Исчезнувший сенатор
Закари уединился в ванной комнате своего номера, чтобы сделать несколько конфиденциальных звонков. У него была на примете пара человек, которые могли знать, куда делся сенатор Вардон. Но не повезло. Закари вернулся в гостиную и сразу же заметил то новое, что в ней появилось. Точнее, под дверь люкса был подсунут из холла лист белой бумаги. Закари поднял его, а когда прочел рукописный текст, по спине у него побежали струйки холодного пота.
«Мы похитили сенатора Вардона и Сэмюэла Селлерса.
Они будут возвращены за выкуп, который состоит из:
1) миллиона долларов в золотых слитках;
2) освобождения из тюрем Джереми-Ллойда, Эстер Джеймс и двадцати шести других заключенных, задержанных по обвинению в заговоре против общества. Их имена перечислены внизу;
3) свободной доставки самолетом этих заключенных на Кубу или в Алжир.
Если эти требования не будут удовлетворены в течение сорока восьми часов, начиная с полуночи субботы, трупы сенатора Вардона и Сэмюэла Селлерса будут оставлены в каком-нибудь общественном месте. Вместо них будут захвачены два других высокопоставленных чиновника, а наши требования возрастут».
Подпись под текстом отсутствовала. Закари пробежал список имен тех заключенных, которых надлежало освободить. Он убедился, что список состоял главным образом из мужчин и женщин, отбывающих сроки за убийства, поджоги, взрывы общественных зданий, шпионаж и Бог знает за что еще. Закари позвонил в ФБР, и президента подняли из постели в Белом доме.
ФБР изучило записку с требованием выкупа. Ее проверили на наличие отпечатков пальцев, но нашли только отпечатки Закари. Бумага была самой дешевой, которую можно было купить в любом из тысяч станционных киосков. Агенты кинулись проверять маршрут, по которому в начале вечера отправились Вардон и Селлерс. Сенатор и Селлерс оставили отель «Бомонд» примерно около восьми вечера, дали на чай швейцару, который вызвал для них такси, и исчезли в завесе смога, который висел над городом. Водитель такси, которого все же разыскали, сообщил, что доставил своих пассажиров в центр Таймс-сквер, там они вышли в нескольких ярдах от кинотеатра, где шел порнографический фильм — «голое б…ство», как охарактеризовал его водитель. Обрывки разговора, которые удалось вспомнить водителю, убедительно свидетельствовали, что его пассажиры серьезно настроены посмотреть «порнушку». Девушка за окошком кассы никого не припомнила. Перед ней за день мелькают тысячи лиц. Так что след обрывался в кинотеатре, где сенатор Вардон и Сэмюэл Селлерс обсуждали, судя по всему, варианты новых поз в искусстве любви.
Тупик.
Глава 2
Питер выскочил из квартиры на Ирвинг-Плейс, прикидывая, повезет ли ему поймать машину. «Ньюсвью» располагался в районе Мэдисон-авеню и пятидесятых улиц. Он направился на запад по Парк-авеню. У обочины притормозила машина. Водитель продолжал слушать радио. Диктор излагал ту же цепочку фактов.
— Ну и в жутком же мире мы живем, — сказал таксист. — Никто не может чувствовать себя в безопасности.
— Меня пугают обе стороны, — заметил Питер.
— Правительство не может позволить, чтобы его шантажировали, не так ли? — насупился водитель. — То есть, если оно выпустит банду убийц и еще вручит им миллион баксов, наступит анархия. Верно? Заплати раз — и тебе придется платить снова и снова. Отпусти их — и другие парни поймают тебя на ту же удочку.
— А что бы вы сделали? — спросил Питер. Его мысли были заняты совсем другим, и он слушал вполуха.
Водитель издал кровожадный смешок:
— Я бы взял всю эту банду в двадцать восемь человек — мужиков вместе с куколками, которых похитители хотят вытащить из тюрем, — и поставил бы на середине Таймс-сквер. И сказал бы: «Чтобы через час были отпущены сенатор и Сэм Селлерс, а то всех вас покрошат из пулеметов!» Поменял бы их местами, вот что я бы сделал.
— Держите эту мысль при себе, — сказал Питер.
— Что вы имеете в виду?
— Кто-то может решить, что это хорошая идея, — объяснил Питер. — И тогда всей этой долбаной стране придется сидеть по бомбоубежищам, которыми никогда не пользовались.
Было пять минут третьего, когда Питер вошел в редакцию. Мисс Пегги Вудлинг выглядела такой свежей и ухоженной, словно было начало обыкновенного рабочего дня. Она кивнула Питеру. Фрэнк Девери считал, что лицом редакции должны быть симпатичные девушки, и Пегги Вудлинг была первостатейным экземпляром.
— Каким волшебным образом ты ухитрилась собраться за столь короткое время? — спросил Питер.
— Я занималась этим еще с прошлой ночи, — сообщила Пегги.
— Ты что, спишь стоя, чтобы ни морщинок, ни складочек?
— А вот пригласи меня как-нибудь вечером, и сам выяснишь.
Кабинет Фрэнка Девери был дальше по коридору. Девери был седовласым мужчиной пятидесяти с лишним лет с жестким, грубоватым лицом, его невероятная энергия — он работал по восемнадцать часов в день — превратила «Ньюсвью» в самое читаемое издание по всей стране. О нем ходили слухи, что он ведет себя как бесчувственный рабовладелец, но Питер знал его как человека, способного испытывать симпатию, сострадание и с искренней теплотой относиться к людям. Девери навещал его в течение тех ужасных недель и месяцев после аварии, которая стоила ему ноги. А когда, наконец, Питер решил отблагодарить его, Девери сказал, что действовал исключительно в собственных интересах:
— Не могу позволить, чтобы моего лучшего журналиста снимали с ринга.
Но Питер знал, что босс относился к нему с неподдельным дружелюбием и привязанностью.
В кабинете Девери был не один. Здесь же присутствовала мисс Уилсон, его энергичная и деловая личная секретарша. Девери не мог бы руководить редакцией без мисс Уилсон, и ходили слухи, что она незаменима для него и в свободное время. Но если слухи и были на чем-то основаны, то Девери и Клэр Уилсон умело хранили свои личные тайны.
Девери посмотрел на Питера:
— Что тебя задержало?
— Вы же сказали, чтобы я послушал радио. — Питер бросил взгляд на двух мужчин, которые сидели по другую сторону стола Девери. В одном из них он узнал Эдварда Закари — правую руку сенатора Вардона. Закари был очень худ и далеко не молод. Этим воскресным утром его седоватые волосы были взъерошены, и выглядел он так, словно спал, не снимая своего шерстяного костюма. У него был длинный заостренный нос, и временами он потягивал его, словно хотел оторвать.