Загадка Рафаэля
— Примерно так. Это обычный опрос свидетелей, вы же понимаете.
— Особенно тех свидетелей, благодаря которым картина появилась в музее, — продолжил он, вытаскивая из кармана короткую трубку с большой круглой чашкой. Затем неторопливо достал кожаный кисет и начал набивать трубку табаком.
Беда с этими бизнесменами, подумала Флавия, — все схватывают на лету.
— Я бы с удовольствием помог вам, если бы это было в моих силах. Конечно, я очень расстроен случившимся. Я испытывал к этой картине особые чувства и очень гордился своей причастностью к ее открытию. Как я понимаю, картина не подлежит восстановлению?
Если Бирнес не имеет отношения к поджогу, то для него вполне естественно поинтересоваться, насколько сильно пострадала картина. Флавия кивнула. Бирнес продолжил набивать трубку — занятие требовало определенного навыка и ловкости. Склонив голову набок, он затолкал изрядное количество табака в чашку, затем начал утаптывать его при помощи специального металлического приспособления. Бирнес полностью сосредоточился на трубке, и Флавия не видела его лица. Наконец он зажал трубку в зубах и поднял на девушку глаза. Судя по всему, он даже не заметил, что пауза слишком затянулась.
— Когда картина долго находится в твоих руках, к ней привыкаешь. Что уж говорить о «Елизавете». Я глаз с нее не спускал, как только мне стало ясно, какую ценность она представляет. Это самое большое достижение в моей карьере. И вдруг такое. Мне было очень неприятно узнать об этом. Из газетных сообщений я понял, что предотвратить подобное преступление практически невозможно. От случайностей и сумасшедших не застрахован никто.
После замысловатых манипуляций с раскуриванием трубки Бирнесу удалось превратить ее чашку в миниатюрный ад. Дым вырывался из трубки огромными клубами и в несколько минут окутал всю гостиную.
— Я полагаю, вы понимаете, что нам необходимо установить передвижения всех, кто присутствовал в тот день на приеме, — сказала Флавия, с трудом отрывая взгляд от трубки.
— Конечно. Я прибыл в гостиницу около шести, оставил в номере вещи и направился в музей. Когда стало известно о поджоге, я успел пообщаться с несколькими людьми.
Он продиктовал имена, Флавия записала.
— Как долго вы разговаривали с каждым? Например, с Аргайлом, — безразлично бросила она.
Бирнес не проявил ни малейших признаков замешательства.
— С ним, пожалуй, дольше всех. Он, наверное, уже рассказал вам, что я финансировал его поездку в Италию. Мне интересно с ним разговаривать.
Флавия кивнула.
— Могу я узнать, почему вы решили дать ему деньги.
— Я чувствую себя перед ним немного виноватым. А может, это симпатия? Или участие? До меня дошли слухи, что он, так же как и человек, от лица которого действовал я, вышел на след картины, но я немного опередил его. Такое часто случается, в моей карьере тоже бывало, когда вещь уходила буквально из-под носа. Это все равно что везение в игре. За исключением того, что здесь на кону стояли огромные деньги, и Аргайлу они были необходимы для продолжения работы, а не просто для личного обогащения. Поэтому я и решил предложить ему компенсацию. Его работа заслуживает большего признания, чем он получил. Аргайл несколько небрежен к деталям…
Это правда, подумала Флавия.
— … но в целом очень пытливый и серьезный исследователь. И он охватывает гораздо более широкий пласт, чем предполагает тема. Я не оказываю покровительства неудачникам, — заключил Бирнес.
— Значит, вы не заметили на приеме ничего необычного и ни на минуту не оставались одни?
— Только когда Аргайл отошел то ли в туалет, то ли за напитками. Он пребывал в возбужденном состоянии. Полагаю, это связано с возвращением в Рим.
— Наверное. Вы сказали, что действовали не от своего имени, выставляя картину на аукцион?
— Это моя маленькая тайна. Большинство моих коллег и конкурентов думают, что владельцем картины был я. Мне не хочется разубеждать их — пусть завидуют. Но в действительности я являлся всего лишь посредником. Мой клиент поручил мне выкупить картину, отреставрировать и организовать продажу.
— По какому принципу вы отбирали реставраторов?
— Ни по какому. Я пригласил тех, кто на данный момент был свободен. К тому же я работал с этими людьми раньше, и они хорошо себя зарекомендовали. Они очень обрадовались возможности соприкоснуться с великим творением и ждали прибытия картины в моем офисе вместе со мной. Честно говоря, мне с трудом удалось оторвать их от картины, когда ее наконец привезли.
— Вы можете дать мне координаты этих людей?
— Разумеется, они будут рады побеседовать с вами. Один из них звонил мне сегодня утром, он ужасно расстроен случившимся. Они так привыкли к картине, что начали относиться к ней как к своей собственности. Все время говорили, как мне повезло, что у меня есть такая картина. Я не нашел в себе мужества развеять их иллюзии.
— Кому же в таком случае принадлежала картина? — Флавия даже слегка наклонилась вперед, ожидая ответа.
Конечно, Бирнес может солгать. Почти наверняка сделает это. Но отрицательный результат — тоже результат. Даже ложная информация может стать отправной точкой в расследовании.
Бирнес развел руками:
— Хотел бы я знать. Клиент передавал мне инструкции через своего адвоката в Люксембурге. Это показалось мне несколько странным, но операции такого рода иногда случаются в любом бизнесе. Подобная маскировка необходима, когда, например, очень известное семейство хочет получить большую сумму наличных денег, но не желает огласки. Конечно, я был сильно удивлен, получив предложение купить и анонимно перепродать всего лишь картину, но в то время мне еще была не известна ее настоящая ценность.
— А у вас не возникло искушения оставить картину себе, когда вы поняли, что это Рафаэль?
Бирнес снисходительно улыбнулся:
— Это вполне естественно, не так ли? Но я уже был связан контрактом, да и вообще подобные махинации не в моем стиле. Вы должны знать, что в нашем бизнесе каждый в первую очередь думает о себе. — Флавия понимающе усмехнулась. — Но даже у нас есть свой кодекс чести, и перехватывать картины у того, кто обнаружил их первым, в нашей среде не принято. Вот почему я чувствовал себя немного виноватым перед Аргайлом. Не знаю, кто стоял за этой сделкой. Только предполагаю, что Ватикан. Церковникам вечно не хватает денег, и они могли решиться на анонимную продажу картины, чтобы пресечь возражения соотечественников. Если вы не знаете, кто нанес вам урон, то не сумеете никого наказать. Между прочим, я получил солидный аванс за свою работу.
— И у вас не зародилось ни малейших сомнений в подлинности картины? — недоверчиво спросила Флавия.
— Если бы я доверял людям, то не продержался бы в этом бизнесе четверть века. Но я лично выбирал людей, которые проводили экспертизу. У них не возникло ни малейших сомнений в том, что картина принадлежит кисти Рафаэля, так же как и у сотрудников Национального музея. Почему же я должен был сомневаться? Если бы у меня осталась хоть капля сомнения, я бы не стал подписывать контракт с музеем на таких жестких условиях.
— А именно?
— Если происхождение картины будет подвергнуто сомнению, я, как посредник владельца, обязан вернуть всю уплаченную за картину сумму. Это условие было прописано очень тщательно. Полагаю, его включили в контракт по настоянию министерства финансов, которое не пожелало рисковать деньгами налогоплательщиков. Да и Томмазо наверняка приложил к этому руку — мы давно недолюбливаем друг друга, хотя для посторонних поддерживаем видимость дружеских отношений.
Флавия никак не прокомментировала эту реплику и ждала продолжения. В порыве расчетливой откровенности Бирнес поведал ей историю разлада с директором Национального музея.
— Видите ли, когда-то я продал Томмазо картину Корреджио. Через некоторое время возникло сомнение в подлинности картины, и Томмазо пригрозил, что если я не заберу ее обратно, то больше никогда не продам в Италии ни одной картины. По контракту я не был обязан возвращать деньги, но у меня тоже есть гордость. С тех пор прошло уже пятнадцать лет, и все эти годы он всячески пытался осложнить мою жизнь. И, продав ему Рафаэля, пусть даже на таких жестких условиях, я взял своего рода реванш. Он очень не хотел покупать ее именно у меня, но желание заполучить шедевр оказалось сильнее. — Бирнес пожал плечами. — Какие причудливые узоры плетет иногда судьба… Ну да что теперь говорить, картина уничтожена, и контракт утратил свою силу. — Он мягко улыбнулся Флавии. — Мне уже нечего взять обратно, даже если бы кто-нибудь очень сильно этого захотел, верно?