Не было ни гроша, да вдруг алтын

 
Явление второе
Елеся, Петрович и Крутицкий.
Петрович. Я вчера Михея видел в совете опекунском.
Елеся. На подъезде с нищими? У него, гляди, там место откуплено.
Петрович. То-то нет. В зале стоит у окошечка. Кладет ли он, вынимает ли, уж не рассмотрел, а в руках у него деньги видел.
Елеся. Он ли, полно?
Петрович. Верно. А и то сказать, и удивляться-то нечего! Сколько лет он процентщиком-то был!
Елеся. Слышали мы, брат, слышали; да что ж у него денег-то не видать?
Петрович. Увидишь ты, как же! Ишь ты у него решетка-то какая крепкая. Кабы денег не было, зачем бы ему за железной решеткой жить.
Елеся. Значит, свою осторожность наблюдает?
Петрович. Наблюдает. У него, говорят, и дверь-то внутри железная, двумя замками запирается. Только нет таких замков, Елеся, которых бы отпереть нельзя было. Ключ не подойдет, так разрыв-трава есть на то.
Елеся. Да и надо этих процентщиков грабить, братец ты мой, потому не пей чужую кровь.
Петрович. Да и не забывают их: это грех сказать. Что ни послышишь, того убили, другого ограбили.
Елеся. Все ж таки, брат, лучше, ничем честных людей.
Петрович. Ну, друг, у воров этого расчета нет. Вор ворует, где ему ловчее, а конечно, и того не забывает, что у процентщика сразу много зацепить можно. Про Михея, должно быть, наши мастера еще не знают, а прослышат, так не миновать и ему. Да уж, кажется, своими бы руками помог, так я на него зол.
Елеся. За что, про что?
Петрович. Есть тому причина. Еще когда он служил, так попался я по одному казусному делу, по прикосновенности. Человек я тогда был состоятельный, дела вел большие, конкурсами занимался. Не Петровичем меня звали-то, а Иваном Петровичем Самохваловым.
Елеся. Ну, и что же, друг единственный?
Петрович. Ну, и спрятал он меня в каменный мешок, что острогом зовут. Томил, томил, сосал, сосал деньги-то, да тогда только погулять-то выпустил, когда всего нaбело отчистил. В одном сертуке пустил. Век я ему не забуду. (Уходит в калитку.)
Михеич подходит к Елесе.
Елеся. Михею Михеичу наше почтение!
Крутицкий. Здравствуй, Елеся! А я вот целый день бродил; обещали мне помочь на бедность, да ничего не дали, так целый день даром и проходил.
Елеся. А я так слышал, что вас поздравить надо с получением, с большим получением.
Крутицкий (машет руками). Что ты закричал! Что ты закричал! Эх, Елеся! Ну, кто услышит, и убьют меня. Убить-то убьют, а найдут у меня грош; старичка за грош и убьют, даром душу и загубят. Тебе кто сказал (тихо), что я деньги получил?
Елеся. Петрович сказал.
Крутицкий. Хороший человек Петрович, я его люблю. Ты ему скажи, что я его люблю. Только он ошибся.
Елеся. Да нечто я ему верю!
Крутицкий. Ошибся он; долго ль ошибиться! Дельный человек этот Петрович, дельный.
Елеся. Еще какой делец-то! По судам ходит, дела охлопатывает.
Крутицкий. Да, да.
Елеся. Пачпорта пишет.
Крутицкий. Да, да… А кому он их пишет?
Елеся. Стало быть, кому нужно. Правой рукой пишет, левой руки прикладывает.
Крутицкий. Хорошее занятие, доходное. Хороший человек Петрович, дельный… А воров он знает?
Елеся. Первый друг им всем. Вот здесь в лавочке по ночам пачпортами и торгует. У него и печати всякие есть.
Крутицкий. И жилец он исправный, на квартире его держать хорошо.
Елеся. Что ж его не держать! За квартиру платит. Скоро нас тут, Михей Михеич, одна компания будет, потому меня лавочник в зятья берет.
Крутицкий. Хорошая компания, хорошая. Все вы хорошие люди. А я вот нынче, Елеся, гривенничек было потерял. Как испугался! Потерять всего хуже; украдут, все-таки не сам виноват, все легче.
Елеся. Зато найти весело, Михей Михеич. Вот кабы…
Крутицкий. Кому счастье, Елеся. А нам нет счастья; бедному Кузиньке бедная и песенка. Терять — терял, а находить — не находил. Очень страшно — потерять, очень! Я вот гривенничек-то засунул в жилетку, да и забыл; вдруг хватился, нет. Ну, потерял… Задрожал весь, руки, ноги затряслись, — шарю, шарю, — карманов-то не найду. Ну, потерял… одно в уме, что потерял. Еще хуже это; чем бы искать, а тут тоска. Присел, поплакал, — успокоился немножко; стал опять искать, а он тут, ну и радость.
Елеся. Да, Михей Михеич, нашему брату и гривенник деньги. Деньги вода, Михей Михеич, так сквозь пальцы и плывут. Денежка-то без ног, а весь свет обойдет.
Крутицкий. Бегают денежки, шибко бегают. Безумия в мире много, оттого они и бегают. Кто умен-то, тот ловит их да в тюрьму.
Елеся. Хитро ловить-то их; это не то, что чижей, не скоро поймаешь.
Крутицкий. Не скоро поймаешь, не скоро. (Отходит к своему крыльцу.)
Елеся (начинает красить загородку своего сада).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
Крутицкий. Ай, ай, ай! Что я слышал-то, что я слышал! Что затевают! Что девают! Вот она, жизнь-то наша! Убить сбираются, ограбить! Уберег меня бог, уберег. А я вот услыхал, ну и спрячусь, сам-то и цел буду. Ну, и пусть их приходят, пусть замки ломают. Приходите, приходите! Милости просим! Немного найдете. Мы и дверей не запрем! Хорошо бы их всех, как в ловушку, а потом кнутиком. Иголочку бы с ниточкой мне поискать. Ну, да еще поспею. Приводи гостей, Петрович, приводи! А я пока вот в полицию схожу. (Уходит.)
Выходит из калитки Лариса.
 
Явление третье
Елеся, Лариса, потом Фетинья, Мигачева.
Лариса. Но как вы не авантажны!
Елеся. Умыться-то недолго; да ведь сколько ни умывайся, белей воды будешь. Медведь и не умывается, да здоров живет.
Лариса. Вы, пожалуй, и на крышу влезете.
Елеся. Что ж, Москву видней-с.
Лариса. Но когда же вы мной заниматься будете? К вам и подойти нельзя.
Елеся. Ничего-с, я со всякой осторожностью. Пожалуйте, здесь довольно свободно разговаривать можно.
Лариса подходит к нему. Выходят из калитки Фетинья и Мигачева.
Фетинья. Я, матушка, никогда не закусываю, этой глупой привычки не имею.
Мигачева. Вы такая умная, такая умная, что уж я и руки врозь.
Елеся (Ларисе). Однако наши старушки разговорцу-то себе прибавили.
Лариса. Одно для них развлечение, потому как они ко всему в жизни довольно бесчувственны.
Фетинья. Почему я умна?
Мигачева. Бог одарил.
Фетинья. Потому я женщина ученая.
Мигачева. Уж одно при одном.
Фетинья. Я женщина ученая, очень ученая.
Мигачева. Другие б и рады, да негде им этого ученья взять.
Фетинья. Моему ученью ты не обрадуешься: я себе все ученье видела от супруга.
Мигачева. От супруга? Скажите!
Фетинья. Да, от супруга. Ты спроси только, чем я не бита. И кочергой бита, и поленом бита, и об печку бита, только печкой не бита.
Мигачева. Однако же…
Фетинья. Первая мне наука была за мои чувствы, что чувствительна я до всего и сейчас в слезы. Вторая за характер.
Мигачева. Что ж, ваш характер очень даже легкий.
Фетинья. Не скажи ты этого, не скажи! Женщина я добрая, точно… и если б не мой вздорный характер, дурацкий, что готова я до ножей из всякой малости, кажется, давно бы я была святая.