Железная роза

Я зашел в кухню, оборудованную всеми мыслимыми приспособлениями, заглянул в просторную, облицованную кафелем ванную и поднялся на второй этаж. Меня наполнял глухой страх. Я положил ладонь на дверную ручку нашей спальни, в нерешительности помедлил и наконец повернул ее. Дверь открылась, бесшумно скользя по толстому черному паласу. В белом прямоугольнике окна, по которому хлестал снег, выделялось японское деревце. Я различил сбитое в ком одеяло. В полумраке раздался хриплый крик, от которого я подскочил:
— Жорж! Как ты меня напугал!
Из-под одеяла вылезла Марта с всклокоченными волосами. Она зевнула:
— Я читала и задремала. Который час?
— Девятнадцать двадцать восемь.
— Жорж, ну неужели ты не можешь нормально сказать время? Прямо не человек, а служба точного времени.
Она улыбнулась. Халат распахнулся на ее обнаженной груди.
— Здесь так тепло. Я люблю, чтобы в доме было жарко, когда рядом, почти что на нас, падает снег…
Я шагнул к ней. На языке у меня уже были слова: «Знаешь, сегодня мне показалось, будто я видел тебя на улице… » Но она спросит где. Мне придется солгать, потому что у меня не было никаких причин летать в Брюссель. Никто, даже Марта, не должен знать, что я был в этом городе. Я подумал о лежащем у меня в заднем кармане паспорте на имя Акселя Байерна, по профессии виноторговца. Потом увидел, что Марта тянет ко мне руки. А потом склонился над ней и больше ни о чем не думал.
Много позже, когда я решил, что Марта уже уснула, она вдруг глубоко вздохнула и спрятала лицо у меня под рукой. Я взял ее за подбородок:
— Марта, ты любишь меня?
— А ты еще сомневаешься?
— Марта, что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Жорж, но с нами никогда ничего плохого не случится!
И, разразившись веселым смехом, резко контрастировавшим с ее недавней грустью, она подпрыгнула на кровати и соскочила на пол.
— Великий вождь, я хочу есть! Маленькая верная скво идет разогреть ням-ням.
И она, напевая, ушла. Я потянулся. Похолодало. Верней, мне стало зябко. По коже на животе, испещренном давними шрамами, пошли гусиные пупырышки. Я решил, что бутылка доброго бордо пойдет мне на пользу, и тоже встал.
Мы мирно ужинали. В камине горел огонь. Густые черные волосы Марты, собранные в узел, ее обнаженные плечи, переливающееся платье сверкали в отблесках пламени, и я видел, до чего же она красива. Как обычно, слишком красива для меня. Я до сих пор не могу понять, почему такая обольстительная девушка, как Марта, довольствуется тихой и замкнутой жизнью, которую мы ведем. Как могла она согласиться связать свою судьбу со мной, Жоржем Ф. Лионом, не слишком красивым и умным, тем паче что она совершенно ничего не ведает о моей истинной деятельности, и находить хоть какую-то пикантность в нашей, по сути, однообразной жизни.
Я встретил Марту в прошлом году на конференции, посвященной эфиопскому искусству. Меня интересовала одна малахитовая статуэтка, которую мне предстояло украсть по заказу некоего южноамериканского коллекционера. Марта делала заметки. Она писала работу по истории искусства на получение степени лиценциата. Мы сидели рядом. Я был очарован ее чуть-чуть дикарским лицом — высокие скулы, большой, несколько хищный рот, сосредоточенный взгляд, матовая кожа, придающая ей сходство с восточной принцессой, — лицом абиссинской кошки, в котором сквозит насмешливость этакой Скарлетт О'Хара. Я немедленно заговорил с нею. Вопреки ожиданиям она ответила мне. Постепенно мы стали друзьями. Потом любовниками. Произошло это в октябрьский вечер, когда с деревьев летели листья, а по стеклам струился дождь. То была своего рода наша Октябрьская революция.
Марта завершила диссертацию и получила множество предложений от разных заграничных музеев. Пока она не приняла ни одного, желая, как она говорила с насмешливой улыбкой, попользоваться мной. Жаловаться на это я отнюдь не мог. И даже знай я точно, что совершаю безумство, решив жить вместе с нею, у меня все равно не хватило бы сил противиться этому. Мне нужна была Марта, ее смех, ее веселость, ее безмятежная красота.
Все это я думал, наливая ей бордо. Рубиново-красное вино лилось в бокал, как жаркая кровь. Марта нежно улыбнулась мне. Мне захотелось провести пальцем по ее губам. Как я только мог поверить, что видел ее в Брюсселе? Может, у меня опухоль в мозгу, отчего и возникают галлюцинации… Один из моих друзей умер от мозговой опухоли в госпитале; он принимал санитара за отца и просил у него прощения за какой-то проступок, совершенный тридцать пять лет назад! Ладно, завтра я обязан быть в форме. Хватит видеть все в черном цвете! Я поднялся и поставил на проигрыватель пластинку — старую джазовую пластинку Кэба Каллуэя, обладавшего даром вселять в мою душу покой.