Брошенная в бездну

Хаджер-ханым схватила внука и потащила в переднюю.
— Эй, ты! — крикнула она, спускаясь по лестнице.
Назан хлопотала в кухне и немного замешкалась. Торопливо вытерев руки, она появилась в дверях.
— Что угодно, эфенди?
— Эфенди, эфенди! — передразнила её свекровь. — Чтоб тебе этот эфенди могилу вырыл! Скорее иди сюда!
Назан уже привыкла к такому обращению, но каждый раз ей становилось больно. И всё же она никогда не роптала.
— Что вам угодно? — покорно переспросила Назан.
Хаджер-ханым не удостоила невестку даже взглядом.
— Я ухожу на прогулку, — бросила она в пространство.
— Хорошо, мамочка…
— Мамочка? Какая я тебе «мамочка»? Не смей меня так называть.
— Но почему же?
— Почему, почему? Меня это раздражает.
Назан попыталась смягчить свекровь и подняла было руки, чтобы её обнять:
— Разве вы мне не мать? Разве есть у меня кто-нибудь, кроме вас?
— Пошла прочь! — закричала Хаджер-ханым, — лезет со своими нежностями — ишь «доченька» выискалась! Ну, подумай сама, гожусь я тебе в матери? Или я похожа на грязную нищенку? А?
Назан так и застыла, её словно окатили ледяной водой. Свекровь достаточно ясно намекнула на её бедную мать… Она считала её нищенкой. Но это была ложь! Назан, правда, не помнила своей матери — та умерла, когда девочке было два года. Но зато она хорошо помнила своего отца. Он часто бывал в доме тетушки Алие, которая её растила…
Это был стройный офицер, всегда затянутый в военный мундир. Он дарил ей большие коробки шоколадных конфет, перевязанные яркими лентами, сажал на колени, гладил по голове, ласкал и рассказывал сказки.
Назан очень гордилась своим отцом и горько плакала, когда он внезапно исчез. Лишь несколько лет спустя она узнала, что отец погиб в каком-то сражении…
Шум захлопнувшейся двери заставил Назан очнуться. Она выглянула в окно: свекровь, держа за руку Халдуна, переходила улицу, кутаясь в свой блестящий чаршаф.
Вот свекровь подошла к маленькому домишке, который, казалось, врос в землю, придавленный почерневшей черепичной крышей. У единственного оконца этого жалкого домишка сидела худая, как скелет, женщина по имени Наджие.
Назан знала, что Наджие живётся несладко. Её муж Рыза был бездельником и заядлым картёжником. Да и Наджие было известно о нелёгкой доле Назан. Нередко до неё доносились крики Хаджер-ханым, бранившей невестку.
«Подумаешь, — рассуждала сама с собой Наджие, глядя на приближавшуюся старуху, — не по нраву ей невестка! Ишь ты! Опять накрасилась, как уличная девка! Совсем стыд потеряла. И что это ей дома не сидится?.. Если бы у меня была такая свекровь — я бы её придушила!»
Наджие невзлюбила Хаджер-ханым, заметив однажды, как вела себя эта старая женщина во время разговора с её мужем. Она прищуривала глаза, противно хихикала и, казалось, из кожи вон лезла, желая выглядеть привлекательной. «Мерзкая старуха! Камень готова обнять — лишь бы он был похож на мужчину… Эге! Да она, никак, идёт ко мне».
Наджие, перебиравшая фасоль, отодвинула миску и проворно побежала к двери:
— Пожалуйте, тётушка, заходите!
— Как ты меня назвала? Чтобы я больше не слышала от тебя этого слова!
— Почему же, тётушка! — смешалась Наджие.
— Нет, вы только посмотрите! Опять эта растяпа назвала меня тётушкой! Ну, скажи на милость, могу я быть твоей тёткой?
— Да нет же, куда там, — захихикала Наджие. — Вы правы, клянусь аллахом! Вы… на вид гораздо моложе нас. Заходите, прошу.
Хаджер-ханым с гордо поднятой головой переступила порог. Она уселась на место главы дома, ибо полагала, что ей везде принадлежит самое почётное место, и распахнула чаршаф. Старательно расправив складки на своей ярко-розовой блузке с глубоким вырезом, она выставила напоказ большой кулон, висевший у неё на шее, уголком глаза поглядела на Наджие. Небось, завидует ей эта женщина!
Да как же было Наджие не завидовать! Ведь она молода и совсем недурна. Правда, несколько худовата. Но, что из того — разве ей не пошли бы украшения? Уж, наверно, не меньше, чем этой старухе. Да могла ли она об этом мечтать? Её муж — этот никчемный Риза — не только не покупал ей ничего, но даже проиграл в карты её обручальное кольцо…
Хаджер-ханым, важно восседавшая на табурете, достала из сумки серебряную табакерку и стала сворачивать папиросу.
— А как поживает Назан-ханым? — спросила Наджие, зная, чем можно уязвить старуху. — У неё, наверно, хлопот по горло?
Хаджер-ханым подняла брови:
— Как поживает? Да как она может поживать? У таких женщин всегда полно хлопот! Есть дела, нету дел, всё одно… Мечется без толку из угла в угол. Да все её дела не стоят и ломаного гроша! Неряха! Грязнуля! Вынесет помойное ведро и тут же грязными руками берётся лук чистить, рис перебирать и нос всегда рукой утирает… Горе, а не хозяйка!
Хаджер-ханым шумно вздохнула и, понизив голос, с таинственным видом сообщила:
— Сын её совсем не любит! Не пара она ему, не пара!.. Да что поделаешь — ребёнок…
Она провела кончиком языка по закрутке и продолжала:
— А сколько в Стамбуле красивых девушек из знатных семей! Так нет же, женился на какой-то голодранке! Эх, молодо-зелено!
— Ваша правда, — угодливо пролепетала Наджиё.
— Иной раз, — продолжала в раздумье Хаджер-ханым, — мне кажется, что его просто околдовали. Они ведь там, в Сулеймание, много знают по этой части… Думаешь, если бы не ребёнок, стал бы мой сын держать в доме эту грязнулю? Отдали бы ей паспорт — и проваливай! Ну, может ли она быть женой такого человека, как мой сын! Служанкой — ещё так-сяк. У неё и душонка служанки!
Халдун, который сидел подле бабушки на циновке, играя со своим паровозиком, ловил каждое слово разговора.
— Внук-то совсем не любит мать, — продолжала Хаджер-ханым. — Даже спит со мной. А когда отец хочет забрать его в спальню, ни за что не идёт. Только меня и любит. Иной раз я спрошу у него: «А что же ты будешь делать, если бабушка умрёт?» Так он сразу в слёзы: «Бабушка, родная! Никогда не умирай!»
Она провела рукой по золотистой головке мальчика, расправила складки на его белой рубашечке и одёрнула коротенькие штанишки.
— Сыночек мой, маленький! — проговорила Хаджер-ханым с деланной жалостью. — Я думаю, — продолжала она, обращаясь к Наджие, — что его следует держать подальше от матери. Ну что может дать моему внуку эта женщина, которая годится только в служанки?
— А кто эта «женщина, которая годится только в служанки»? — спросил вдруг Халдун, не глядя на бабушку.
Та спохватилась. И зачем только она всё это говорила при внуке? Ей было наплевать, что эти слова могут дойти до невестки. Но вот если узнает Мазхар…
— Иди, иди, мой милый, погуляй на улице! Я тебе, разрешаю… Подыши свежим воздухом…
Мальчик вскочил и выбежал.
— Внук-то только меня и слушает, — хвастливо сказала Хаджер-ханым. — А почему? Да потому, что обхожденье у меня хорошее. Добра я к нему… И сын тоже без моего слова шагу не ступит. А ведь он солидный человек — мужчина хоть куда! Посмотреть на него — ну лев, просто лев!.. В мою породу пошёл. Бывало, покойная мать рассказывала, что все три её брата были богатырями. Богатыри — просто богатыри! Во всём Караормане никто не мог положить их на лопатки…
— А разве вы из Караормана?
— Ну как же, милая, как же! В Караормане у нас было поместье. Мы ездили туда каждое лето… В то время я была совсем крошкой. Вот такая, не больше Халдуна… Но я хорошо всё помню. Бывало, в хлевах у нас полным-полно скотины: коровы, быки, козы, овцы… А какое было молоко, какие сливки! А дыни, арбузы, виноград! Целыми арбами возили. Нам и смотреть-то на них не хотелось…
Хаджер-ханым сложила губы колечком и пустила струю дыма в потолок.
— Да вот пришлось покинуть родные края…
Всё, о чём сейчас рассказывала Хаджер-ханым, было почти правдой. Почти, потому что поместье, в которое она приезжала летом погостить на недельку-другую, принадлежало не им, а тому богатому старику, которого она называла дедушкой.