Январские ночи

— Как зовут-то вас? — спросила она, чуть шевельнув улыбкой свои тонкие губы.
— Катей зовут, — сказал парень, хитро поглядев на собеседницу. — Так сподручнее. Катька пришла, Катька вызывает — девка и девка, никому ничего в голову не взбредет.
Молод-молод, одобрительно подумала Землячка, а конспирировать научился — и согласно кивнула:
— Катя так Катя.
Надела шляпку, купленную в Париже, ватерпруф, приобретенный в Лондоне, посмотрела в окно — стекло мутное, влажное — взяла зонтик.
— Что ж, я готова. Извините, два слова по хозяйству.
Парень деликатно отвернулся — и не говорил лишнего, и слышать лишнего не хотел.
Землячка отвела Полозову в сторону.
— Если постучится кто подозрительный — сверток у меня под подушкой, сразу в печь, и уж потом открывайте.
Под подушкой находилось самое важное, что было сейчас при ней, из-за этого она остановилась в Москве и с этим же собиралась в Петербург. Именно этот сверток и придавал ей уверенность, с какой шла она сейчас на Казанку.
В свертке были прокламации, брошюры и, самое главное, ее собственные записи о Втором съезде. Землячке предстояло много раз говорить и перед членами партии, и перед беспартийными рабочими о значении прошедшего съезда, и мысленно она всегда обращалась к зашифрованным ею для себя ленинским выступлениям.
Накануне Землячка выступала с докладом о съезде на заводе Гужона, одном из самых крупных машиностроительных заводов Москвы.
Шла она на завод от Рогожской заставы и все почему-то вспоминала однофамильца здешнего заводчика, известного скульптора XVI века. Она видела в Париже его знаменитые фонтаны. Кто знает, быть может, знаменитый Жан Гужон — один из предков московского капиталиста Юлия Петровича Гужона?
Вчера она говорила с рабочими о борьбе с эксплуататором Гужоном. А сегодня будет говорить о владельце Казанской железной дороги фон Меке.
Землячка и ее спутник вышли на Солянку.
— Хорошо бы извозчика, — посоветовал провожатый. — Спокойнее.
На всей улице стоял один-разъединственный извозчик. Опытным взглядом Землячка окинула улицу, слежки как будто не было. Ее провожатый быстро сторговался с извозчиком, и они сели в пролетку.
У Казанского вокзала смешались с толпой.
В конце перрона парень свернул к пакгаузам. Землячка еле поспевала за ним. Пошли через железнодорожные пути. Миновали водокачку.
Возле будки парень остановился.
— Пришли.
Перед дверью стоял стрелочник, пожилой мужичок с рыжей бородкой, держал в руке зажженный фонарь, за стеклом колебалось пламя свечи.
— Здорово, Василий Ефимович, — поздоровался с ним парень. — Собрались?
— Собрались, собрались, — скороговоркой ответил стрелочник. — Заходите, коль пришли в гости, я посторожу, будьте в надеже.
В будке тесно, накурено, вдоль стен на двух скамейках, а то и просто на корточках расположилось человек пятнадцать в спецовках, в куртках, в брезентовых пальто. В тусклом свете керосиновой лампы все собравшиеся казались Землячке на одно лицо.
— Здравствуйте, товарищи.
С нею нестройно поздоровались.
Приведший Землячку парень наклонился к черноусому железнодорожнику в форменном пальто с медными пуговицами и что-то шепнул.
— Здесь вся наша организация, — пояснил гостье черноусый. — Одиннадцать партийных и четверо беспартийных, но за них мы ручаемся.
Собравшиеся сгрудились еще теснее, откуда-то из угла выдвинули табуретку, и черноусый пригласил гостью сесть.
— Милости просим, товарищ…
Он запнулся, партийную кличку пришедшей ему сообщили заранее, но он постеснялся произнести ее вслух.
— Демон, — назвалась Землячка.
Это была одна из ее кличек. Другую, более популярную, сохраняли в тайне — она была известна полиции, и работники Московского комитета не хотели, чтобы полиция проведала о том, что Землячка появилась в Москве.
— Так вот, товарищи, — открыл собрание черноусый железнодорожник, который, видимо, был руководителем организации. — К нам прибыл товарищ Демон. Он… — председатель поправился: — Она… — и опять запнулся: слова как-то не сочетались. — В общем, товарищ Демон лично принимала участие во Втором съезде нашей партии и расскажет о задачах, какие стоят сейчас перед русским рабочим классом.
Собравшиеся с интересом вглядывались в докладчика, уж очень не вязался такой странный псевдоним с обликом этой женщины, гораздо более походившей на учительницу, чем на демона; они видели ее впервые и не могли знать, что в характере Землячки было все-таки нечто демоническое.
— Приступайте, — сказал черноусый. — Товарищи сильно интересуются.
И Землячка стала рассказывать.
Следовало сказать обо всем том, чем съезд обогатил партию, чем способствовал развитию русского революционного движения, о множестве вопросов — о программе и уставе, об экономической борьбе, об отношениях с Бундом.
Может быть, впервые многие задумались над научными формулировками политики партии, и только такой выдающийся мыслитель, каким предстал на этом съезде Ленин, был способен с предельной ясностью и точностью определить принципы построения партии и предстоящую борьбу за диктатуру пролетариата, за союз рабочих и крестьян, за равноправие наций…
Она увлеклась и, перебирая в памяти события летних дней, принялась рассказывать о своей поездке из Женевы в Брюссель, о подъеме, какой царил среди делегатов в Брюсселе, о переезде по морю в Англию и о Лондоне, где участники съезда разделились на большевиков и меньшевиков.
Землячке стали вдруг задавать вопросы не только о спорах искровцев с экономистами, но и о том, как живут люди в Лондоне, что это за город и чем он отличается от Москвы.
Сказалась извечная любознательность простых рабочих людей, и Землячка заговорила о лондонских улицах, магазинах, ресторанчиках, рассказала о поездке с Лениным на Хайгетское кладбище, стала вдруг рассказывать не только о том, что говорил Ленин, но и какой он сам — как говорил, как выступал, как волновался, переубеждая своих собеседников, и как прост он в обращении с людьми.
И именно потому, что эта женщина так охотно делилась своими личными впечатлениями и переживаниями, рабочие Казанки почувствовали в ней своего человека.
На улице давно стемнело, за окном вспыхивал то красный, то зеленый огонь семафора, гудели за стеной паровозы, а беседа в тесной железнодорожной будке все никак не могла закончиться.
— Ну, а если коротко, — перебил Землячку молодой парень в широком, не по плечу брезентовом плаще. — Если коротко, как бы вы пояснили, в чем суть, самая что ни на есть суть вот этого, значит, прошедшего съезда?
И все сразу замолчали, ожидая, что скажет им эта женщина, которая сама была на съезде.
Землячка задумалась… Что сказать? Как бы яснее и выразительнее сформулировать ответ?
Она мысленно обратилась к своим записям, которые лежали сейчас под подушкой в квартире Полозовой. Чуть повысив голос, она постаралась как можно точнее передать ленинские слова.
— В чем суть, спрашиваете? Русским революционерам пришлось пройти немалый путь, чтобы эту суть понять. На этом съезде образовалась русская революционная марксистская партия. Вот это — основное. И теперь нам, русским социал-демократам… — она с минуту помолчала и повторила ленинскую формулировку, повышая голос на подчеркнутых самим Лениным словах: — «Русской социал-демократии приходится пережить последний трудный переход к партийности от кружковщины, к сознанию революционного долга от обывательщины, к дисциплине от действования путем сплетен и кружковых давлений». — На секунду она остановилась и повторила еще раз: — Да, партийность, сознание революционного долга и дисциплина — вот три кита, на которые будет опираться теперь наша партийная революционная работа.
— Ну, а если уж совсем коротко, в чем самая существенная разница между большевиками и меньшевиками? — еще раз настойчиво спросил все тот же дотошный паренек.
— Совсем коротко? — переспросила Землячка, как бы вглядываясь в самое себя, перебрала в памяти все обстоятельства прошедшего съезда и всем своим существом ощутила эту разницу. — Меньшевики — это приспособление к обстоятельствам, соглашение с буржуазией и мир любою ценой, а большевики — революция, борьба и диктатура пролетариата.