На суше и на море
Глава 1
ПРИДАНОЕ КНЯЖНЫ
– Товарищи! – решительно оборвал жидкие аплодисменты Владимиров. – И господа, разумеется… Торжественное заседание, посвященное годовщине образования Аркаимского отряда Комитета галактической безопасности Звездной Руси разрешаю считать открытым. Встать, бездельники!
В зале загремели и фальшиво запели фанфары, а сводный отряд знаменосцев в составе конопатого Петрухи внес на сцену отрядный стяг – алое полотнище с вышитой золотом двуглавой птицей. Орел был немножко кривобок. На правое крыло ниток, похоже, не хватило. Навершие древка было увито пучком двух лент – красно-бело-синей и черно-желтой.
Сбивая от понятного волнения и высокого доверия свой гусиный шаг, Петруха продефилировал со стягом на вытянутых руках по сцене из конца в конец два раза. Потом с облегчением воткнул алое полотно под портретом основателя империи – наголо стриженного добродушного вида бородача с глубоким шрамом поперек лица, детской улыбкой на устах и безмятежно голубым левым глазом. Правый глаз основателя скрывала черная повязка.
Укрепить стяг в просверленной в полу под портретом дырке Петрухе удалось, правда, лишь со второго раза. Первый раз он нервно ткнул слегка заостренным основанием древка в ногу Баранова, который суетливо и неосторожно бросился ему помогать.
Баранов, несмотря на торжественность обстановки и коллективно взятые обязательства не материться в служебных помещениях, хотел было взвыть на весь зал, но в этот момент грянул гимн. Все, даже орел на стяге, вытянулись по стройке «смирно».
За последние тысячелетия слова гимна менялись добрый десяток раз, поэтому из импровизированного хора доносились самые разные варианты:
– Союз нерушимый, – заливался курским соловьем Кузнецов.
– Сильный, державный, – надрывался Сусанин, утирающий слезы.
– Сплотила в реальность, – скулил Петруха.
– Звездная Русь, – шмыгнул носом некстати простудившийся Хохел.
Что ревело своими богатырскими глотками трио Илья – Добрыня – Алеша расслышать было невозможно, поскольку сидели они на самой галерке, как раз под мощным патефоном, из которого и доносилась музыка имперского гимна. Музыка, в отличие от слов, уже несколько веков не менялась ни на ноту.
Что бы ни пели подчиненные Владимирова – все вместе звучало достаточно внушительно. Да что там внушительно – холодок по коже бежал от рева одного только Ильи. Не портил общего впечатления даже тот факт, что Маннергейм пел по-фински, Дзержинский – по-польски, а Батыр орал, как верблюд, укушенный скорпионом, на казахском.
«Все равно ничего не разберешь», – мстительно и ехидно подумал Владимиров, поскольку только недавно получил из главка указиловку с очередным вариантом гимна. А у Дмитрия Евгеньевича в последние дни были более насущные дела: тут как раз Батыр, принимая после очередного капремонта сокол-корабль, утопил его вблизи пирса на радость экипажу немецкой субмарины. Владимиров сразу отписать документ по назначению забыл и теперь, к огорчению безутешного заместителя по высокому моральному духу Баранова, вторую неделю не мог этот текст найти.
Между тем многоопытный комиссар Фурманов, узнав от Владимирова о пропаже ужасно важного документа с текстом нового гимна, ничуть не расстроился, а, напротив, развеселился и последовательно посоветовал командиру «начхать» и «забыть». «Когда коту нечего делать, – мудро, но непонятно заметил тезка Владимирова, – он что делает?.. Так что лучше давай решим, кому внеочередной отпуск к празднику выписать. А Баранову скажи, что текст я забрал. В коллекцию. Хотя мне лично по душе «Боже, меня храни!»
Гимн отгремел…
Народ в штабной палате радостно рухнул на лавки. Петруха, запутавшийся в лентах, с трудом оторвался от стяга и присоединился к народу, а Владимиров продолжил:
– Слово для доклада имеет мой заместитель по высокому моральному духу господин Баранов.
Народ обреченно опустил головы долу и привычно начал похрапывать. А Баранов, заняв свое привычное место на трибуне, вальяжно высморкался и, спрятав платок, бодро загундосил:
– Господа-товарищи. За истекшие тысячелетия наш отряд от дружины по охране рубежей нашей нулевой реальности от внешней нечисти и группы ликвидации нечисти внутренней прошел славный боевой путь до оперативного отряда коррекции открытых и даже закрытых (вялые аплодисменты) реальностей. На нашем боевом счету шестьсот шестьдесят шесть голов Змеев Горынычей, сто сорок, как оказалось, не таких уж и бессмертных Кощеев, восемьдесят семь Идолищ Поганых, семнадцать Одноглазых Лих, сто двенадцать тысяч злыдней и так далее, так далее, так далее. Перечислять нечисть иноземную: джинны там всякие, васивиски (одобрительные аплодисменты), пардон, василиски, пивы (одобрительные аплодисменты), нет, как их – дивы, а также воблины (завистливый стон в зале), то есть, извините, гоблины и прочее – я даже не буду, не хватит никакого регламента. Важно, что мы славно поработали в этом направлении, да и сейчас, несмотря на новые задачи, не оставляем этот аспект нашей деятельности без должного внимания.
Заммордух плеснул из графина в стакан воды, но пить пока не стал и продолжил:
– Поставленные перед нами новые цели обязали нас ко многому. Да, нам пришлось перестроиться, углубить и развить. Как вы все уже хорошо знаете, сегодня главным источником энергии для коррекции реальностей является не только традиционная солнечная прана и лунная мана, но и наши ходячие генераторы, отечественная нечисть: лешие, домовые, анчутки, китавросы, водяные. Созданная по указанию главка в островном Лукоморье резервация-поселение помогла нам не только найти приемлемую форму взаимоотношений с нашими, гм-гм, некогда непримиримыми противниками, но и наладить бесперебойную поставку праны-маны не только в наш родной Аркаим, но и в ряд дружественных нам иноземельных, то есть, скажем прямо, иностранных отрядов коррекции реальности. Прошу приветствовать приглашенного на наши торжества нынешнего мэра Лукоморья столичного товарища Святогора.
Народ в зале захлопал.
Святогор, сидевший рядом с богатырями в последнем ряду, с достоинством встал и приветственно помахал рукой завертевшим головой дружинникам отряда. Баранов ревниво оборвал овации: