Остров везения

– А чья же тогда? – не выдержав, с вызовом воскликнула молодая женщина. – И интересно, по какому такому праву здесь находишься ты?
Маргрит стала вырываться. Но он снова стиснул ее запястья как тисками.
– Эта земля давным-давно принадлежит моей семье! И если ты сию же минуту отсюда не уберешься, то я… – Закончить она не успела.
– Кто ты такая? – спросил он.
Угрожающий блеск его глаз поугас, когда мужчина прищурился, пристально всматриваясь в ее лицо. Маргрит же узнала его сразу, как только глаза освоились с полумраком комнаты.
– А… ты одна из семейства Вестберг, точно? – медленно начал он. – Такая вредная была, с характером. Да как же тебя звать-то?..
Погоди, сейчас вспомню… Маргрит!
Молодая женщина не смогла сдержать истерического смеха – напряжение спало, и она вспомнила, когда в последний раз видела этого человека. Одежды тогда на нем было не больше, чем теперь. Несколько голых парней дурачились в прекрасный солнечный день в воде.
Над озером даже радуга появилась – столько в воздухе сверкало брызг!
– Хотел бы я знать, что тебя так развеселило? – проворчал он, отпуская ее руки.
– Это же ты, – задыхаясь от хохота, произнесла она. – Ты, Густав Бервальд! Я бы узнала тебя из тысячи. Любитель скандалов и драк! Укусил за ухо Снуппи, любимую папину собаку… Даже в церкви появлялся в разодранной рубашке, утверждая, что защищал подружку от морских разбойников!.. Ты всегда был плутом и любителем приключений! Хотя и подрос с тех пор изрядно… – И, не в силах больше ничего сказать, Маргрит засмеялась снова.
Густав Бервальд поморщился, задул свечу и сердито пробормотал в ответ:
– А ты всегда была занудой. Видно, возраст тебя нисколько не исправил.
– Да, пожалуй, – согласилась молодая женщина, немного успокаиваясь.
Смех наконец перестал ее душить, и Маргрит начала осторожно отступать, пока ноги не коснулись края кровати. Она опустилась на нее и сказала:
– Ты ведь точно Густав Бервальд?
– Кажется, ты хвасталась, что узнала бы меня из тысячи.
Он говорил слегка недовольным тоном, но не стоило его за это осуждать. Если только он помнил те давние времена, когда долговязая девица с сачком для ловли бабочек шныряла по кустам, чтобы подсмотреть, как Густав Бервальд и его подружка плещутся в озере нагишом, то, ясно дело, не мог испытывать к ней особой симпатии.
– У тебя тут есть полотенце?
– Конечно. Подожди минутку, сейчас найду. Тебя, кстати, устроит мой махровый халат?
Голос Маргрит снова зазвенел смехом. В последнее время ее эмоции напоминали качели: смех и слезы, сменяя попеременно, уравновешивали друг друга.
– Буду крайне признателен, – ответил Густав с подчеркнутой учтивостью.
– А где твоя одежда?
– У крыльца, на скамейке. Мне казалось, что я в прошлый раз оставил в доме полотенце.
– Скорее всего ты его где-то потерял. На вот, возьми мое, будь моим гостем!
– Честное слово, я понятия не имел, что здесь живешь ты, – сухо заметил Густав, беря на ощупь полотенце. – А то бы и близко не подошел к дому. Напугал тебя до смерти, да?
Ну, извини.
Он стал вытираться; Маргрит чувствовала каждое его движение. Она словно была отброшена в те времена, когда все казалось таким простым, и ей это нравилось.
– Ты ведь знаешь, что голым я тебя видела чаще, чем одетым… По меньшей мере раз в неделю вы с братьями ходили сюда купаться. И не всегда одни.
– А ты каждый раз пряталась в кустах и подглядывала за нами.
– И вовсе я не подглядывала! – запротестовала Маргрит, невольно покраснев. – Вы сами почти не прятались, да и владение это в конце-концов моего отца. И потом, что возьмешь с непутевых Бервальдов?
В темноте он приблизился к ней. И молодая женщина почувствовала, как под ним прогнулась, заскрипев, кровать.
– Ноги длинные, шея длинная, глаза любопытные.
– Премного благодарна! К твоему сведению, я хотела всего-навсего поймать того громадного окуня, который постоянно рвал у папы леску, или щуку, что уносила в своей пасти блесны. Но стоило мне подойти к озеру, как выяснялось, что ты с братьями и подружками уже успел расположиться там, и неизвестно, когда вы уйдете. Вот мне и приходилось пробираться сквозь заросли и рыбачить в протоках, пока вы резвились на другом конце озера.
– Не резвились, а целовались, – уточнил Густав.
– А то я не знаю! Тебе хоть известно, что над водой звуки далеко разносятся? – насмешливо спросила Маргрит.
– Если бы мы знали, что ты такая заинтересованная зрительница, то постарались бы разыгрывать представления поэффектней.
– О, у вас и так получалось превосходно, можешь мне поверить! За последнее лето здесь я узнала больше, чем за все годы в школе.
– Догадываюсь…
Маргрит кожей ощущала его присутствие в этой маленькой комнате и отодвинулась на самый край кровати, подобрав под себя ноги. Густав Бервальд! Господи, в те дни она была от него просто без ума! Забавно, что с тех пор она ни разу не вспомнила о нем, а теперь ей казалось, что нет за спиной этих лет, нет Стокгольма с безумством выставок, нет драгоценностей и обид.
– Ну, Густав Бервальд, расскажи, чем ты сейчас занимаешься. По-прежнему работаешь на молочной ферме?
– Да, на ферме, – подтвердил он. – Несколько лет назад я перебрался на восточный берег Зюдерхольма. Ферма теперь принадлежит мне полностью, братья разъехались кто куда.
Все отлично устроились и преуспевают. Петер держит ресторан в Мальме, Ларе работает в Гетеборге, он довольно известный врач-офтальмолог.
– А ты? – не отставала Маргрит. – Неужели все свои силы отдаешь ферме?
– Как сказать. Я в промежутках между дойкой и раздачей кормов умудрился получить пару дипломов. Несколько лет назад мы все молочное стадо пустили под нож и теперь занимаемся только мясом. А как у тебя? Кажется, говорили, что ты окончила университет и обосновалась в Стокгольме.
Интересно, он что, специально интересовался моими успехами? – подумала Маргрит и как можно более равнодушным голосом произнесла:
– Да, я хотела быть критиком в области изобразительного искусства, но оказалось, что родители сильно переоценили мои таланты. Так что я подалась в менеджеры, устраиваю выставки работ художников.
– И как тебе столичная жизнь? Мы, деревенские, кажемся тебе первобытными людьми, от нас пахнет землей и навозом, луком и рыбьим жиром? Так или не так?
Вот мерзавец! Догадался, что она принюхивалась к нему!
– Конечно, не так. Ты пахнешь ночной свежестью, Густав, – призналась молодая женщина.
Он придвинулся к Маргрит и задел бедром ее колено, отчего она вздрогнула и отстранилась. Непонятное смущение овладело ею.
Ведь это всего лишь Густав Бервальд, убеждала она себя. Но тщетно: логика в последнее время стала ее слабым местом. Тем не менее молодая женщина постаралась подробно рассказать о себе, не упоминая, ясное дело, некоторых деталей, касающихся личной жизни.
Густав слушал внимательно.
– Стало быть, теперь ты горожанка со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так каким же ветром тебя занесло сюда, в Зюдерхольм? Кстати, ты из каких Вестбергов? Северных или южных?
Вопрос прозвучал совершенно правомерный – это деление на острове существовало всегда.
– Я Маргрит Вестберг. Наши предки всегда жили у озера, в центре Зюдерхольма.
В окна заглянул бледный месяц, осветил комнатку призрачным светом. Посмотрев на гостя, Маргрит заметила, что скулы у него будто вырубленные из камня, а подбородок гордо вздернут вверх. Встретив его изучающий взгляд, она сразу опустила глаза.
– Так вот, насчет моей работы… Начинала я в маленьком выставочном зале на Уппландсгатан смотрителем, а теперь числюсь помощником владельца крупной художественной галереи. Не заместителем, не думай, только помощником – тут есть небольшая разница.
Должность престижная, а фактически я девочка на побегушках. Туда-сюда, быстрей-живей!
Понадобилось сделать перерыв, вот я и…
– Вот ты и приехала домой, – закончил за нее Густав. – Ты устала от города.