Южный коридор

— В тебе заговорил полицейский, — хмыкнул Болан.
— Немного во мне осталось от полицейского, — грустно качнул головой Рейнолдс. — Слушай, Болан... Я места себе не нахожу. Боюсь, Шорти связался с этой бандой.
— Почему ты так думаешь?
— Тебе говорит что-нибудь имя Скьяпарелли?
Болан смерил водителя цепким взглядом.
— Еще бы. Все темные делишки на Блюберд — под его контролем. Откуда тебе это известно?
Рейнолдс тяжело вздохнул и закурил.
— Так, предчувствия... — ответил он наконец. — Я ничего не знал наверняка, пока не встретил тебя.
— Предчувствия не возникают на пустом месте.
— Видишь ли, я повсюду искал Шорти и позвонил Супергонке. Мужской голос ответил, что это дом Скьяпарелли. А девушка называла себя Росситер, Дженни Росситер. Это меня насторожило, и я решил не ввязываться. Бог его знает, чем там пахнет — супружеская измена или еще что. Словом, я сказал, что ошибся номером, и повесил трубку. В конце концов пришлось самому садиться за баранку. А тут твое сообщение о контрабанде — как обухом по голове. Я хочу попросить только об одном... Если тебе доведется увидеть моего напарника через прицел, постарайся вспомнить, до чего может довести парня смазливая девчонка. Я хочу сказать...
— Я знаю, что ты хочешь сказать, — перебил Болан. — Но мне кажется, ты ошибаешься.
— Я на это надеюсь, видит Бог.
— Все может быть намного хуже, чем ты думаешь.
— Хуже? Каким образом? — удивленно спросил Рейнолдс.
Болан молча протянул ему бумажник, складной нож и пригоршню монет.
Водитель резко затормозил и принялся рассматривать вещи несчастного напарника.
— Откуда они у тебя? — прошептал он еле слышно.
— Это ведь его вещи, да?
— Да. Но откуда?
— Прямо из пекла, — ответил Болан. — Твой напарник мертв, и, можешь мне поверить, смерть была для него большим облегчением. Не спрашивай больше ни о чем, ковбой, — если только ты сам не намерен полезть в это пекло. Лучше не спрашивай.
Ковбой промолчал. Ему хватило и того, что он прочитал в глазах Палача. Он завел двигатель и тронул машину с места.
Когда среди кромешной тьмы замелькали, наконец, огоньки шоссе, Болан вновь заговорил.
— Я помогу тебе докопаться до правды, если ты действительно этого хочешь.
— Спасибо. Я действительно хочу. Куда теперь ехать?
Значит, Рейнолдс готов был отправиться в самое пекло.
— Добро пожаловать в наш клуб, — с мрачной улыбкой произнес Болан. — Едем в сторону Акворта. Там мой лагерь, возле озера.
В ад вело много разных дорог, но Мак Болан знал их все как свои пять пальцев.
 
Глава 4
Когда Болан привел Рейнолдса в свой домик на берегу озера Аллатуна, шофер все еще находился под впечатлением от услышанного. Палач поставил на плиту кофейник и наскоро принял душ, чтобы смыть с себя смрад войны. Когда Болан вышел из ванной, Рейнолдс с отсутствующим видом разливал кофе в чашки.
— Ты отлично выглядишь, — пробормотал водитель, коротко посмотрев на хозяина. — Как тебе это удается?
— Все зависит от настроя, — отозвался Болан. — Ну же, возьми себя в руки, ковбой.
— Что-то мне не по себе...
— О том и речь — постарайся взять себя в руки.
— Наверное, ты прав. — Рейнолдс криво улыбнулся, закурил и отхлебнул кофе. — Ты здорово умеешь успокаивать. Пожалуй, ты мог бы устроиться в шоферское кафе.
— Не отшучивайся. Лучше выпусти пар — сразу полегчает.
— Ты прав. Внутри у меня все так и кипит.
— Это хорошо. Если хочешь услышать всю правду о своем напарнике, злость только пригодится.
— Я понимаю.
Болан надел светлый костюм, сел за столик и поведал Рейнолдсу о последних часах Шорти Уилкинса, не опуская самых страшных подробностей. Когда Палач закончил, водитель выбежал в туалет, и его там вытошнило. Назад он вернулся совершенно обессиленным и упавшим духом.
— Злость еще осталась? — тихо спросил Болан.
— Нет, — еле слышно ответил Рейнолдс. — Просто здорово мутит.
— Ничего, злость никуда не денется. А вот тошнота — с ней, конечно, посложнее. Способна накатить в любой момент. Какое-то время ты не сможешь есть мясо, и тебе еще долго будут сниться плохие сны. А ведь ты только слушал, ты не видел всего этого своими глазами.
Рейнолдс застонал и уставился на свои руки.
— Как тебе это удается? — спросил он хрипло.
— Что — это?
— Как ты можешь... жить дальше?
— Мне помогает злость.
— Понятно.
— Эй, ковбой! — резко окликнул Болан.
— Я справлюсь. — Рейнолдс закурил еще одну сигарету. — Как ты думаешь, — спросил он после долгого молчания, — сколько у него это продолжалось?
— Долго, — коротко ответил Болан.
Рейнолдс передернулся.
— Но почему они так поступили?
— Не знаю. Они могли наказать его за какую-то оплошность. А может, это был допрос.
— Шорти не выносил боли... Я хочу сказать, он выложил бы все после первой же затрещины.
— Это уже ничего бы не изменило, — бесстрастно заметил Болан.
— Не изменило?
Палач медленно покачал головой.
— Они стремятся сломить свою жертву, и для этого все идет в ход — страх, шок, нечеловеческая боль. Постепенно, шаг за шагом, человек превращается в безвольный кусок мяса. Когда жертва начинает признаваться в давно забытых детских грехах — онанизм, украденные пирожные, постыдные тайные желания, — палачи знают, что они у цели. Они вламываются в душу, ковбой, — и вытряхивают ее до дна.
Рейнолдс снова помчался в туалет. Через несколько минут он вернулся и мрачно сказал:
— Продолжай.
— Ты уверен, что хочешь слушать дальше?
— Да. Мне нужно знать все.
— Что ж... Тело сдается гораздо раньше рассудка, — сухо произнес Болан. — Нарушаются нервные реакции — слюноотделение, работа почек и кишечника. После этого боль становится невыносимой, и несчастный уже сам не понимает, что говорит. Он пытается угодить своим мучителям, лишь бы они перестали причинять боль. Палач становится Богом, который один может карать или миловать. Но с каждым криком, с каждой мольбой о пощаде муки только усиливаются. Выхода нет, облегчение способна принести только смерть. А палачи знают свое дело. Они знают, когда нужно надавить, а когда — слегка отпустить, чтобы оттянуть неизбежный конец. Вот так, ковбой.
Рейнолдс громко застонал.
— Но зачем, зачем им нужно выслушивать весь этот бред?
— Они хотят знать максимум, прежде чем судить, что же из услышанного им действительно нужно. Это все равно что вылавливать изюминки из каши. Не станешь же ты рыться в кастрюле — проще выплеснуть все наружу.
— Это не по-людски, — пробормотал Рейнолдс.
— Разумеется. А разве я говорил о людях?
— Ты и впрямь не считаешь их за людей?
— Естественно, — кивнул Болан.
— Сколько тебе приходилось видеть... таких, как Шорти?
— Слишком много, ковбой. Шорти еще повезло. Он провел в аду только несколько часов. Иногда это тянется по нескольку дней.
— Но как такое возможно?
— Я уже говорил. Некоторые из этих ублюдков становятся подлинными мастерами и могут подолгу удерживать жертву на грани жизни и смерти. Но если они вдобавок хотят еще кого-то наказать, тогда, черт подери... — Голос Болана слегка дрогнул. — Я знал одну крошку, которую они продержали пятьдесят дней.
— Не надо больше, — прошептал Рейнолдс.
— Это могло случиться и с тобой, приятель.
Водитель резко зажмурился.
Болан покачал головой, пристально глядя на Рейнолдса.
— Нужно быть готовым к такому повороту событий, ковбой, если собираешься спуститься в пекло.
— А ты готов?
— Да, — ответил Болан. — Уже давно. Очень давно.
— И ты продолжаешь — несмотря ни на что?
— Я должен продолжать.
В комнате повисла тягостная тишина. Болан прихлебывал кофе и вертел в руках сигарету. Наконец Рейнолдс поднял глаза на Палача и угрюмо произнес:
— Спасибо, Большой Б.