Меч Скелоса

— Ну, я бы распорола заднюю стенку твоего шатра твоим же кинжалом, дорогой Конан, а потом воткнула этот кинжал под твои воняющие чесноком ребра и была бы теперь за много лиг к югу отсюда!
— Ах, Спарана, Спарана! Какой мерзкой каргой ты хочешь быть! Как повезло нам обоим, что ты не нашла драгоценный амулет своего драгоценного хана.
И он притянул ее вниз к себе.
— Уф, — пробормотала она. — Пиво и чес… Лицо Конана выразило протест, и он приказал ей убираться прочь и помалкивать. 
 
11. ШПИОНЫ ЗАМБУЛЫ 
Факелы мигали. От них клубами поднимался вверх маслянистый дым, который добавлял густоты зловещей черноте балок, соединяющих каменные стены, поднимающиеся от темного, твердого земляного пола. Жертва свисала с одной из этих балок, и ее ноги едва касались пола.
Человек в черном капюшоне еще несколько раз обернул ужасно тонкую веревку вокруг ее запястий и бездушным рывком завязал надежный узел. Ее тело качнулось, и пальцы ног напряглись, чтобы не оторваться от пола. Она — очень белокурая, и юная, и обнаженная, если не считать рубцов, — судорожно втянула в себя воздух, и тело ее содрогнулось от вырвавшегося у нее долгого стона. Ее руки были связаны так крепко, что в кисти не поступала кровь. Человек в капюшоне затягивал веревки, пока они не начали сдирать кожу, впиваясь в запястья и предплечья. Теперь она совсем не чувствовала своих рук, только покалывание в них. Она спрашивала себя — обреченно, словно речь шла о ком-то другом, — были ли они темно-красными, или пурпурными, или уже почернели.
Странно, но она ощущала жар в руках; так подтянутые кверху, они должны были бы мерзнуть. Она сделала еще одну попытку вырваться, но убедилась, что это бесполезно. Она была связана так, что была совершенно беспомощна и не могла сделать ни малейшего движения. Ее пятки чуть-чуть не доставали до пола… так что она касалась его только пальцами и подушечками ступней. Человек в черном капюшоне был высок, и у него были длинные руки.
Булькающие, горловые, резкие звуки вырвались из ее пересохших губ, которые она никак не могла сомкнуть.
Двое людей в мантиях наблюдали за ней. Один из них сказал:
— Вверх.
Она всхлипнула, услышав этот приказ. Она знала, что он означает. Веревки тянулись от ее запястий вверх и были перекинуты высоко над ее головой через балку, обернутую кожей.
Человек в черном капюшоне подтянул ее вверх так, что ее ноги оторвались от пола. Ее вопль был ужасным. Двое мужчин в мантиях наблюдали за ней в молчании, и факелы мигали. Человек в черном капюшоне начал поднимать и опускать веревку вместе с подвешенным над ней грузом, словно звоня в огромный колокол. Его большой живот напрягся от усилий.
Болтающаяся на веревке жертва, подскакивая вверх и падая вниз, начала беспрестанно стонать; ее ребра, казалось, пытаются прорваться сквозь плоть. Ее вытянутое, обмякшее тело крутилось и раскачивалось, как маятник, и в то же самое время веревка дергала его то вверх, то вниз. Пот лился с нее ручьями. Она всхлипывала с каждым, трудно дающимся ей вздохом.
— Говори!
Она услышала голос; она заскулила, и слезы покатились по ее щекам, но она не произнесла ни слова.
— Я не вижу, к чему продолжать это. Используй раскаленное железо.
— Не-ет… — пробормотала она, и ее голова упала на грудь.
Человек в черном капюшоне закрепил конец веревки так, что только пальцы ног жертвы касались земляного пола, и вытащил из-за пояса перчатку. Он натянул ее, шагая к жаровне, зловещей черной твари с огненными волосами, присевшей на своих трех ногах. Из нее торчали деревянные ручки двух тонких прутов из черного железа. Он вытащил один из них; конец прута был раскален добела. Он пожелтел, пока человек в черном капюшоне неторопливо возвращался к своей жертве, которая широко раскрытыми глазами следила за его приближением. Она снова пробормотала «нет» этим едва слышным голосом, и он поднял прут.
На глазах у наблюдающих людей в мантиях он твердо, безжалостно прижал прут к ее телу, которое извивалось и дрожало от ужасного предчувствия. Из ее горла вырвался крик; ее голова дернулась вверх и назад, и новые струйки пота, блестя, покатились по ее телу. Люди в мантиях услышали резкий шкворчащий звук и почувствовали запах горелого мяса.
— Хватит.
Человек в капюшоне отвел прут в сторону. Его жертва висела перед ним, всхлипывая, тяжело дыша; она ощущала запах паленой кожи. Пот лился с ее тела и склеивал ее волосы.
— Говори!
Она несколько раз сглотнула, захлебываясь воздухом, всхлипывая, тяжело дыша.
— Еще раз.
Человек в капюшоне сделал движение, и она почувствовала, как жар железа приближается к ее телу.
— Перестаньте. Я скажу вам. Ее голос был монотонным, безжизненным, умоляющим.
— Перестань, — сказал человек в мантии — тот, у которого был меч. У более молодого человека, стоящего рядом с ним, оружия не было. Красивый медальон из золота, жемчуга и топазов словно горел у него на груди поверх туники.
— Что ж, говори. Держи прут наготове, Балтай. Человек в черном капюшоне остался стоять рядом с ней с прутом в руке, словно надеясь, что она скажет недостаточно. Он был крупного сложения, высокий и тяжелый.
— Ты шпионка Балада?
— Да.
— Ты служишь женщине по имени Чиа, и живешь здесь, во дворце, вместе с ней, и шпионишь за ней и за мной в пользу этого предателя, Балада.
Она заколебалась; человек в капюшоне шевельнул рукой.
— Да, — сказала она, соглашаясь даже с тем, что Балад был предателем.
— Он платит тебе?
—Да.
— Как он тебе платит?
— Мои… мои родители живут хорошо… и не знают почему. А… я… я…
— Говори!
— Я должна получить покои моей госпожи, когда Балад захватит Замбулу, и… и она должна будет служить мне.
— Идиотка! Аквилонийская дура! Ты можешь себе представить, чтобы величественная аргоссианка Чиа, которую я называю Тигрицей… можешь ли ты представить себе, чтобы она согласилась служить тебе? Ты заключила идиотскую сделку, и посмотри, куда это тебя привело!
— Ба… Балад заставит… заставит ее!
— О , конечно. Конечно, заставит! Ты не проживешь и дня, как она воткнет в тебя несколько своих драгоценных булавок для одежды, глупая ты аквилонийская потаскуха! Каким образом ты передаешь сообщения предателю Баладу?
— Он… он не предатель! Он пытается освободить Замбулу от…
— Балтай!
Человек в капюшоне отреагировал движением руки и затянутой в перчатку кисти. Конец прута уже немного остыл и стал красным, но все же сделал свое дело, и они услышали это и почувствовали носом; она вскрикнула и, обмякнув, закачалась на веревках.
Вода и крапива привели ее в чувство.
Она рассказала, что три дня из каждых десяти встречалась с дворцовым стражником Хойджей и передавала ему сообщения. Нет, она сама никогда не видела Балада. Он послал ей известие и тот самоцвет, который они нашли спрятанным в ее волосах. Нет, она не могла показать им это известие; она не умела читать, и записку унесли обратно. Она уверена, что узнала печать и его имя.
— Это мог быть твой смертный приговор, ты, глупая тварь!
— Не-ет…
— Хватит. Балтай, положи прут на место. Поднимись сюда.
У пленницы вырвался долгий вздох, и она, обмякнув, повисла на веревках, пытаясь опереться на пальцы ног и тяжело, с усилием дыша. Человек в капюшоне сунул прут обратно в жаровню и поднялся по двадцати и пяти ступеням, ведущим из подземной темницы к двоим в мантиях, стоящим на площадке лестницы.
— За мою спину, — сказал его господин, и Балтай шагнул за спину человека с мечом. Другой человек в мантии тоже отступил назад на шаг, так что Актер-хан остался стоять в одиночестве перед ними.
— Убей ее, — сказал Актер, и в ту минуту, когда хан произносил эти слова, губы второго человека шевельнулись.
— Уф! — пропыхтел палач и еще больше отступил назад, ибо из ножен, висящих на боку у его господина, сам собой выскользнул меч. Он какое-то мгновение колебался в воздухе, потом понесся вниз, в подземелье и , описав небольшую дугу, словно его держал в руке бегущий — или летящий — невидимый человек, погрузился в грудь пленницы — чуть слева от середины. Актер-хан улыбнулся и , продолжая улыбаться, повернулся к своему магу.