Посол вон!
— Что? — не поняла Любава.
— Чем побалуешь нас сегодня? — подхватил эстафету черт. — Праздник как-никак.
— Какой праздник? — совершенно искренне удивилась Соловейка.
— Ты что, издеваешься? — обиженно отозвался Илюха. — Так Девятое мая, День Победы.
— Кого над кем?
Солнцевский запыхтел, полный праведного негодования:
— Ну молодежь пошла, ничего святого! Отцы наши и деды до последней капли, а ты!
— Не заводись, — остудил друга Изя. — Не забывай, когда она родилась. Она просто не могла знать о Дне Победы, а мы заранее не удосужились рассказать о нем.
Солнцевский понял, что был не прав, но все равно надулся. Для него, как и для большинства нормальных людей в его временной родине, этот день был поистине народным праздником.
Между тем Изя как мог, вкратце рассказал Любаве историю сего знаменательного события. Соловейка, конечно, была в общем и целом в курсе, откуда на нее свалились компаньоны, но тем не менее каждый раз не переставала поражаться их удивительному времени.
— Ну так вот... — подошел к концу своего повествования Изя. — И тогда весь народ собрался и навалял фашистам по полной программе.
— А кто такие фашисты? — решила все-таки уточнить Соловейка.
— Ну немцы, — пояснил черт.
Судя по выражению лица Соловейки, данные пояснения не пролили света на это дело давно грядущих дней.
— Ну германцы, если тебе будет приятнее, — хмыкнул Изя.
— Тевтонцы! — радостно встрепенулась Любава. — Тогда все ясно. Мне тоже этот праздник нравится!
Оба бывших жителя двадцать первого века облегченно вздохнули.
— Так, и что же вам приготовить особенного? — перешла в материальное русло бывшая разбойница.
Илюха с Изей переглянулись и надолго задумались. Хозяйка «Чумных палат» в последнее время находилась в прекрасном расположении духа и, вследствие этого, всячески баловала членов команды. Надо признать, что готовить у нее получалось гораздо лучше, чем шалить на большой дороге, и только чуть похуже, чем свистеть (в плане свиста она была вне конкуренции). Так что удивить старшего и среднего богатырей было уже сложно.
Выход из этой странной ситуации нашел пронырливый Изя.
— Знаешь, это было бы нечестно по отношению к тебе, — начал черт. — Мы будем отдыхать, а ты у плиты париться?
— У печи, — автоматически поправила Любава.
— Не принципиально, — отмахнулся Изя. — А принципиально то, что в такой великий праздник ты тоже заслужила отдых от домашних забот.
— Точно, — подхватил Солнцевский. — Пойдем праздновать в кабак!
— В кабак? — вскинула брови Соловейка.
— Ну да! И ты отдохнешь, и мы расслабимся по полной.
— Может, все-таки не по полной? — робко поинтересовалась Любава.
— Не, надо по полной, — со вздохом констатировал Солнцевский. — Это святое.
— Ну раз святое, тогда пошли в кабак...
Любава была вынуждена согласиться с убойной логикой старшего богатыря, и пошла натягивать форменную косуху для торжественного выхода в свет.
Когда Соловейка заговорила про кабак, причем в единственном числе, она не учитывала менталитет Илюхи как выходца из многострадальной России конца двадцатого — начала двадцать первого века. Одним кабаком дело, конечно, не закончилось.
Уже на третьем Любава банально устала и, взяв у коллег честное слово, что будут вести себя прилично, отправилась домой, прихватив с собой Мотю. Горениш для приличия посопротивлялся, но потом позволил себя уговорить и с удовольствием составил ей компанию. Прямо надо сказать, такие походы по увеселительным заведениям Змея увлекал мало. Ведь горячительные напитки его не интересовали, а чешуйчатое пузо оказалось заполненным уже в первом же кабаке. В такой день даже Изя стал похож на человека и не жалел денег на загул.
И вот наконец настал тот момент, когда хозяин самого последнего питейного заведения, неубедительно сославшись на поздний час, с помощью трех смурных ребят огромных габаритов попросил друзей покинуть помещение. Солнцевский, еще не созревший для хорошей потасовки, для приличия побуянил, но позволил Изе себя успокоить, и коллеги выбрались на свет божий.
А вот света на улице уже практически не было. Теплый майский вечер давно отдал свои права ночи с ее тишиной и приятной прохладой.
— Ну что, домой? — сладко потянувшись, поинтересовался Изя.
— Что-то не хочется, — после некоторого раздумья ответил изрядно захмелевший Солнцевский. — Так хорошо гуляем, да и день еще не кончился.
— Так не последний же раз! — резонно заметил черт.
— Как знать... — философски протянул Илюха. — Скоро ведь на войну.
— Ну и что? — отмахнулся Изя. — Все равно же что-нибудь придумаем.
— Надо будет Любаве дать выступить. Что-то она у нас засиделась в последнее время.
— Не вопрос, — согласился Изя, — дадим нашей девчонке вволю порезвиться.
— Слушай, а давай в «Иноземную слободу» рванем! — встрепенулся Илюха, после некоторой паузы. — Мне недавно Добрыня рассказывал, что там кабак открылся до последнего посетителя.
— Чего?
— Ну там Европа, культура и прочая лабуда, — как мог пояснил Солнцевский. — Пока последний посетитель не уйдет, они не закрываются.
— Может, лучше домой? — осторожно предложил черт, все еще надеясь, что боевой день кончится спокойно.
Илюха после этих слов внимательно уставился на компаньона.
— Изя, а скажи мне по совести. Ты во время войны где ошивался?
— Не ошивался, а служил, — поправил друга черт и со вздохом был вынужден согласиться с Илюхой.
Уж коли нельзя загул предотвратить (а в случае с Солнцевским и небезопасно), то его надо возглавить.
— Ладно, чего уж там, пошли к иноземцам.
— Вот это другое дело, — тут же оттаял Илюха. — А то я уже о тебе стал думать черт знает что! Сам посуди, зовут Изей, а еще и Девятое мая отмечать не хочет... Подозрительно это все.
Черт что-то пробухтел про спортсменов вообще, про борцов в частности, и на нетвердых копытах, в облачении своего забавного морока, отправился очередной раз доказывать, что он «правильный Изя».
Кабачок и вправду оказался открыт, причем народу в нем было не так уж и мало. Друзья уселись в уголочке, заказали по стаканчику какой-то иноземной бурды и огляделись. В центре довольно внушительного зала шумно гудели ляхи, по углам отрешенно потягивали из своих чарок надменные литовцы. Впрочем, хватало и аборигенов. Неподалеку весело зажигала четверка подвыпивших богатырей из сотни Ильи Муромца, а за соседним столиком с бешеной скоростью уничтожали предложенные яства молодой купчик с приказчиками. Судя по всему, они только что прибыли в город и просто не успели перекусить в родном кабаке. Коллеги поприветствовали и тех и других, махнув им рукой.
— Вот видишь, не зря пришли, — довольно отметил Солнцевский, опрокидывая в себя очередную порцию шнапса. — Питье, конечно, отстойное, зато затемно не закрывают.
Изя, уже изрядно подуставший от бесконечного празднования, только кивнул в ответ. Долго Солнцевский в таком ритме не протянет, так что в недалеком будущем он вполне мог рассчитывать на мягкую кровать и богатырский сон. О неизбежном пробуждении он старался не думать. Тут колокольчики у входной двери нагло звякнули, и черт, больше инстинктивно, бросил взгляд на вошедших.
— О нет... — застонал Изя. — Только не это и только не сегодня!
Илюха тоже с любопытством повернулся на звук и замер.
На пороге данного заведения во всей своей невысокой красе стоял посол Тевтонского ордена в стольном Киеве в рогатом шлеме и рыцарском плаще до пят в сопровождении двух охранников. И все бы ничего, но его наряд был обильно украшен символикой рыцарского ордена, весьма схожей с символикой нацистской Германии.
Солнцевский, увидя такое кощунство, побелел, потом покраснел и уже после всего этого калейдоскопа медленно начал подниматься со скамьи. Изя тут же ярко представил, что последует за этим, и попытался вразумить старшего богатыря:
— Слышь, Илюш, он же посол. У него это... — тут черт несколько замялся, вспоминая нужный термин, — неприкосновенность, вот!