Женитьба Лаучи

 
III
Однажды утром сижу я в каком-то захолустном кабачке и убиваю время, попивая парагвайское винцо. Разговорились мы с хозяином. Оба мы помирали от скуки: я у него был единственный клиент, и он сидел без дела, навалившись животом на стойку и подперев Руками заспанное лицо. У меня опять-таки не было работы и только несколько сентаво в кармане… А все оттого, что я терпеть не могу, когда мною командуют, и не желаю надрываться, как мул…
– Куда ведет эта дорога? – спросил я, между прочим, у кабатчика, указывая левой рукой в сторону тянувшегося на юг проселка, – в правой я держал стакан.
– В Паго-Чико. Прямехонько до железнодорожной станции Паго… Лиг шесть до нее будет…
Я что-то слышал об этих местах, и вдруг меня разобрала охота отправиться туда просто так, из прихоти: в конце концов, не все ли равно, где работать, а вкус у можжевеловой настойки везде одинаков. Но так как лошади у меня не было и не предвиделось, а топать на своих двоих мне никак не улыбалось, то я и спросил у хозяина, не завернет ли сюда какая-нибудь попутная повозка или арба.
– Нет, друг, не надейся, – отвечал он, – по этим дорогам возили раньше шерсть в Буэнос-Айрес; но вот уж с год, как никто сюда не заглядывает, все теперь ездят поездом.
– Черт побери, дружище, вот досада!
– Ах, да! – воскликнул тут же хозяин. – Совсем забыл, брат! Тебе просто везет – не сегодня-завтра должен проехать здесь парень, который развозит от городского магазина товары по всем харчевням, стоящим на дороге в Паго.
– Ну и что?
– А то, что развозчик тебя захватит, если сумеешь с ним поладить.
– Еще бы не сумею! Непременно дождусь его, ведь мне как раз и хотелось посмотреть Паго-Чико. Большой город, да?
– Порядочный.
– И есть там конторы и лавки?
– Ну конечно!
– Вот и прекрасно!
И остался я там, попивая один стаканчик за другим вместе с хозяином – славным, прижившимся в наших краях галисийцем. Но вот вдали на холме показалось темное пятно и, постепенно увеличиваясь, стало приближаться к нам по зеленому лугу.
– Видишь? – спросил меня хозяин. – Знаешь, что это?
– Знаю, повозка. Теперь дело за тем, чтобы развозчик взял меня…
– Об этом не беспокойся. Он малый добрый, услужливый, и если только ты ему понравишься, он для тебя все сделает…
Хотя денежки у меня были на исходе, я, в надежде на успех, все же купил в дорогу колбасы, сыру, галет, сигар, спичек и… пожалуй, больше ничего… Впрочем, я как будто спросил еще две кварты вина…
Тут подъехал развозчик и после нескольких стаканов и веселой беседы охотно согласился прихватить меня, как это и предполагал хозяин.
Парень молчаливостью не отличался, я тоже никогда не страдал этим грехом; и беседа завязалась сразу же, как только мы отъехали от кабачка, тем более что нам было чем поддержать ее.
Ехал он налегке, кони были хорошие, а темнело поздно, так что мы рассчитывали в тот же день попасть в Паго-Чико.
Я рассказал ему о своей жизни; он мне – о своей, с того самого времени, как приехал из Испании: всегда за прилавком, даже в праздники, и вот теперь его назначили развозчиком, и мотается он как неприкаянный по дорогам, трясется на своей повозке по два, по три дня без отдыха. Когда он узнал, что я ищу работы, он сказал:
– Если будешь работать не за страх, а за совесть, я знаю, что тебе подойдет. Ссажу-ка я тебя за одну лигу от Паго-Чико, в харчевне доньи Каролины, там ты свое не упустишь.
– Отлично, дружище! Я ведь мастер на все руки, особенно когда в кармане пусто, как сейчас…
– Видишь ли, донья Каролина ищет себе подходящего помощника… Но она тонкая штучка, и, может статься, уйдешь ты от нее не солоно хлебавши… Но и это не беда. Так или иначе, работу ты найдешь; оттуда Рукой подать до имения Торрес, а там всегда пеоны нужны.
Мы позавтракали, не останавливая неторопливо трусивших лошадей. Потом я вздремнул, но вскоре проснулся от толчков на ухабах; мы снова принялись болтать, курить и потягивать винцо. Наконец к вечеру мы добрались до места и вылезли из повозки.
 
IV
Дом был довольно большой, в лавке шла торговля всякой снедью, одеждой и другими товарами. Тут же находилось нечто вроде бара, отделенного от лавки внушительной железной решеткой. Перед стойкой не видно было ни столиков, ни скамей, ни даже стульев, так что ни местным жителям, ни приезжим негде было засиживаться, и, пропустив свой утренний или вечерний стаканчик, они отправлялись дальше.
Зашли мы в помещение и по ту сторону решетки увидели женщину лет тридцати, – после я узнал, что ей было тридцать четыре, – довольно красивую, высокую, белолицую, с черными волосами и темными глазами. Когда она ответила на наше приветствие, я сразу же понял, что она итальянка.
– Донья Каролина, – заявил развозчик, – тут со мной один парень из чужих мест, которому не повезло в жизни; он ищет работу, вот я и сказал ему, что здесь может что-нибудь подвернуться. Как вы думаете?
– Конечно, – подтвердила женщина, внимательно ко мне приглядываясь, – пусть останется. Сегодня или завтра должен приехать кто-нибудь из имения Торрес… Наверняка его наймут…
– А вы как, донья Каролина? Почему бы вам не взять его к себе в помощники? Парень он проворный, вам как раз подойдет.
– Ах, мне! – сказала итальянка, вздохнув. – Мне уж не нужно. Я передумала.
– Не беда, – вмешался я, – все равно я тут останусь, подожду, пока приедут из Торрес. А пока что дайте-ка нам два стакана вина, да получше, а то я помираю от жажды, да и приятель мой не откажется.
Мы выпили вина, – оно оказалось неплохим, – и развозчик простился с нами, ему нужно было торопитьЯ остался ждать и, чтобы убить время, принялся осматривать дом. Лавка была точно такой, как ей и полагалось: множество бутылок, консервные банки на полках, висящие под потолком колбасы и окорока, сыр и айвовый мармелад на витрине прилавка и тут же длинные карамельки, черствый хлеб и галеты.
Было здесь немало и скобяного товара: уздечки, тесаки, ножи, ножницы для стрижки овец, топоры, тазы, кастрюли и целая гора чугунков, а по другую сторону решетки красовались, как в заправском магазине, клубки шпагата, ситец, перкаль, пончо, рубахи, косынки, штаны, индейские плащи, нитки, стеклярус, красные и голубые платки и еще всякая всячина.
Гальпон [2] походил на просторный, крытый железом сарай. Комнатка в глубине, очевидно, служила спальней донье Каролине. Примерно в десяти варах, в углу патио, обнесенного забором, стоял гальпон поменьше, внутри которого не было решительно ничего, кроме сделанного из железного обода очага, полного холодной золы; не было там ни кроватей, ни скамей, хотя именно в этой хибарке и находился «удобный ночлег» для проезжих. Какому-нибудь сельскому жителю, привыкшему спать, положив седло под голову, это, может, и годилось, но я без постели не мог обойтись, и подумал я, что туго мне придется, если эти люди из Торрес задержатся.
Меня очень удивило, что, кроме доньи Каролины, ни в гальпонах, ни во дворе никого не было видно, По огороженному проволокой выгону бродили пять-шесть овечек да облезлый соловый жеребец, с виду очень старый и смирный, на котором, верно, ездила донья Каролина.
Во дворе висела баранья туша, сплошь облепленная мухами, – остальные, менее удачливые, тучей роились вокруг. Но напрасно я озирался по сторонам: нигде никого.
«Как только живет бедная женщина в таком одиночестве? – думал я. – Собаки ее не защитят: любой бродяга прикончит их, а потом и ее, и оберет все до победней нитки… Она, видно, неробкого десятка!… Разве вот проезжий остановится здесь переночевать по дороге в город…»
Меня начала интересовать эта итальянка. Вернувшись в дом, я спросил у нее: