Моя прелестная роза

— Конечно, помещение маловато, но на худой конец сойдет и оно. Если, конечно, то, что осматривает папа, не окажется лучше.
Услышав какой-то писк, она насторожилась:
— Что это?
— Должно быть, сова поймала мышь. Писк послышался вновь.
— Пойду поднимусь на сеновал, — сказала Розалинда. — Погляжу, что там такое.
На сеновал вела прочная лестница. Розалинда осторожно поднялась по ней, сознавая, без всякого, впрочем, раскаяния, что слишком высоко обнажает лодыжки. Стивен поправил лестницу, а затем взобрался по ней и сам.
Здесь было много солнца, стоял густой душистый запах свежего сена. Будь Розалинда маленькой девочкой, она с удовольствием бы здесь поиграла. С удовольствием, вероятно, поиграли бы здесь и взрослые, хотя и предпочли бы другую игру.
Писк повторился, громче и сильнее. Розалинда стала внимательно осматривать туго сбитые охапки сена. И вдруг с восторгом воскликнула:
— Посмотрите — котята!
Она подошла к выемке, где лежали четыре пушистых пестрых котенка и их насторожившаяся полосатая мать.
— Не беспокойся, дорогая, — ласково сказала Розалинда. — Я не обижу твоих малышей. Можно я подержу одного?
Ласковые слова Розалинды, по-видимому, не убедили кошку, но один черно-рыжий котенок сам направился к ней, с трудом ковыляя по упругому, колючему настилу. Она засмеялась, положила ладонь на пути котенка, и он сам взобрался на нее.
— Посмотрите, Стивен, какой он миленький. И величиной как раз с мою ладонь.
Она погладила котенка указательным пальцем и была вознаграждена за это чуть слышным мурлыканьем.
— Это кошка, — сказал Стивен. — Те, что с пестрой окраской, всегда самки.
Она подняла взгляд, удивленная его тоном, и увидела, что его лицо как-то странно напряжено.
— Я подожду вас внизу, — резко сказал он, Она с участливым выражением лица следила, как он повернулся и пошел к лестнице. Едва сделав два шага, он зашатался и с трудом сохранил равновесие. Затем, положив руки на живот, с легким стоном опустился на сено.
Розалинда положила котенка и бросилась к Стивену. Он лежал скрючившись, продолжая придерживать руками живот. По всему его лицу выступили стеклянные капли пота.
— Что с вами, Стивен? — в ужасе выдохнула она. Покачав головой, он хотел было что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова.
Дрожащими руками она ослабила узел галстука, чтобы ему легче было дышать. Кожа у него была холодная и липкая. Вскочив на ноги, она сказала:
— Я схожу за доктором.
— Нет, — возразил он с легким раздражением. — Сейчас все пройдет.
Розалинде редко доводилось видеть человека в таком состоянии, который при этом заверял бы, что сейчас все пройдет.
— Чем я могу помочь?
— Воды, — попросил он с закрытыми глазами. — Принесите, пожалуйста, воды.
Розалинда быстро спустилась по лестнице и выбежала во двор.
Где у них тут колодец? Ага, в самом конце двора. Она кинулась туда. Орудуя ручкой ворота, спустила бадью, затем стала ее поднимать. Время казалось ей бесконечно долгим.
Тут же, на стенке, висел на гвозде большой черпак. Она набрала в него воды и вернулась в крытый ток, очень торопясь, но стараясь не разлить воду.
Розалинда сумела подняться по лестнице, почти не расплескав воду. К ее облегчению, Стивен уже не лежал скрючившись. Он лежал на спине, положив одну руку на живот. Глаза закрыты, лицо выдает с трудом сдерживаемую боль. Как могла она не замечать до сих пор его состояния?
Она опустилась на колени и поднесла черпак к его губам.
— Спасибо, — хрипло проговорил он.
— Принести еще воды? Он помотал головой:
— Все в порядке. Я только… полежу еще минутку. И мы сможем пойти.
Она вдруг рассерженно выпалила:
— Вы лгун. Были ведь и другие признаки болезни, но вы каждый раз прятались за какой-нибудь отговоркой, а я оказалась слишком глупа, чтобы обратить на это внимание. Мне давно надо было отвести вас к доктору. Что с вами?
Он посмотрел на нее в упор. В глазах его не осталось никакого зеленого оттенка, только бледный и тусклый серый цвет.
Последовало долгое-долгое молчание. Она подумала, что он снова хочет выкрутиться с помощью какой-нибудь лжи. Взяла его холодную руку и, глядя прямо в глаза, крепко сжала ее, как бы призывая сказать чистую правду. Ее упорная воля подтачивала его сопротивление, и наконец, не выдержав, он грубым шепотом признался:
— Никто не может мне помочь — ни вы, ни кто-либо другой.
У нее остановилось сердце.
— Что вы хотите сказать? Его веки сомкнулись.
— Я умираю, — произнес он еле внятным голосом. Это была худшая из всех возможных новостей, настолько ужасная, что она никак не могла ее осознать. Он говорит, что умирает. Но это просто невозможно. Ведь он так силен, так полон жизни.
Но его слова прозвучали слишком искренне, чтобы в них можно было сомневаться.
Она прижала его свободную руку к своему сердцу. Отчаяние, которое она испытывала, было неоспоримым доказательством того, как сильно она к нему привязана. Она скрывала это даже от самой себя, чтобы как-то облегчить боль неминуемого расставания.
Но боль разлуки — сущий пустяк по сравнению с тем невыносимым страданием, которое она испытывала. Она с самого начала знала, что рано или поздно он должен будет вернуться к своей семье, к друзьям. Втайне лелеяла надежду, что он сохранит о ней теплые воспоминания, и всей душой желала ему счастья. Ей даже и в голову не приходило, что его может ожидать совсем другая участь, что он может скоро покоиться в холодной земле.
Теперь наконец для нее прояснилось многое. Она поняла, почему в его душе все время живет какое-то подспудное мрачное чувство. Почему он всегда сохраняет расстояние между ними, даже когда страсть и взаимное душевное влечение неудержимо притягивают их друг к другу. Поняла, почему он настаивает на отъезде. Почему все время теряет в весе, а морщины на лбу углубляются.
Ее ум лихорадочно работал. Прежде всего она не должна усугублять его боль своим явным состраданием. Изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал твердо, она сказала:
— Ваша смерть была бы ужасной, к тому же бессмысленной потерей. Я не могу с этим смириться.
Его глаза открылись, и она заметила, что зрачки расширены. В только что принятой им пилюле, вероятно, был опий, этим вполне может объясняться его неожиданная откровенность.
— Мое существование тоже представляется мне бессмысленным. — Его рот искривился в иронической усмешке. — Но ведь мы все когда-нибудь должны умереть. Я просто умираю раньше, чем ожидал.
Однако одно дело — знать, что все рано или поздно умирают, и совсем другое — увидеть, что напротив тебя за столом восседает костлявая старуха с косой. Розалинда попробовала себе представить, как вела бы себя, столкнись лицом к лицу со смертью. Она стиснула его руку.
— Поэтому вы и убежали от своей обычной жизни? Он устало кивнул:
— После того как доктор сообщил мне окончательный диагноз, мной овладело непреодолимое желание уехать в какую-нибудь глушь и попытаться примириться с предстоящей неизбежностью.
— Доктора могут ошибаться. Складки на его лице стали глубже.
— Верно, но тело не ошибается. Я чувствую, что болезнь с каждым днем развивается. Дело только во времени, а его остается не так уж много.
— Что за болезнь находит у вас доктор?
— Опухоль в желудке и печени.
— А я-то думала, что вы просто отдыхаете от тягот семейной жизни, — сказала она, кляня себя за свою недальновидность.
— Я был женат. — Он возвел взгляд к стропилам у них над головой. — Вот уже чуть больше года, как Луиза умерла.
По странному, какому-то деревянному тембру его голоса можно было сделать вывод, что он очень ее любил.
— Какая она была? — мягко спросила Розалинда.
Некоторое время он подыскивал подходящие слова.
Наконец произнес:
— Красивая. Всегда истинная леди. Без единого изъяна.
Никто не мог бы назвать Розалинду леди, и у нее, безусловно, были изъяны. Но Стивен тянется к ней, а это означает, что она может подарить ему несколько коротких мгновений радости. Во всяком случае, что бы она ни делала, больнее, чем сейчас, ей не будет.