Дни в Бирме
Он не договорил, поскольку музыка внезапно оборвалась. Особенно острые впечатления, в частности танцы пуэ, вечно толкали его к излишней говорливости. (Досадно, глупо! Разливался как в романах, причем посредственных!). Флори замолчал. Элизабет тоже молчала. Она не очень поняла, о чем он толковал, но ненавистное «искусство» мелькнуло пару раз вполне отчетливо. Впервые ей подумалось, что отправиться на прогулку вдвоем с практически неизвестным джентльменом было, пожалуй, неблагоразумно. Вокруг жутковато кишело месиво лоснящихся резкими бликами смуглых лиц. Зачем она здесь? Зачем сидеть среди стада чернокожих, задыхаясь от их вонючих испарений? Почему они не остались в своем клубе, а потащились смотреть дикое туземное кривляние?
Оркестр вновь заиграл, и артистка начала новый танец. Лицо ее теперь было густо напудрено, глаза мерцали, как сквозь гипсовую маску, и вся она, с этим мертвым лицом, со странными марионеточными жестами, казалась каким-то зловещим демоном. Музыканты сменили темп, и девушка звонко запела. Мелодия быстрых, резких выкриков звучала и весело и свирепо. Толпа подхватила песню, вторя припеву сотней хриплых голосов. Тогда, причудливо нагнувшись, солистка стала ритмично поворачиваться, пока не оказалась спиной к публике. Руки по-прежнему извивались, тело раскачивалось, узкая атласная юбка серебром переливалась на вихляющих оттопыренных бедрах. И наконец – главный трюк этого танца – в такт музыке девушка принялась очень рельефно вращать то правой, то левой ягодицей.
Обрушились аплодисменты. Три спавшие под ногами юные бирманки проснулись и тоже бешено захлопали. Рядом некий клерк в жажде угодить европейцам заорал: «Браво! Браво!», У По Кин шикнул на него – он-то насквозь видел английских леди. Элизабет, однако, уже вскочила
– Мне пора, я ухожу, – отрывисто проговорила она.
Глаза ее смотрели вниз, но щеки пылали, и Флори встревожено поднялся:
– Как? Прямо сейчас? Время, конечно, позднее, но ведь они специально ради вас сразу же выпустили свою примадонну. Еще совсем недолго?
– Не могу, я давным-давно должна была вернуться. Дядя с тетей подумают бог знает что!
Она поспешно стала пробираться сквозь толпу, Флори за ней, даже не успев извиниться перед устроителями пуэ. Бирманцы хмуро расступались – только наглые англичане способны все перевернуть, немедленно потребовав лучшую танцовщицу, и в разгар ее выступления уйти! После ухода белых поднялся страшный шум, ибо солистка отказалась танцевать, а публика требовала продолжения. Лишь парочка выскочивших на сцену шутов, стрелявших хлопушками и сыпавших солеными остротами, восстановила мир.
Флори понуро топал за быстро шагавшей, плотно сжавшей губы Элизабет. Что с ней? Было же так хорошо! Он попытался оправдаться:
– Простите, у меня и в мыслях не было вас как-то…
– Ничего. За что вы извиняетесь? Пора вернуться, вот и все.
– Да, я не подумал. Живя здесь, многого уже не замечаешь. Но, знаете, в народе правила приличий несколько отличны от наших, более строгих и, если угодно…
– Не надо! Не надо! – срываясь на крик, воскликнула она.
От слов, понял он, только хуже. Дальше шли в полной тишине, она впереди, он сзади. Сердце его ныло. Чертов дурак, что наделал! Между тем, об истинной причине гнева Элизабет Флори вообще не догадывался. Не танец оскорбил ее, бесстыдные телодвижения лишь прояснили непристойность самого желания толкаться в стаде грязных, потных аборигенов. Им, белым людям! И все эти его свинские книжные словечки! Болтал точь-в-точь как те, мелькавшие в Париже умники голодранцы. А ведь сначала показался джентльменом. Тут перед ней воскресла сцена утреннего спасения от буйволов, и она несколько смягчилась. Когда дошли до клуба, негодование Элизабет почти рассеялось, а Флори набрался храбрости снова раскрыть рот. Он остановился на дорожке, она тоже остановилась. В тени ветвей, просеивавших нежный свет звезд, лицо ее смутно белело.
– Я хотел… Я хотел спросить, вы еще сердитесь?
– Конечно, нет. Я же сказала.
– Зря я вас туда потащил. Пожалуйста, простите. И знаете, по-моему, вам лучше сказать, что просто выходили пройтись по саду или что-то в этом роде. Экскурсию белой барышни на пуэ сочтут сомнительной, вряд ли стоит рассказывать об этом.
– Я и не собираюсь! – с неожиданным лукавством ответила Элизабет.
И Флори почувствовал, что прощен, хотя так и не понял, за что именно.
Поход их решительно не удался; в клуб они, не сговариваясь, вошли отдельно. А в салоне царила атмосфера большого торжества. Местное европейское общество в полном составе ожидало прибытия Элизабет. У дверей, низко кланяясь и улыбаясь, двумя шеренгами встречали шестеро туземных слуг в парадных белых одеяниях, индус буфетчик преподнес сплетенный чокрами для «мисси-сахиб» громадный венок. Мистер Макгрегор, представляя членов клуба, остроумно аттестовал каждого: Максвелла, например, как «нашего эксперта по древу», Вестфилда как «стража порядка и, м-м, грозного сокрушителя разбойников» и т. д. Все очень смеялись. Хорошенькое личико привело джентльменов в столь приятное расположение духа, что они даже с удовольствием прослушали искрометный спич, над сочинением которого мистер Макгрегор, честно говоря, трудился целый день.
Улучив момент, развеселившийся Эллис втащил Флори и Вестфилда в комнату для бриджа. Цепко, но вполне дружески держа Флори за локоть и хитро щурясь, начал допрос:
– Ну, братец, все тут тебя обыскались! Где ж ты шлялся?
– Да так, гулял.
– Гулял! А с кем это?
– С мисс Лакерстин.
– Ясное дело! Значит, это ты тот драный олух, который первым повис на крючке? Другие оглянуться не успели, а он уж хвать наживку! Я-то думал, ты у нас стреляный воробушек.
– В каком смысле?
– В каком! Малец невинный! В таком, что тетя Лакерстин уже назначила тебя в законные племянники. Если, конечно, не слиняешь вовремя. А, Вестфилд?
– Так точно, сэр. Парнишка холостой, подходящий. Созрел, как говорится, для брака. Самое время подсечь.
– Что за бред, с чего вы взяли? Девушка здесь меньше суток.
– Хватило тебе, чтоб уже прохаживаться с ней, цветочки нюхать. Донюхаешься! Том Лакерстин, может, и пьянь, да не болван драный, чтобы племяшку себе на шею вешать. Да и она знает, с какого бока хлеб намаслен. Так что гляди, поосторожней суй башку в петлю!
– Иди к черту! Не смей так говорить о людях. Эта девушка, в конце концов, еще такое юное создание…
– Эх ты, ослище старый, – обнаруживший новый скандальный сюжет, Эллис почти нежно потрепал плечо Флори, – брось дурить, лопоухий. Думаешь, все девицы наготове, а эта нет? У всех них одно на уме – завидишь кого в брюках, цапай да волоки к алтарю. Крепко нацелены. Зачем, по-твоему, она приехала?
– Ну, я не знаю. Захотела и приехала.
– Балда! Явилась мужа себе отловить. Известный номер! Коль уж девице никак не пристроиться, так катит в Индию, где джентльмены враз балдеют от беленькой шейки, – называется «индийский брачный рынок». Славненький такой мясной базарчик! Тоннами к нам везут это мясцо для гнусных холостых старикашек вроде тебя. Товар отменный! Экспресс-доставка!
– Не устал еще пакости молоть?
– Баранинка с лучших английских пастбищ! Свежесть и сочность гарантируется!
Похотливо фыркая, Эллис изобразил выбор аппетитного куска мяса. Шуточка ему уже явно полюбилась, обещая надолго застрять в репертуаре; марать женщин было его сладчайшим удовольствием.
С Элизабет Флори в тот вечер больше не разговаривал. Общество развлекалось шумной беседой ни о чем, он в этом жанре не блистал. Что же касается Элизабет, культурный мир белых лиц, родных фотожурналов и милой «китаёзы» рассеял наконец осадок от нелепого посещения дикарских плясок. В девять провожать домой семейство Лакерстин отправился не Флори, а мистер Макгрегор, эскортировавший Элизабет меж кривых стволов с грацией исполинского ящера. Разумеется, барышне был предложен весь ассортимент анекдотов – каждого новичка мистер Макгрегор одаривал массой забавнейших историй, старожилам давно осточертевших и бесцеремонно прерывавшихся. Но Элизабет по натуре была отличным слушателем, так что глава округа про себя отметил редкостную интеллектуальность этой барышни.