Рука Джотто

— Возможно, но раз появилась информация, полиция обязана ее проверить.
— Конечно, — сказала Мэри Верней, думая о чем-то своем. — Но вы должны объяснить мне еще одну вещь.
— Пожалуйста.
— Каким образом вы оказались замешаны в эту историю?
— Я собирался в Англию по своим делам, и Флавия попросила меня разузнать заодно о Форстере. Я позвонил ему, и мы договорились, что я приеду к нему на следующее утро…
— Все ясно. Приехав, вы обнаружили труп. А вы не находите это немного странным?
— Нахожу. Но еще хуже то, что так считает и местная полиция. Поэтому я до сих пор здесь.
— Послушайте, а вдруг я готовлю завтрак для убийцы?
— Аргайл укоризненно посмотрел на нее.
— Ну слава Богу, вы меня успокоили. Чем вы намерены заняться до приезда своей Флавии?
Аргайл открыл было рот, собираясь сказать, что хотел бы просмотреть ее коллекцию картин, но она опередила его:
— Вы умеете чинить водопровод?
— Водопровод?
— Видите ли, у меня на крыше стоят баки с водой. Они сильно текут, а я в этом совсем ничего не смыслю. В электрике я еще как-то разобралась, но водопровод для меня — темный лес.
Аргайл пустился в длинный рассказ о том, какая забавная история вышла, когда он в последний раз менял кран в умывальнике, с библейскими ссылками на всемирный потоп и Ноев ковчег, надеясь внушить хозяйке мысль, что ему не стоит доверять такое серьезное дело, как устранение течи в баках на крыше.
— Моя специализация — картины, — сказал он. — Только в этой области я могу быть по-настоящему полезен.
Но она отклонила его предложение разобраться с коллекцией.
— На данный момент у меня есть более важные проблемы, чем куча старых картин, — сказала Мэри, — тем более что шансы найти что-то мало-мальски ценное после того, как здесь поработал Форстер, практически равны нулю. Уж поверьте мне, я проверяла. Лучше попытайтесь устранить течь.
Она провела его по широкой лестнице в одну из спален на втором этаже. С потолка действительно капала вода; от избыточной влажности угол спальни потемнел и покрылся зеленоватой плесенью.
— Вот видите? — сказала она. — Если ничего не сделать, потолок скоро рухнет. А водопроводчики заламывают немыслимые цены.
Аргайл слушал ее вполуха, потому что все его внимание внезапно переключилось на небольшой рисунок, висевший на стене.
Он влюбился в него с первого взгляда. Рисунок в грязной поцарапанной рамке висел в самом углу, в полном забвении и небрежении. Если бы Бирнес увидел, как Аргайл жадно впился в него глазами, он немедленно сделал бы ему замечание — настоящий делец никогда не проявит открыто своего интереса. Аргайл вдруг почувствовал запах денег, хотя не имел представления, кто автор рисунка и кому его можно было бы продать. Молодой человек просто смотрел и любовался, и оттого, что рисунок находился в таком жалком состоянии и совершенно очевидно не представлял для хозяев никакой ценности, он нравился ему еще больше.
Это был набросок руки только с двумя пальцами — большим и указательным. Студенты художественных школ сотнями рисуют такие наброски: нет более трудной для изображения части человеческого тела, чем рука. Рисунок слегка покоробило от влажного воздуха. Аргайл всмотрелся, но не обнаружил никакой подписи.
— Что это? — спросил он у Мэри Верней, даже не пытаясь скрыть своего восхищения — еще один профессиональный прокол.
— Это? — удивилась она. — Понятия не имею. По-моему, он всегда здесь висел. Полагаю, его нарисовал кто-то из членов семьи в те времена, когда считалось модным, чтобы девушка рисовала.
— Ах, разве он не хорош?
— Она пожала плечами.
— Честно говоря, я никогда не приглядывалась. — Мэри Верней подошла ближе. — Ну, наверное, это неплохо для тех, кто любит большие пальцы.
Аргайл промолчал и продолжал изучать рисунок. Нет, он слишком хорош для руки дилетанта.
— Ценный? — спросила хозяйка. — После смерти Вероники здесь все осмотрели аукционеры — это была последняя услуга Форстера в нашем доме, но они не взяли этот рисунок на продажу. Да и Вероника никогда не упоминала о нем, а она полагала, что разбирается в искусстве.
— А вы так не полагали?
— Не знаю. Она вечно носилась по галереям и чем-нибудь восторгалась.
— Вот как? — Аргайл вспомнил просьбу Флавии. — Скажите, а она, случайно, не обучалась в пансионе благородных девиц во Флоренции?
— О, глупейшее заведение для снобов. Вероника проучилась там года два. А почему вы спрашиваете?
— Женщина, указавшая полиции на Форстера, упоминала также девушку по фамилии Бомонт.
— Хм, интересно.
— Послушайте, а у вас есть описание коллекции? Я мог бы поискать там…
Миссис Верней сокрушенно покачала головой:
— Описания не сохранилось. Форстер тоже искал его и не нашел. Не осталось ничего: ни описи вещей, ни бухгалтерских книг — ничего. Бог знает, куда они подевались. Но если этот рисунок стоит денег…
— Пока он не стоит ничего, — небрежно бросил Джонатан. — Люди не готовы тратить деньги на картины ради самих картин. Они покупают родословную. Точно так же, как они покупают собак, лошадей… или аристократов, — добавил он и с опозданием понял, что зашел слишком далеко в своих сравнениях. — Происхождение и подпись увеличивают стоимость картины в десятки раз; работы без родословной вызывают недоверие.
— Как глупы люди!
— Согласен. А вдруг Форстер что-нибудь пропустил?
— Она пожала плечами:
— Едва ли. Ведь происхождение картин, как вы говорите, увеличивает стоимость работ, а значит, и его проценты. Все, что имело хоть какую-то цену, он наверняка уже продал.
— Вы не возражаете, если я все-таки взгляну? Просто на всякий случай?
Она вздохнула, уступая под его напором:
— Хорошо, но вы ничего не найдете. Поройтесь на чердаке: если что-то и есть, то только там.
— Чудесно.
— Заодно посмотрите баки, — напомнила она.
— Хорошо, я постараюсь что-нибудь сделать.
Они вышли в коридор и поднялись выше по узкой расшатанной лестнице, затем по стремянке выбрались на чердак. При их появлении стая голубей с шумом выпорхнула в окно.
— Боюсь, здесь немного пыльно, — заметила миссис Верней, — и пахнет голубями. Баки с водой находятся там, — она указала рукой, — а коробки с семейным архивом и старыми вещами — у противоположной стены. А может, и не там, — добавила она, засомневавшись.
Аргайл заверил ее, что как-нибудь разберется, и хозяйка оставила его одного. Осмотрев баки и обнаружив Место протечки, он понял, что без специалиста тут не обойтись. Успокоив таким образом свою совесть, он занялся более интересным делом, ради которого и пришел. Он по очереди открывал все коробки и изучал их содержимое. Горы бумаг. Со вновь вспыхнувшей надеждой он начал просматривать аккуратно перевязанные и подписанные пачки писем и документов, однако быстро понял, что интересующей его описи коллекции здесь нет.
Он нашел старые брачные контракты — фундамент вечной любви в семнадцатом веке, да и в двадцатом тоже, подумал Аргайл, когда в руки ему попался брачный контракт, составленный при обручении Вероники Бомонт. Остальную часть архива составляли документы, связанные с управлением недвижимостью, и личная переписка членов семьи. И ни одного упоминания о картинах. Он наугад вытащил из коробки очередную пачку писем, подписанную «Мэйбл».
«Нет, — попытался остановить себя Джонатан, развязывая ленту, — это уже не мое дело. Не трать попусту время», — мысленно добавил он, разворачивая первое письмо. Он почти сразу понял, что письма написаны матерью Мэри Верней. Устраиваясь поудобнее, он подумал, что хозяйка не простит ему столь бесцеремонного вторжения в ее личную жизнь и будет совершенно права.
В первый раз в жизни Джонатан заглушил голос совести и приступил к чтению писем Мэйбл Бомонт, со все возрастающим удивлением узнавая поразительные подробности ее жизни. Мэйбл, старшую из пяти дочерей Бомонт, ожидало блестящее будущее, но через несколько десятков писем она превратилась в особу, мягко говоря, эксцентричную. Казалось, эта женщина объявила войну всему миру и самой себе: вместо того, чтобы выйти замуж, растить детей и проводить сельские праздники, она бросила дом и отправилась странствовать по Европе. Она закончила свою жизнь, судя по свидетельству о смерти, в одном из миланских отелей, расположенном, насколько было известно Аргайлу, в квартале с сомнительной репутацией. В последние дни ее жизни рядом с ней была только ее четырнадцатилетняя дочь — девочка сама ухаживала за матерью, потому что денег на докторов и сиделок не хватало. К свидетельству о смерти прилагалось письмо с просьбой о помощи, написанное детской рукой. Ответа на призыв ребенка Аргайл не нашел.