Ярмарка Святого Петра
Филип медлил и не уходил, пока наконечник копья не уперся ему в бок. Но и двинувшись к выходу, он чуть ли не на каждом шагу оборачивался и бросал отчаянные взгляды на растерянное, расстроенное лицо Эммы.
— Я не трогал его! — выкрикнул юноша, когда стража подталкивала его к выходу. — Умоляю, поверьте мне!
Его вытолкали вон, и на этом слушание закончилось.
Выйдя на большой двор, монах и девушка остановились, чувствуя необходимость глотнуть свежего воздуха. Слишком уж мрачной и тягостной была обстановка в зале. Роджер Дод ни на шаг не отходил от Эммы и не сводил с нее жадного взгляда.
— Мистрисс, может, мне отвести вас прямо на баржу? Или вы хотите, чтобы я проводил вас к палатке? Я послал туда Грегори, чтобы он помог Варину, пока я буду в отлучке. Но торговля с утра пошла бойко, и сейчас они, поди, вконец запарились. Вы ведь, наверное, того и хотите, чтобы торг велся так же, как и при хозяине?
— Вот именно, — твердо заявила девушка. — Я желаю, чтобы все делалось так же, как и при нем. Поэтому ты, Роджер, ступай к палатке, а я пока побуду в аббатстве, у леди Берингар. Брат Кадфаэль проводит меня туда.
Работник низко поклонился и ушел, ни разу не обернувшись. Но, глядя на напряженную спину Роджера, нетрудно было представить себе его угрюмое лицо и горящие, полные горечи глаза. Эмма посмотрела ему вслед и беспомощно вздохнула.
— Он честный человек, хороший работник, много лет верой и правдой служил моему дяде и готов так же служить и мне — такова уж его натура. Я и вправду уважаю его, должна уважать. Наверное, я бы относилась к нему гораздо лучше, если бы только он не думал о том как добиться моей любви.
— Увы, это старо, как мир, — сочувственно промолвил Кадфаэль, — стрелы любви, точно молнии, разят без разбору, но одни сердца воспламеняются, а другие остаются холодными. Лучшее средство — держать воздыхателя на расстоянии.
— Вот и мне так кажется, — торопливо подхватила Эмма. — Брат Кадфаэль, мне нужно зайти на баржу захватить одежду и кое-какие вещи. Не сходишь ли ты со мной?
«Ну конечно, — смекнул Кадфаэль, — более удобного случая может и не представиться. Варин и Грегори торгуют на ярмарке, да и Роджер Дод туда направился им на подмогу. Баржа мирно покачивается у пристани, а на борту ни души — стало быть, никто не потревожит девушку, ну а присутствие брата-бенедиктинца ей не помеха».
— Как пожелаешь, — отозвался монах, — я получил разрешение сопутствовать тебе и помогать во всех твоих нуждах.
По правде сказать, монах ожидал, что, как только они выйдут из зала, к ним подойдет Иво и тоже пожелает сопровождать девушку, но этого не случилось. Кадфаэлю подумалось, что и Эмма ждала от молодого человека того же. Но Иво, по всей видимости, решил, что монах, которому поручено помогать приглянувшейся ему девице, вряд ли уступит свои полномочия и нет смысла присоединяться к ним третьим. Кадфаэлю оставалось лишь подивиться его рассудительности и терпению. Впрочем, до конца ярмарки остается еще два дня, и даже большой двор аббатства, в конце концов, не так уж велик, чтобы гости обители не могли повстречаться там добрую дюжину раз на дню. Случайно ли, нет ли — Бог весть.
Всю обратную дорогу, пока они шли через город, Эмма молчала и, лишь выйдя из тени городских ворот к сверкающей на солнце излучине реки, неожиданно сказала:
— Как хорошо, что Иво так убедительно высказался в пользу этого бедного паренька.
Брат Кадфаэль глянул на девушку, желая уразуметь, что стоит за ее словами, и увидел: Эмма залилась краской чуть ли не так же сильно, как бедняга Филип, потрясенный тем, что она стала свидетельницей его позора.
— Он руководствовался здравым смыслом, — добродушно промолвил Кадфаэль, сделав вид, что не заметил смущения девушки. — Подозрения против мальца вроде бы имеются, но доказательств покуда никаких нет. А ты подала ему пример великодушия, которым он не мог не восхититься.
Девушка зарделась пуще прежнего и стала пунцовой, как роза. Право же, румянец на нежном, юном личике делал Эмму еще милее.
— О нет, — возразила она, — я всего лишь сказала правду. Я не могла поступить иначе.
И эта безыскусная уверенность тоже была чистой правдой, ибо жизнь еще не научила это бесхитростное создание лицемерию. Кадфаэль проникался все большей симпатией к неопытной осиротевшей девушке. На ее хрупкие плечи легла тяжкая ноша, но она не роптала, и сердце ее оставалось открытым для сострадания.
— Мне так жаль его отца, — промолвила Эмма. — Как можно было отказать столь достойному и уважаемому человеку. Он помянул свою жену… она, наверное, места себе не находит от горя.
Они перешли мост и свернули вниз по некогда зеленой, а нынче вытоптанной множеством ног тропинке, ведущей к реке и фруктовым садам Гайи. Одинокая баржа мастера Томаса, пришвартованная у дальнего конца пристани, покачивалась, уткнувшись носом в причал. На пристани было немноголюдно. На дощатом настиле покоились товары, выгруженные из прибывших лодок, и один-два грузчика, взвалив на плечи тюки, тяжелой поступью поднимались по склону, чтобы пополнить торговые ряды. Яркое солнце освещало зеленый берег и сверкало на голубой глади реки. Царила тишина, нарушаемая лишь деловитым жужжанием пчел, собиравших пьянящий нектар с поздних цветов, укрывшихся в густой траве. И на реке почти никого не было, только вот почитай под самым мостом виднелась рыбацкая лодчонка, где в одной рубахе и штанах сидел плотный, крепко сколоченный, кудлатый, чернобородый человек. Видно, Родри ап Хув доверял своему подручному и не сомневался в том, что тот сумеет прибыльно сторговаться с англичанами на ярмарке. Впрочем, возможно, валлиец уже распродал все привезенные с собой товары. Так или иначе, купец казался умиротворенным, довольным и погруженным в блаженную полудрему. Он почти не шевелился и лишь порой легким движением кисти подправлял наживку, которую течение сносило под пролет моста. Хотя, скорее всего, его зоркие глаза под сонно опущенными веками не упускали и самой малости из происходившего вокруг. Похоже, валлиец был наделен даром находиться решительно повсюду, не выказывая при этом назойливого любопытства.
— Я быстро, — заверила Эмма, ступая на борт. — Вчера Констанс одолжила мне все, что требовалось, но я не хочу больше попрошайничать. Может, и ты, брат, поднимешься на баржу? Добро пожаловать! Жаль только, что нынче из меня плохая хозяйка. — Губы ее задрожали, и монах понял, что мысли девушки вернулись к ее несчастному дяде. Нелегко сознавать, что человек, на которого она привыкла во всем полагаться, чувствуя себя за ним как за каменной стеной, мертв и его обнаженное тело лежит сейчас в часовне замка. — Он наверняка хотел бы, чтобы ты попробовал вина, от которого отказался вчера вечером.
— Так ведь я только потому отказался, что время поджимало, — благодушно пояснил Кадфаэль и ловко прыгнул через борт на низкую палубу баржи. — Ступай вниз, дитя, и возьми все, что тебе нужно. Я тебя здесь подожду.
Баржа была сработана с толком: кабина на корме хоть и невысока, но зато во всю ширину корпуса. Правда, чтобы войти в нее, девушке пришлось слегка наклонить головку, но оттуда она могла легко спуститься в небольшую каюту, служившую спальней ей и дядюшке. Конечно, тесновато, не разбежишься, но для всего необходимого места хватит. Однако каково оставаться ей здесь одной, без единственного защитника, зная, что на палубе находится трое мужчин, один из которых глубоко и безнадежно влюблен в нее. Дядюшке-то, поди, и в голову не приходило, что такая мелкая сошка, как Роджер Дод, осмеливается заглядываться на хозяйскую племянницу.
Неожиданно в низком проеме кабины появилась Эмма. Глаза ее были изумленными и встревоженными, но она успела овладеть собой, и голос ее звучал негромко и ровно:
— Здесь кто-то побывал чужой, обшарил все на борту, переворошил все мои веши, даже белье, и все вещи дяди тоже, в каждую щелочку заглянул. Брат Кадфаэль, мне это не померещилось! Это правда! Пока на борту никого не было, нашу баржу обыскали. Пойдем со мной, сам увидишь!