Серебряная леди

В салуне Каталины Хилльярд еда была бесплатной. Кантон внимательно рассматривал закуски, рассчитывал, прикидывал. И удивлялся. Он был озадачен тем, что в «Серебряной леди» посетителям предлагали устриц, а цена на них… ого-го! Это было нелепо, смешно, вернее сказать было бы смешно всем, с кем он имел дело раньше.
Едва взглянув на еду, пес ощерился, как будто ему выставили Троянского коня. Марш горько усмехнулся. Он слишком хорошо знал, во что обходится доверчивость. Кантон отошел подальше, открыл окно, чтобы собака могла беспрепятственно уходить и возвращаться в салун. Интересно, сможет ли кто-нибудь проникнуть в помещение, если внутри будет собака? А кроме того — пес появился здесь раньше его.
В «Серебряной леди» играли на пианино. Когда он заходил в салун выпить пива и перекусить, Каталины Хилльярд там не было. Сейчас она, несомненно, там. Не пойти ли ему в «Серебряную леди»?
Кантон погрузился в размышления о зеленых глазах и о том чувстве, которое они всколыхнули в нем сегодня утром. Лучше уж он проведет вечер в одиночестве, если собирается уснуть хотя бы ненадолго.
 
Глава четвертая
Стук молотка на рассвете раздражал Каталину.
А присутствие Кантона днем в ее заведении — еще больше.
Ей не нравилось то, что в его присутствии она в своем собственном доме чувствовала себя неуверенно. Еще меньше ей нравились чувства, которые он пробуждал в ней.
Кантон всегда выбирал себе место сам и всегда садился лицом к двери. Он был постоянно настороже, что свидетельствовало о его постоянном одиночестве. Что-то внутри Каталины отзывалось на его присутствие, и она ненавидела себя за это.
Она, Каталина, не была одинока. Она была независима. Ей сопутствовал успех. Она ни в ком не нуждалась. В совокупности эти три составляющие приносили ей удовлетворение, чувство уюта и комфорта, которому не могло помешать одиночество.
Работа у Каталины была тяжелой. Женщина часто ложилась в постель в полном изнеможении, но это не мешало ей испытывать удовлетворение и от своей работы, и от своей усталости, потому что каждый день приближал ее к заветной цели.
Каталина мечтала о достижении полной безопасности, о том, чтобы приобрести дом на берегу океана, бродить по берегу, наблюдая, как солнце уходит за горизонт. Это все, что она хотела получить от жизни.
Но сейчас на ее пути одно за другим возникали непредвиденные препятствия. Она переговорила с человеком, который поставлял в «Славную дыру» спиртное, прося его не обслуживать выскочку из соседнего салуна. В ответ тот долго мямлил и тянул и в конце концов сознался, что Кантон был представлен ему Квинном Девро, владельцем «Дворца спокойствия», и было бы недальновидно пренебречь просьбой одного из самых солидных клиентов. Вымученно улыбнувшись, Кэт произнесла:
— Ну, тогда конечно, — и начала подумывать о поисках другого поставщика.
Ее следующий шаг был более удачным. Каталина встретилась с капитаном местной полиции Майком Делани. Последние три года она платила ему немалые деньги за «усиленную охрану».
— Этот человек не выглядит респектабельным, — Каталина стала осторожно излагать свою просьбу. — Он очень опасен. Он может наделать бед. Вспомните последнее происшествие в «Славной дыре».
Капитан отлично помнил. В «Славной дыре» случилось нечто вроде бунта. Кое-кто из посетителей якобы обнаружил, что владелец их обжуливает, и началась потасовка. Капитан решил было дознаться, была ли свара стихийной или искусно кем-то спровоцированной, когда неожиданно среди тех, кого отправлял в каталажку, заметил несколько знакомых физиономий из числа завсегдатаев «Серебряной леди». Каталина Хилльярд никогда не скупилась, в то время как владелец «Славной дыры», по-видимому, был прижимистым.
Делани улыбнулся. Несмотря на то, что Кэт никогда не проявляла к нему амурного интереса, он не терял надежды и… мечтал.
— Я постараюсь задержать выдачу ему лицензии, — пообещал капитан, заглядывая в вырез платья.
Кэт одарила его многообещающей улыбкой, и он почувствовал, что стал намного выше и сильнее. Настанет день, и…
Через 48 часов капитан потерпел фиаско. Оказалось, что адвокат мистера Кантона получил лицензию заблаговременно.
— Это неспроста. За этим что-то кроется, — озадачила Каталина Майка Делани.
Капитан напустил на себя глубокомысленный вид.
— Должно быть да, — в конце концов вынужден был согласиться он.
* * *
Еще неделя, и!.. Марш с гордостью собственника окинул взглядом помещение. Последнее время он был одержим идеей открытия салуна. Он ухватился за нее с упрямством одноглазого мула, которого привели на участок с клевером.
Когда Кантон не наблюдал за ходом ремонта, он исследовал Сан-Франциско. Он обнаружил существование двух несоединимых миров: один — утонченный город с роскошными отелями и жилыми особняками, другой — грубый и продажный, как любой другой город.
Внимание Кантона привлекли Побережье Барбары и Китай-город. За свою скитальческую жизнь он побывал едва ли не в каждом крохотном городке Запада и во всех районах, где занимались скотоводством, от Мехико до Канады, но он нигде не видел такой распущенности и такого пьянства, как в этих местах.
Притоны, приторговывающие опиумом и дешевыми проститутками, открыто процветали. Марш быстро понял, что весь город — снизу доверху — подкуплен. Впервые он столкнулся с этим, когда узнал сумму, которую надо было заплатить, чтобы получить лицензию на открытие салуна. Обычные деловые расходы, прокомментировал адвокат, когда ему пришлось выложить за лицензию чуть ли не 2 000 долларов.
Оба — Девро и Дэйвид Скотт — предупреждали его, что не следует заказывать, а главное — пить спиртное в заведениях на Побережье, если он не хочет однажды поутру очнуться накаченным наркотиком и обобранным или — что еще хуже — проданным в матросы на какое-нибудь китайское судно. Этот способ получения денег и расправы с неугодными был довольно новым в Сан-Франциско, и для несчастных жертв только что придумали название — «шанхаированный».
Однажды, поздно вечером, когда рабочие разошлись по домам, Марш замешкался в салуне и не пошел в отель. Его задержало странное, неопределенное, гнетущее чувство, причину которого он никак не мог установить. Может быть, его душевные терзания странным образом были связаны с новым пианино, которое только сегодня доставили из магазина. Марш присел на стульчик перед пианино, и после пары пробных аккордов весь оказался во власти чувств и воспоминаний о той радости, которой он достигал благодаря музыкальному дару, унаследованному от матери.
А потом… его пальцы немилосердно обрушились на клавиши, исторгая из инструмента утробную какофонию. То время прошло. Чертово пианино! Оно было необходимо как залог процветания заведения. Он собирался предложить публике такие развлечения, каких не было в «Серебряной леди». Закуски, честная игра. То же, что в соседнем салуне. И еще кое-что.
Марша охватила внезапная дрожь. Нелюбимое дитя судьбы, он решил обойти самые известные салуны на Побережье. «Моро», «Гром среди ясного неба», «Капля росы». Поговаривали, что некоторым посетителям удавалось только войти в эти заведения, выйти — никогда, по крайней мере через парадный вход.
Марш оставил еду для собаки и приоткрыл окно, чтобы животное могло беспрепятственно входить и выходить. Пес никогда не притрагивался к пище в присутствии Марша. Во время отлучек хозяина еда исчезала, и собака стала выглядеть не такой заморенной, как на заре их знакомства, хотя своего отношения к человеку, видимо, не изменила. Ну что ж, думал Марш, он и сам мало менялся с годами.
Кантон собрался уходить. Бедром он, как всегда, чувствовал холодок винтовки, почти скрытой черной плотной курткой. Марш закрыл входную дверь на замок и зашагал по улице. На этот раз он решил пройтись пешком: ему необходимо было выплеснуть накопившуюся энергию и успокоиться.
Новый город и новое окружение притупили его врожденную осторожность. В Сан-Франциско у него не было явных врагов, хотя, кто знает… изрядное количество братьев, кузенов и другой родни несчастных, отправленных Маршем на тот свет, не отказались бы свести счеты с ним в любом месте. Так или иначе он не придал особого значения тому, что какой-то человек, кажется, выслеживал его. Мужчина был ниже среднего роста, и наметанный глаз Марша сразу определил, что он безоружен. Когда мужчина неожиданно исчез, Марш сказал себе, что он чрезмерно подозрителен и, обжегшись на молоке, дует на воду.