Безумный, безнравственный и опасный

 
Мэри Джо Патни
Безумный, безнравственный и опасный
 
* * *
Его должны были повесить во вторник.
Эндрю Кейн ожидал, что будет без конца думать о неминуемой смерти, но унижения, которым он подвергался, не оставляли сил для переживаний насчет предстоящей недели. Выжженные равнины Техаса даже в лучшие времена производили гнетущее впечатление, теперь же эти места казались ему настоящей преисподней.
Лошадь впереди, споткнувшись, подняла копытом облако пыли, и Кейн сухо закашлялся. Если в ближайшее время ему не дадут пить, он просто не доживет до казни. Однако не было никакого смысла просить у конвоиров воды. Вчера, когда Кейн осмелился заикнуться об этом, Бифф, более жестокий из двух его мучителей, ударом повалил заключенного на землю, приговаривая, что не собирается нянчиться со всякими мерзавцами и песьим отродьем.
Когда же Бифф подкрепил свои слова пинком в ребра, второй, Уиттлз, решил вмешаться. Безмозглый, как мысленно называл его Кейн [1] , тряхнул своей фляжкой с водой и сказал, что они, может, и дадут попить, если он встанет на колени и попросит как следует.
Кейн, возможно, и пошел бы на это, если бы мог на что-то надеяться. Но он слишком хорошо понимал, что охранники просто развлекаются. Вдоволь нахохотавшись при виде его унижения, Безмозглый наверняка выльет воду на землю, так, чтобы пленник не успел дотянуться.
Кейн устало поднял запястья, надежно скованные наручниками, и отер потный лоб рукавом. Через пару часов они будут в Напрасной Надежде, на своей последней ночевке перед конечной целью путешествия — Прерия-Сити. Он надеялся, что хотя бы ради того, чтобы было кого вешать, местный шериф все-таки даст ему напиться. Ведь негоже обманывать ожидания толпы, жаждущей увидеть, как справедливое возмездие настигнет нечестивца.
Кейн только однажды присутствовал на казни. Тогда он был совсем юным дурачком и думал, что это увеселительное зрелище. Осужденный оказался тощим невзрачным пареньком, слишком легким, чтобы вес его тела мог сломать шею. Когда палач выбил опору, бедняга еще какое-то время раскачивался взад-вперед, хрипя и лягаясь. Кейн не видел конца он в это время был уже позади конюшни. Его рвало. Он больше никогда не ходил смотреть на казнь. И хотя вовсе не был святым, но уж никак не мог ожидать, что сам кончит виселицей.
Кейн провел сухим языком по потрескавшимся губам. Мальчишкой он грезил о жизни, полной приключений, и вот получил, что хотел. Наверное, надо было мечтать не об этом.
Элизабет Холден устало отряхнула желтую пыль, которой пропиталось ее траурное платье. Что говорить, черный — не самый практичный цвет одежды сухим и пыльным техасским летом, но, потеряв за последний месяц и мужа, и отца, она не могла себе позволить выбирать наряды. Да и видел Бог, черный как нельзя лучше подходил к се нынешнему настроению. Молодая женщина поерзала в седле в надежде найти более удобное положение.
Ласковый голос с мягким южным акцентом спросил:
— Вам нехорошо, миз Холден?
Лайзе удалось выдавить улыбку. Поскольку ее сопровождающий не мог сделать ничего, чтобы смягчить ее страдания, не стоило и волновать его.
— Нет, все в порядке, мистер Джексон, просто немного устала. Хочется скорее добраться до Напрасной Надежды. Насколько я помню, там неплохая гостиница.
Том Джексон кивнул, но темные глаза его хранили озабоченное выражение:
— Может, я бы лучше нанял повозку на остаток пути? Мистер Холден с меня шкуру сдерет, если с вами что случится.
Лайза почувствовала озноб, словно железные руки сомкнулись вокруг, но сразу отогнала от себя это ощущение. Не хотелось думать об ужасном будущем, которое было так близко.
— Да нет, все в порядке, правда. А дорога настолько дурна, что верхом будет намного легче, чем в экипаже.
Мужчина кивнул, соглашаясь с ее решением, но его сочувствующий взгляд едва не заставил Лайзу расплакаться. Джексон много лет служил в этом семействе и, уж конечно, представлял себе, как ей жилось за мистером Холденом-младшим. А ведь Том еще не знал самого плохого; даже родителям Билла было неведомо, каков их сынок на самом деле. Они просто не хотели этого замечать.
Остаток дороги спутники молчали. Городишко Напрасная Надежда был чуть лучше, чем его название. Кроме гостиницы, здесь имелось два салуна, несколько магазинов, да пара дюжин разбросанных там и сям домишек. Городок располагался как раз на полпути от родных мест Лайзы, Ивовой Рощи, до ранчо родителей ее мужа на окраине Прерия-Сити. Теперь, когда отец умер и дом был продан, она, наверное, ехала этим путем последний раз. «И это как раз не слишком большая потеря», — вяло подумала Лайза, слезая с лошади.
Когда Джексон внес ее вещи в гостиницу и разыскал портье, Лайза спросила:
— Вы, кажется, упоминали, что ваш двоюродный брат живет где-то здесь?
— Да, мэм, он кузнец. — И Том улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. — Его жена Молли — лучшая повариха во всем Техасе.
— Так возьмите выходной и отправляйтесь проведать родных, — предложила Лайза. — Проведите вечер, как вам хочется. Мы так торопились, проезжая здесь две недели назад, что у вас не было и минутки свободной, так почему бы не вознаградить себя сегодня?
Джексон замялся, явно испытывая искушение:
— Но мне велено ночевать при гостинице, чтобы оказаться рядом, если вам что-нибудь понадобится.
— Да ничего мне не понадобится. Я приму ванну, прикажу подать ужин, а потом лягу спать пораньше, — успокоила его миссис Холден. — Подумайте-ка лучше, как провести свободное время. А я благодарю вас за все, что вы сделали для меня во время похорон отца и вообще.
Том внимательно всмотрелся в лицо хозяйки, потом кивнул:
— Если вы уверены, миз Холден… Я вернусь к девяти часам утра.
Горячая ванна оказалась настоящей роскошью для усталого тела. Лайза как следует намылилась, легла на спину и принялась изучать собственную фигуру, стараясь разглядеть, действительно ли живот уже начал округляться. Но никаких изменений не было заметно. Напротив, за последние недели она даже похудела. Трудно было представить, что внутри ее растет дитя.
Не дитя — ее тюремщик.
Снова нахлынуло отчаяние, но прежде чем слезы успели нарушить хрупкое самообладание, Лайза вылезла из ванны и быстро вытерлась полотенцем. Нельзя отчаиваться. Напротив, ей было необходимо все ее мужество.
Она решила немного почитать, прежде чем ложиться. Надела другое черное платье, помятое, но чистое, и принялась расчесывать пшеничные волосы. На улице все еще было светло. Лайза подошла к окошку и окинула взглядом улицу. С полдюжины людей сразу попались ей на глаза, и никто никуда особенно не торопился.
Взгляд молодой женщины привлекли развалины недавно сгоревшего дома. Она припомнила, что на этом месте некогда стояло здание, в котором помещались сразу городская управа и тюрьма.
Лайза уже готова была отвернуться от окна, как вдруг показались трое запыленных верховых. Любопытствуя, она заметила, что одну из лошадей вели на поводу, и одетый в черное всадник как-то слишком сильно наклонялся вперед, словно у него не было сил сидеть прямо.
Когда вновь прибывшие оказались напротив гостиницы, толстяк, возглавлявший кавалькаду, увидел обугленные руины тюрьмы. Состроив свирепую гримасу, он остановил всю группу прямо под окном Лайзы, так близко, что она смогла разглядеть его маленькие свинячьи глазки. Задав вопрос какому-то бездельнику, торчавшему у входа в гостиницу, Свин спешился и привязал лошадь к коновязи. Потом подошел к тому всаднику, который выглядел изможденным. Этот человек был одет так, что сомневаться в характере его занятий не приходилось: кроме черного костюма, на нем была помятая рубаха и парчовый жилет игрока.
Свин схватил игрока за руку и рванул из седла. Человек в черном мешком свалился с лошади, едва успев ухватиться за луку седла — как раз вовремя, чтобы не упасть наземь. Когда он выпрямился, Лайза заметила, что руки у него скованы. «Заключенный. Что же он натворил?» — подумалось ей.