Карлики

В сгустившемся полумраке она сидела неподвижно. Пит придвинулся ближе к ней.
Все то же самое относится и к поэтам. Их творчество само по себе – преступное вероотступничество. Он непременно должен обратить ее внимание на тот факт, что акт письма является актом посвящения себя самому себе. Следовательно, здесь особенно остро встает вопрос морали. Подписываясь под очередным произведением, поэты всякий раз подписывают себе гарантированный смертный приговор. Их работа является не самовыражением, а самосозиданием. А значит, все созданное в ходе этого процесса является не истиной, а ложью. Всякое написанное ими стихотворение значит не больше, чем посмертное испускание газов остывающим телом. Творчество – это труд покойника, который может произвести на свет только другого покойника, воссоздав его по своему образу и подобию. Творчество ради творчества – это сотрясение основ, профанация и поругание писательского труда, несомненно имеющего определенную ценность при наличии активного, сознательного целеполагания у пишущего. Писать в вакууме, писать, чтобы писать, – вот она, роковая ошибка любого творческого человека. Творчество должно быть утилитарным и целенаправленным, как работа повара. Чего ради готовить пудинг, если ты не собираешься его есть? Так и писательское дело. Вместо умерщвления самого себя в собственных произведениях писатель может информировать, просвещать, возможно, в чем-то даже менять людей к лучшему. Человек, может быть, и является ошибкой Творца, но, тем не менее, в данный момент он является весьма значительным и часто даже определяющим фактором в созданном мире. Люди имеют ценность в связи с тем, что являются постоянным напоминанием о том, что человек живет не среди живых людей, а в музее восковых фигур. Каждым написанным словом они лишь усугубляют свое грехопадение.
Стемнело. Вирджиния встала и поставила чайник на газ. Позже они вышли из дома и прогулялись по набережной Ли.
Глава девятая
Прогуливаясь, Пит забрел на Триднидл-стрит, посмотрел, удивленно моргая, на серую стену углового здания и остановился. Он поглядел вверх. Банк Вальпараисо. Наверняка банк Вальпараисо. Здание без кирпичей. Чистая геометрия, без единого кирпича. Акт веры. Чистый, как краска. До самого верха с фасада и с обратной стороны. Геометрические разговоры с солнцем. Косой луч на святом распятии. Загнанный в угол солнечный угол. Солнце, превращенное в коммерцию. Легко и быстро низведенное и профанированное божество. Не позволяй обманывать себя обманчивым мыслям. Пневмонически неуместные замечания. Переизбыток товаров на рынке. Хуже, чем описательное спряжение. Но солнце всех форм и размеров. От этого только хуже. Диалог на крышах. Монологоязык. Что это? Диэдр – двугранный угол? Кто наплевал на многогранник? Киньте мне математический мяч. Я склонен в это поверить. Он прислонился к стене.
Закури, и сойдешь за нормального человека. Знамя банка Вальпараисо на флагштоке напряглось и стремительно сползло на землю. Вдыхая сигаретный дым, Пит смотрел на столпотворение машин, на решетку ограды, на растворяющиеся в полуденном мареве силуэты людей; на фигуры, идущие, ходящие и проходящие мимо него; стрекочущая швейная машинка солнечной улицы. Быстрая черная рука на ходу толкнула его, проносясь мимо. Смотри. Да. Льняная веревка и сургуч. Щенок в слишком тугом ошейнике. Очень легкий. Нетвердо стоящий на мячах собственных ног. Правители нации. Внутренняя история. Масоны и миротворцы. Ценные советы небрежно, походя. У тебя все будет хорошо. Даже еще лучше. Пароль и хороший джин. Ваше имя и номер? Вот, пожалуйста. Стоя прислонившись к стене, он смотрел на проходящую мимо улицу. Точно подобранные друг к другу здания, обычно наклоненные вперед к середине улицы, все как одно подались назад. Они зависли, замерли между солнцем и солнцем.
Скоро время сиесты. Растянуться в саду на крыше и позагорать. Чай с лимоном и сетка-балдахин. В тени старой яблони. Не на сквозняке. Сожми зубы и переверни земной шар.
Сотни окон, и ни в одном ни единого лица. День не существует. Работа под землей. С работой нужно дружить. Восемь часов в день, и дня не остается. Мир работы. Мир, где я работаю и который пересекаю. В какую сторону? Кто сказал, тот говорил. Не верьте ни единому слову. Пит повернулся и взглянул вверх. Окна банка Вальпараисо подмигнули ему безымянной вспышкой.
Сверкать от больших пальцев ног до ушей. Все сделано кем-то безымянным. Все зависит от того, есть ли у вас нужные инструменты. Работы хватит на всех. Но без милости Божией никто ее не получит. Заруби это себе на носу. Повторяй это каждый день в любую погоду. Здание всколыхнулось, за ним другое, и следующее, вдоль всей улицы Триднидл-стрит.
Это еще что такое? Гордо шествуя. Скажет ли она «нет»? Посмотри на эти бедра. Ну и ну. Полцарства за эти ноги. Отдам все, дайте две. Ну и ну Она точно знает толк в верховой езде. Так и проскачет до самого Долстона. Даже не сомневайся. Я там уже бывал. Оставили у входной двери. Как сушеную селедку, без икры и молок.
– Питер Кокс! Бог ты мой!
Возмездие.
– Ну, ну, ну!
– Дерек! – поздоровался Пит, протягивая руку. – Ну-ну.
– Ага, попался, – сияя воскликнул Дерек, протягивая руку, – ну-ну!
– Ну, – улыбнулся Пит. – Как тебя сюда занесло?
– Я тут работаю, – засмеялся Дерек с сияющим лицом.
– Ну да? – сказал Пит. – В жизни бы не подумал. И я тоже.
– Да ты что? – все так же сияя улыбкой, сказал Дерек. – Я бы тоже ни за что не подумал. Ну, ну, ну! А где?
– Где? – сказал Пит. – А, у «Доббина и Лэве-ра». Тут, за углом.
– Так мы соседи! – пророкотал Дерек, улыбаясь так широко, что казалось, его лицо растянется на ширину плеч.
– Ну! – сказал Пит. – Ну, ну, ну.
– А ты отлично вьглядишь, – сказал Дерек, судя по изменившемуся выражению лица, о чем-то задумавшись. – Ничуть не изменился. Все те же вьющиеся волосы, а? Как дела-то? Работа хорошая?
– О, – выдавил Пит, пожав плечами, – она… понимаешь… не… плохая… Дерек, старик.
– Ну и дела! – воскликнул Дерек, чье лицо на глазах тускнело. – Мы ведь, наверное, года три не виделись! А до того не виделись со школы.