Из варяг в хазары
— Здрав будь, Имат-друже! — сказал Истома. Имат был чем-то похож на него — тоже кругломордый, с выпирающими скулами, только Истома — хлипковатый, тощий, плюнь — и с ног свалится, Имат же — совсем другое дело. Чувствовалась в нем изрядная сила.
— Играем, друже Имат? — Мозгляк вытащил стаканчик и кости.
— Играем, Истома-хакан, — осклабился Имат — старший помощник хазарского гостя Вергела. — Вели хозяину кумыс принести.
— А есть у него? — недоверчиво спросил Истома.
— Есть, — хохотнул Имат. — Вергел-купец два бурдюка ему продал.
— Дело у меня к тебе, Имат… — отпив кумыса и сморщившись, тихо произнес Мозгляк. — Где б поговорить, чтоб никто не слышал? А то, не дай боги, донесут Ильману Карасю, а уж тот-то лиходей известный… Не даст нам дело сделать — виру запросит.
— Да уж, Ильман такой, — согласился хазарин. — Да не узнает он ничего, коль ты сам не скажешь. Пошли на двор.
— Хорошо. На двор так на двор…
Во дворе они даже поспорили, повысив голос до крика, затем испуганно оглянулись по сторонам — не подслушал ли кто? — и, почесав затылки, наконец, ударили по рукам…
В доме варяга Ульфа по прозвищу Сломанная Стрела было непривычно тихо. Сам хозяин вместе со слугами и сыновьями вот уже три дня, как отбыл на охоту, оставив вместо себя управителя, тощего старика Кнута. Остались и гости — Альв Кошачий Глаз и чернявый Истома Мозгляк. Как ни звал их Ульф на охоту — не поехали, на дела сославшись. Ну, дела так дела. На самом-то деле не очень-то рад был их видеть Ульф, но гостеприимство проявил — куда денешься? Альв Кошачий Глаз приходился ему то ли четвероюродным братом, то ли троюродным племянником — в общем, родич. А родича следовало принять, тем более здесь, в чужом городе, который, собственно, сам Ульф, живший в Ладоге уже более десяти лет, давно считал своим. По отъезде Ульфа Альв Кошачий Глаз откровенно маялся бездельем. Пил хозяйскую брагу да оставшееся от недавнего праздника пиво, а еще — забродивший сок брусники. Тоже вещь неплохая, глотнешь — аж глаза на лоб лезут, а они у Альва и без того выпученные, зеленые, потому и прозвали — Кошачий Глаз.
Приходу напарника Альв обрадовался, даже придвинул поближе к тому кружку. Истома не отказался, нашарил в полутьме — жилище Ульфа представляло собой обычный северный дом, большой и длинный, без окон, с обложенной дерном крышей, — лавку, плюхнулся.
— Вот что, Альв, — отхлебнув, начал Мозгляк. — Хватит пить, пора подумать и о нас самих. Да, да! Этот Хельги-ярл, за которым мы следим, похоже, просидит здесь до самой осени. Можно и нам всё это время так же сидеть в безделье.
— Вот-вот!
— Да вот только — нужно ли? Не лучше ль какой-никакой навар получить?
Альв Кошачий Глаз громко расхохотался, выплеснув брагу на пол. Всё ж таки налил из кувшина еще и стал язвительно выспрашивать, много ль у Истомы лишнего серебра и с чего он намеревается получить доход.
— Не смейся зря, Альв, — обиженно буркнул Мозгляк. — Лучше послушай. Говорил я сегодня с Иматом, помощником хазарского гостя… Он бы купил молодых красивых рабынь, можно даже и порченых. Погоди, не переспрашивай… Ты, верно, хочешь знать, откуда мы этих рабынь возьмем? А я скажу откуда. Люди на торжище говорили… Тут недалеко за рекой, в сопках, есть одно озерко…
— Стой, стой. — Варяг неожиданно замахал руками. — Клянусь молотом Тора, ты хочешь навлечь на себя гнев здешних хозяев! А за гневом непременно последует месть!
— А мы что, собираемся здесь поселиться? — злобно ощерился Мозгляк. — Да и хазарин не сегодня завтра снимется с места, на дни счет идет, Имат предупреждал. Да и мы б с тобой прихватили девок да развлеклись бы… потом бы Имату продали… Никто ничего и не узнает.
Альв Кошачий Глаз задумался. Потеребил вислые усы, хищно, по-волчьи, улыбнулся. А и в самом-то деле, чего б не развеяться? Чай, им здесь и вправду не жить. Съедет Хельги-ярл — и они за ним, по велению Дирмунда-конунга. А Хельги наверняка к Рюрику подастся — они ж родичи, — а Рюрик в Ладоге жить больше не собирается — всем об этом говорил — и подался прочь, ближе к истокам Волхова, — видно, новый город выстроит вместе с «сине хюс» и «тру вагр» — родичами и верной дружиной.
— Ладно, Истома. — Варяг хлопнул ладонью по столу. — Не худое дело ты замыслил. Будь по-твоему, словим девок. Словим…
Солнце еще не село, когда Альв и Истома, прихватив с собой слуг, на лодке хозяина Ульфа отчалили от низкого берега Ладоги.
Припозднившийся одинокий рыбак, дядько Нихряй, задумчиво посмотрел им вослед и покачал головою. И куда людей несет на ночь глядя?
А закат над Волховом был красив — ярко-алый, с чистым, чуть тронутым оранжево-желтыми облаками, небом и длинными черными тенями сопок.
— Не спится, ярл? — Распахнув двери, в дом вошел хозяин, Торольв Ногата, приземистый, длиннобородый, в узких, по моде фьордов, штанах с железными обручами на щиколотках, в зеленой тунике тонкой шерсти и красном богатом плаще, расшитом золотыми нитками. Такие плащи запросто можно обменять на нескольких рабов или даже на целое коровье стадо. Хельги был одет не хуже — такие же штаны, туника тепло-коричневого цвета, темно-голубой, с серебром, плащ из фризской ткани, заколотый изящной золотой фибулой местного, ладожского, производства. На фибуле был изображен зубастый ящер, глазами которому служили два мелких красных камня. — Я выполнил твою просьбу. — Торольв уселся ближе к очагу, бросил плащ слугам. Светильники на длинных подставках тускло чадили, отгоняя надоедливых комаров. Жены и слуги хозяина целый день занимались сушкой холстов, а теперь, к вечеру, сворачивали их, под песни и детские крики, доносившиеся из приоткрытой двери.
— Конунги из северного народа правят в Белоозере, Полоцке, Кенугарде — здесь его называют Киевом — и еще много где, но я назвал тебе самые крупные города.
— Полоцк, Белоозеро, Кенугард, — повторил Хельги. — Который ближе?
— Белоозеро, — не задумываясь, отвечал хозяин. — Вот смотри.
Он положил на стол ячменную лепешку, не маленькую, с ладонь, какие принято печь в Халогаланде и Вике, а побольше, изрядно побольше…
— Вот здесь, по рекам… Сясь, Воложба… — Торольв тщательно выговаривал местные названия, рисуя схему ножом на лепешке. — Тут волок. Может напасть весь — местный народ, язык их похож на язык финнов. Там вот и Белоозеро. Если с купцами — быстрее получится, они все пути знают. Можно наоборот, сначала на полночь, в Полоцк, это у народа кривичей, затем к югу, в Кенугард. Не знаю, зачем тебе это нужно, ярл…
— Хочу предложить свой меч и дружину наиболее достойному.
— Хорошее дело, — одобрительно кивнул Торольв. — Но добраться до всех ты не сможешь и за год. К тому же чем плох Рюрик? Зачем тебе другие конунги?
Хельги-ярл улыбнулся:
— Не хотелось бы начинать службу у родича. Ведь больше славы в том, что добудешь сам!
— Так ты, ярл, родственник Рюрику?! — изумился хозяин дома. — А я и не знал!
— Не совсем так, — покачал головой Хельги. — Просто моя сестра Еффинда стала его женой.
— Ха! Значит, по законам фьордов, ты будешь самым близким родичем детям Рюрика! — Торольв хлопнул себя по ляжкам.
— Да, пожалуй, что так, — кивнул молодой ярл.
И правда, дядя по матери считался у людей ясеня (как иногда называли норманнов) ближайшим родственником своим племянникам, уж по крайней мере куда более близким, чем родной отец. Это накладывало определенные обязательства, но Хельги пока о них не думал. Мысли его были о другом: во-первых, разыскать наконец черного кельтского колдуна и снести ему башку, чтоб не замысливал больше разных злых дел, ну, а во-вторых… Ну, а во-вторых, нужно и о себе подумать, и даже не столько о себе — хотя и это важно, — сколько о давних друзьях, что составляли теперь костяк его верной дружины. Многие из давних друзей погибли, сгинули в чужедальних землях — Ингви Рыжий Червь, Харальд Бочонок, парни со Снольди-Хольма. Их души теперь на вечном пиру Одина. Из тех молодых воинов, что когда-то тренировались у Эгиля Спокойного На Веслах, один Снорри и остался.