствовал Иегуда. — И на наших глазах — тоже ничего: мы оба пришли за одним артефактом и, увидев, что миром дела не поладить, стали читать одну и ту же молитву. Правду сказать, я даже не знаю, чем он мог оказаться грешнее меня. А если учесть, что Карта Мира нужна была ему для столь благих целей, как спасение детей, в глубине души я даже дерзнул бы подумать, будто он праведник. Но раз я по-прежнему стою рядом с тобой, а его тело витает теперь в воздухе, должно быть, в виде двуокиси углерода, то, видимо, он был гораздо более нечестив, чем это могло показаться на первый взгляд.
Рональду совершенно расхотелось спорить, тем более, что, мельком взглянув на потолок, он заметил там множество дыр с оплавленными краями. Явно, что молитвы тут читали не в первый раз. Рыцарь задумался о тщетности жизни и судьбы человеческого рода в целом.
— Это же ордалия [7], Божий суд, — продолжал Иегуда, видимо, все-таки чувствуя необходимость оправдаться. — Видишь ли, в нашем мире просто необходимо признать всякого победившего в поединке более праведным, нежели его соперник. Иначе рано или поздно мы заметим, что в мире слишком много несправедливости! А усомниться в Божьем разуме и светлом, гармоничном начале Вселенной — куда больший грех, нежели признать правого виноватым, а виноватого правым! Оттого-то мы и говорим, что победитель победил оттого, что его Бог больше любил, нежели проигравшего… И мой тебе совет: постарайся, чтобы Бог тебя любил сильнее, чем кого бы то ни было. Иными словами, упражняйся с мечом и не давай себя перехитрить никому…
Вместе они спешно покинули Башню Играющих, сели на коней и поскакали по равнине.
 
ГЛАВА 4
Знакомство с маркизом
Дорога совершала акробатические упражнения: то выгибала спину, то отставляла в сторону ногу, невидимую за полосой деревьев, то втягивала живот. Солнце в этом отношении совершало гораздо более простые движения: незаметно кралось все выше и выше, пока не забралось за спину и не стало палить макушку.
— Ого, да тут развилка! — воскликнул Рональд. — Ну, и какая же из двух дорог ведет в замок?
— А это ты вот у него спроси, — сказал Иегуда, ткнув пальцем в кусты. И вновь рыцарь возрадовался чудесному дару, которым природа наделила его спутника: среди пестроты кустов, на берегу небольшой речки сидел спиной к ним человек. Они подъехали ближе и уставились на его мощные плечи, львиную гриву волос и грязноватую кацавейку — ибо никаким другим зрелищем странный человек их не почтил. Он явно не проявлял никаких признаков интереса к их персонам (напрасно Рональд изо всех сил гремел шпорами и покашливал): не повернулся, а только достал удочку и принялся ловить рыбу. Вода в реке была мутна. Рональд вдруг понял, что стал свидетелем какой-то странной аллегории.
— Будьте любезны! Как проехать в замок маркиза Бракксгаузентруппа?
Сидящий у реки человек, по-прежнему не оборачиваясь, вытянул руку и указал в сторону.
— Спасибо, — буркнул Рональд и пришпорил коня. — Ну и нравы здесь.
— Да уж, — покачал головой Иегуда.
«Здравствуй, великий лес! — мысленно воскликнул рыцарь. — Люди пытались покорить тебя, но даже в лучшие свои времена не смогли. Некогда государства простерли свои алчные руки на всю планету, они пытались заставить мужчин спать друг с другом, а женщин служить в армии, пытались потопить землю в разврате, прельстив народы блеском денег и возможностей. И тогда люди уходили в твои глубины, дремучий лес, и жили здесь, как встарь, без электрических лампочек, без демократии, по законам предков-животных — они были поистине дремучими, эти люди, но это они спасли мир. Когда государства издохли и стали гнить, подобно падали, их трупный яд убил всех горожан — и тогда из твоих недр вышли последние оставшиеся люди и вновь населили землю. Вот за это спасибо тебе, великий лес».
Но люди, здесь жившие теперь, были ему не понятны: почти звери, свободные от власти сеньора, короля, морали. Чем они питаются, где обитают — он этого не знал: тайну хранили толстые и корявые стволы деревьев и темнота, притаившаяся в узорах веток елей и сосен.
Они нагнали путника в черном капюшоне, должно быть, монаха.
— Здравствуй, добрый человек! — крикнул Рональд. — Не покажешь ли нам дорогу к замку маркиза?
Иегуда как-то странно посмотрел на рыцаря и промолчал. Человек остановился и, не поворачиваясь, глухо ответил: