Прощай, Анти-Америка!

Моника с Пипом только что вернулись, веселые и радостные, из Ниццы, куда они ездили на нашем маленьком «рено». Они купили дешевые бамбуковые палки для удочек, нейлоновые лески с поплавками и уйму морских червей, которые были аккуратно завернуты во влажные газеты. Мы очень весело пообедали, всем было так легко и радостно, что я вновь усомнился, имею ли я право нарушить все это.
— Не говори им ничего, — сказала мне моя рассудительная супруга. — Им так хорошо, не надо портить…
Но я знал, что в мире существует нечто более важное, чем удовольствие от рыбной ловли, и более необходимое этим двум людям. Я отозвал Монику в сторону и рассказал ей о предложении Доры Делорм. Моника сразу сникла, точно ее ударили молотком. В первое мгновение она ничего не сказала, но потом в ярости набросилась на меня:
— Почему вы спрашиваете об этом меня? Почему не обратились к нему?
— Потому что я думал и о вас тоже, — растерялся я.
— Обо мне никто не думает, — с горечью сказала она: Моника редко себя жалела.
Она отдавала Пипу все, что имела, а он ей — лишь половину себя. Они так и не поженились, — не знаю почему, но мне кажется, что у Пипа оставалась какая-то призрачная надежда, будто он не мог до конца поверить, что Джуди оставила его.
— Ну ладно, — мрачно сказала Моника, подумав немного. — Пусть поступает как хочет.
— Значит, вы не будете его отговаривать?
— Конечно нет. Только дайте ему сначала съездить на рыбалку, а потом уж скажете.
По-моему, ей даже хотелось, чтобы Пип, наконец, встретился с Террадой и Джуди — пусть навсегда покончит с ними, тогда и из ее отношений с Пипом исчезнет половинчатость и им легче будет наладить жизнь.
С рыбной ловли они вернулись за полночь, и когда все остальные отправились спать, мы с Пипом уселись в кухне распить бутылку английского сидра, которую он привез с собой из Парижа. Тут я и сказал ему, что Террада и Джуди вместе с его сыном (теперь ему было уже десять лет) специально приехали к Доре Делорм, чтобы повидаться с ним.
У него не перехватило дыхания, и на лице не отразилось никаких признаков волнения. Просто он долго и печально смотрел на пустую бутылку из-под сидра, потом спокойно сказал:
— Я знал, что рано или поздно это случится.
— Совершенно не обязательно, — возразил я. — Ты можешь сказать «нет» — и все.
Но Пип не слышал меня.
— Как ты думаешь, зачем он хочет меня видеть? — спросил он.
Я тоже ломал себе над этим голову.
— Бог его знает, — ответил я.
— Уж не хочет ли он отречься от своих обвинений и помочь мне вернуть мое доброе имя и надлежащее место в обществе? — с язвительной усмешкой спросил он.
Но мне кажется, в глубине души он на это надеялся. Что же касалось Джуди…
— Ну что ж, — медленно произнес он. — Это может быть любопытно. — И пошел к себе наверх, но потом вернулся — я как раз запирал гараж — и сказал: — При одном условии. Кит. — Видно, он успел переговорить с Моникой. — Вы с Эйлин должны присутствовать при разговоре, и Моника — тоже.
— Господи, это зачем?
Пип передернул плечами.
— Мне так будет легче.
Однако я догадался, что это предложила Моника, она хотела, чтобы при разговоре присутствовало как можно больше свидетелей. Моника собиралась драться, но волновалась.
Заволновалась и Эйлин, когда я рассказал ей, что Пип согласился встретиться с Террадой.
— Если они задумали какую-нибудь гадость, я превращу жизнь Доры Делорм в кромешный ад. Я доведу ее до того, что она совершит какое-нибудь преступление и ее вышлют из Франции.
Вот до чего была накалена атмосфера, тем не менее назавтра я все-таки условился с Дорой, что мы придем к ней обедать в пятницу, двенадцатого июля; я предупредил ее, что весь разговор от начала до конца должен происходить в нашем присутствии.
— Террада будет против, Кит, — сказала она. — Да и Джуди тоже.
— Они иначе не согласны, — сказал я.
— Ладно, бог с вами, — ответила она. — Тогда в пятницу я куплю морского окуня покрупнее и приготовлю его под грибным соусом.
Теперь я чувствовал себя более уверенно, потому что хозяевами положения были мы. Но никто не принял в расчет Джуди. В пятницу утром, когда мы завтракали под большим лавровым деревом, мы услышали, как возле нашего дома остановилась машина и тут же уехала. Потом на дорожке показалась Джуди — ведя за руку сына, она решительным шагом направлялась к нам. Она тоже сильно изменилась — как-то высохла и стала похожа на мышку. Но в том, что Джуди шла по дорожке, сквозила решимость, словно она поставила перед собой цель и была твердо намерена ее добиться. Наверное, ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы явиться сюда, и сейчас, как видно, оно готово было ей изменить.
— Здравствуй, Кит, — волнуясь, сказала она мне, как будто хотела, чтобы я помог ей разрядить напряжение, как уже сделал однажды. — Здравствуй, Пип, — обратилась она к Пипу.
Наступил неловкий момент; они явно не знали, следует ли им поцеловаться, или обменяться рукопожатием, или вообще ничего не делать. Они выбрали последнее.
— Поздоровайся со своим отцом, — сказала Джуди, наклоняясь к мальчику, который никак не хотел отпустить ее руку.
Это прозвучало настолько нелепо и беспомощно, — а тут еще мальчик отказался выполнить ее просьбу, — что я вмешался и, чтобы заполнить паузу, представил Монику Дрейфус. Тут все засуетились, побежали за стульями, после чего Эйлин предложила Джуди кофе.
— Я не люблю кофе со сливками, — сказала Джуди, — но чашечку выпью.
Зачем она приехала? Все мы задавали себе один и тот же вопрос. Мне было жаль Пипа, который вежливо расспрашивал ее о здоровье и делах, стараясь не выдать волнения от встречи с сыном. Мальчик льнул к матери, и она раздраженно сказала ему (хотя потом перед ним извинилась):
— Не липни, Лестер. Сядь на стул.
Я понял, что нужно оставить их одних. Эйлин под каким-то предлогом ушла на кухню, Моника же явно решила сидеть до конца. Но как только я встал, Пип в страхе остановил меня:
— Останься, Кит.
— Я хотела поговорить с тобой наедине, Пип, — сказала Джуди.
— Нет! — сильно волнуясь, воскликнул Пип. — Это не совсем удобно.
— Но…
Моника не выдержала. Она вскочила со стула и бросилась в дом. Заметив, что я хочу последовать за ней, Пип сказал:
— Если ты уйдешь, Кит, я тоже уйду.
— Ну что ж, нет так нет, — с горечью сказала Джуди. — Переживем. Просто я хотела, чтобы ты знал, Пип, что Лестер должен сказать тебе очень важную вещь, и я хотела просить тебя быть к нему… великодушным.
— Великодушным? — Я почувствовал, как натянулись все его нервы. — Великодушным — в чем?
— Пожалуйста, постарайся понять его, — сказала Джуди. — Это все, о чем я прошу.
Пип громко и неестественно рассмеялся.
— Ну хотя бы поговори с ним наедине, — умоляла она.
Пип отрицательно покачал головой.
— На такой риск я не могу пойти, — сказал он.
Она слегка передернула плечами, как будто от боли или отчаяния. В этот момент вернулась Моника, и Джуди ничего не оставалось, как уехать.
— Ты не отвезешь меня? — спросила она Пипа.
Моника выпрямилась.
— Нет!
— Ну, пожалуйста…
— У него нет паспорта, нет визы на проживание во Франции и нет водительских прав, — не без удовольствия сообщила ей Моника. — Если полиция задержит его, как вы думаете, что произойдет?
Джуди закусила свою бледную нижнюю губу, и тогда я сказал, что отвезу ее. За всю дорогу она не проронила ни слова и, лишь выйдя из машины, сказала с горечью, как будто Пип не оправдал ее ожиданий:
— Он изменился, правда? Очень жаль.
Я уехал, не отважившись что-либо сказать ей.
Не помню, как мы провели остаток дня, помню только, что все ужасно обрадовались, когда наконец наступил вечер и в половине восьмого, придав себе наиболее приличествующий случаю вид, мы сели в наш «рено» и отправились к Доре. Мы так крепко держали себя в узде, что когда Пип и Террада в конце концов оказались лицом к лицу, сцена эта произвела на нас впечатление жалкой и пошлой развязки тяжелой драмы.