Звездная мантия

Когда мы встали из-за стола, Димитрис познакомил меня с архитектором. Тот кивнул и, глядя сквозь меня в темноту над водой, сказал:
– Все спящие, включая растения и животных, находятся в одном общем мире. В одном общем доме. А как проснутся, каждый попадет в свое отдельное жилище. В свою отдельную берлогу… – Он был мертвецки пьян.
Когда на следующий вечер архитектор появился одетым для ужина и трезвым, он показался мне незнакомцем. Изменился даже запах его тела.
И вот было объявлено, что настало время для покера, который придумал Димитрис. Кстати, он-то как раз в нем участия не принимал. Раздали карты, каждый поставил сколько захотел. Брать карты дополнительно не разрешалось. Вместо этого нас пригласили в кают-компанию, где, к своему удивлению, мы увидели стол, накрытый для ужина, в глубокие тарелки был налит рыбный суп. Карты по указанию Димитриса мы держали в руках, прикрывая их друг от друга. У меня были два валета, червовая восьмерка, двойка и одна дама. Я избавилась от двойки и надеялась, если повезет, составить комбинацию из трех валетов. Но по всей видимости, возможность получить новые карты не предусматривалась. Сели кто где хотел, принялись за рыбный суп. Неожиданно архитектор сказал:
– Удваиваю ставку!
Тут я поняла, в чем дело. На дне тарелок были изображены карты. В каждой тарелке своя. Карты у каждого из нас на руках дополнялись картой, нарисованной в тарелке. Тарелка была равнозначна еще одной вытянутой карте. Теперь кто хотел – продолжал игру, а кто хотел – пасовал. На этом игра и закончилась. Я обнаружила на дне своей тарелки червовую семерку и открыла карты. Семерка и восьмерка червей означали поцелуй.
«Лучше, чем ничего», – подумала я.
У архитектора в тарелке был бубновый туз, а так как он пришел в кают-компанию с тузами на руках, он и забрал все наши деньги.
Димитрис строго следил за картами и тарелками, и игра шла гладко, без жульничества. На следующий вечер повторилось то же самое. Но 25 июня, когда яхта бросила якорь возле острова Парос, в первый раз случилось так, что один из нас выбыл из игры. Нам было заранее известно, что из игры выходит тот, кто увидит на дне тарелки не карту, а какой-то другой рисунок. Он должен сойти на берег утром следующего дня.
В тот вечер я сидела рядом с доктором. Все ели, держа в правой руке ложку, а в левой – карты. Вдруг доктор стал есть очень быстро, и скоро на дне его тарелки вместо ожидаемой карты появилось изображение созвездия. В центре тарелки было написано:
«Близнецы (Gemini), третий знак Зодиака, соответствует третьему лунному месяцу весны. Солнце проходит через него с 21 мая по 21 июня. Знак находится под управлением Меркурия. Близнецы относятся к стихии Воды, это мужской, активный и непостоянный знак. Этот Зодиак расположен в северной части небесной сферы».
Вокруг этой надписи шла другая:
«Родившийся под этим знаком будет красивым, ловким, вызывающим зависть окружающих, у него будут отметины на голове и на ногтях. В апреле его ждут неприятности, в мае ему не следует есть зайчатину, лук-порей и петушиные головы. Девиз этого созвездия звучит так: „Засохнут пасынков ростки, по лоза добрая не увянет"».
Близнецы были знаком доктора.
Новость сразу стала известна всем, и покер, и ужин были скомканы, а Димитрис поставил самую красивую музыку из того, что взял на яхту. Цезарию Эвору и Марию Прадеро. Мы начали танцевать в свете луны. Я – с хозяином яхты, доктор – с его женой, дамой средних лет, в пышной груди которой он утонул. Потом хозяйку яхты пригласил архитектор, а меня – Димитрис. Было слышно, что в кают-компании доктор тихо подыгрывает музыке на рояле, потом он вдруг ударил по клавишам и заиграл гамму. Сыграв две октавы вверх, он остановился и начал медленно спускаться вниз. Я вспомнила лестницу любовного страха. Меня передернуло. Димитрис сказал:
– Вам холодно, ступайте внутрь.
– В прошлый раз вы не объяснили мне третий способ пить текилу с солью! – сказала я, войдя в кают-компанию.
Доктор засмеялся, подошел к столу, на котором стояли приборы, лизнул солонку и обнял меня. С берега, скользя по воде, до нас доносился вечерний пьянящий запах татарника. Я танцевала в соленом поцелуе доктора, пока мы оба не оказались в его каюте, полностью друг в друге.
Как странно было терять невинность со звуком женского голоса Марии Прадеро в ушах.
Утром Димитрис высадил доктора на берег, поддерживая его так, как будто тот плохо видит. Мне страстно хотелось сойти вместе с ним на Парос, но вместо этого я пошла в свою каюту и взглянула на календарь. Было 26 июня 1999 года. Сорок дней назад в Белграде взорвалась та самая бомба. Я вспомнила Агату. Если не она сама, то суть ее сообщения присутствовала на судне. Подтверждаясь ужасающим образом.
В один из следующих вечеров, 30 июня, я почти не удивилась, обнаружив на дне своей тарелки не игральную карту, а звездную карту своего Зодиака – Девы, хотя я больше ею не была. Утром мне предстояло сойти на берег. Я вышла из игры. Мы находились недалеко от острова Андрос.
Может быть, я все-таки полетела вместе с Агатой тем самым рейсом Ларнака – Афины сорок дней назад? Возможно ли, что я уже сорок дней мертва, но сама этого не заметила? Как можно проверить это? Может быть, я начала слепнуть, как доктор? Вечером у себя в каюте я взяла Библию, закрыла ладонью левый глаз, а правым прочитала наугад открытое место – псалом 38-й, стих 10-й. Потом я закрыла ладонью правый глаз, а левым прочитала отрывок из Первой книги Царств (6:38). Когда я убрала руку, я поняла, что будущее человеческого тела – это просто прошлое его души. Я полностью ослепла. Для этого мира.
И тогда я в первый раз совершенно ясно увидела тот дом, который искала всю свою жизнь. Дом, унаследованный от деда. Над входом была надпись:
ДОМ АРХОНДУЛЫ
Передней стены не было, а входная дверь была не врезана в стену, а зажата с двух сторон двумя направленными навстречу друг другу ветрами. Ветры были так сильны, что сквозь них, как через настоящую стену, нельзя было просунуть руку. Разумеется, ветры были прозрачными, оба одинаковой силы, а в месте их столкновения виднелась только прямая черта. Внутри дома, справа от входа, ниспадала совершенно гладкая водяная стена. Вода была не просто стеной. Она была и ванной. Перед стеной стояли скамейки. Слева от входа была перегородка из огнеупорного стекла, а за ней до самого потолка поднималась огненная стена. В центре огненной стены находилось отверстие, в котором можно было приготовить еду как в печке, а перед стеной стояли обеденный стол и восемь стульев. В глубине этой первой комнаты, пол которой был выложен камнем, поднималась лестница шириной во всю стену, сделанная из земли и застланная травой вместо ковра. Лестница привела меня на второй этаж, там, как на поляне, росли яблоня и лимон. Между их стволами, на покрытой цветами земле, было место для постели. Но постели не было. Дальше поднималась стена из травы, на которой висела большая пустая рама. Из рамы (то есть из стены) росли майоран, дикий укроп, зеленая мята и огуречная трава. Я легла между двумя деревьями и стала ждать. Впервые я поняла, что женское тело – это постель. Я была постелью. И когда над прозрачной крышей моего дома взлетели звезды из стаи Девы, их свет упал с неба прямо на меня, создав некое подобие плаща.
Тогда я закрыла глаза и услышала, как надо мной зацвели яблоня и лимон.
Повествование складывается в сердце так же, как зреют яблоко и лимон. Семечко за семечком, краска за краской.