Маскарад

Третья ведьма.
Три ведьмы могут… вроде как поделить ношу.
Дева, мать и… старая карга. Полный набор.
Проблема заключалась в том, что матушка Ветровоск объединяла в себе все три ипостаси. Насколько знала нянюшка, матушку вполне можно было причислить к девам. Вместе с тем она вписывалась и в третью категорию — по крайней мере по возрастному цензу. Ну а что касается оставшегося второго пункта… Попадись матушке Ветровоск под горячую руку — и на собственной шкуре испытаешь, каково приходится осеннему цветочку, когда суровая Природа, мать, напускает на него первые ноябрьские заморозки.
Однако кандидатка на свободную вакансию объявится непременно. В Ланкре есть парочка девиц, достигших подходящего возраста.
Беда в том, что юношам Ланкра тоже известно об их существовании. Летом нянюшка регулярно прогуливалась по полям. Глаз у нее был зоркий (хотя она умела не видеть того, что не надо было видеть), а слух настолько острый, что стены не были ему помехой. Фиолетта Пеннидж гуляла с молодым Хитрюгой Возчиком — правда, гуляли они, как правило, недолго, слишком уж быстро уставали и всё норовили прилечь. Бонни Кварней весь май собирала орехи с Вильямом Простаком, и, если бы не ее предусмотрительность и своевременная подсказка нянюшки, собирать бы Бонни в феврале еще один урожай. И уже довольно скоро мать Милдред Жестяннингс поговорит с отцом Милдред Жестяннингс, а тот, в свою очередь, поговорит со своим другом Прутоплетсом, а тот — со своим сыном Хобом, после чего случится свадьба, все будет прилично и цивилизованно, пара-другая фингалов не в счет  [1] . «Да уж, — подумала нянюшка с мечтательной улыбкой, — что ни говори, а жаркое ланкрское лето такая штука… И невинность только способствует потере этой самой невинности ».
Вдруг из десятков имен всплыло одно. Ну точно! Как же можно было о ней-то забыть? Да очень просто: взяла и забыла. Когда начинаешь думать о девушках Ланкра, ее имя не сразу приходит в голову. А потом говоришь: «Ах да, и она тоже, само собой. Разумеется, очень примечательная девушка. И прическа оригинальная».
Но она умная и, самое главное, небесталанная. Во всех смыслах. Возьмем, к примеру, голос. Через него проявляется сила. И опять-таки весьма примечательная внешность, поэтому вряд ли стоит опасаться, гм, дисквалификации…
Ну что ж, в таком случае решено. Новая ведьма, которую можно задирать и на которую можно производить впечатление, — это несколько взбодрит матушку, а Агнесса потом только спасибо скажет.
Нянюшка Ягг с облегчением вздохнула. Шабаш — это минимум три ведьмы. А две ведьмы — это свара.
Отворив дверь в хижину, она по невысоким ступенькам поднялась в свою спальню.
На пуховом одеяле покоилось озерцо серой шерсти — это был принадлежащий нянюшке кот, здоровущий котяра по кличке Грибо. Перед тем как залезть в постель, нянюшка, уже облаченная в ночную сорочку, переместила своего любимца в ноги — признаться, не без некоторого труда. Грибо даже не проснулся.
Чтобы отогнать дурные сны, она хлебнула из бутылки, пахнущей яблоками и счастливой кончиной головного мозга. Затем взбила подушки, подумала еще раз: «Она… решено!» — и отбыла в страну сновидений.
Некоторое время спустя Грибо проснулся, потянулся, зевнул и бесшумным прыжком переместился на пол. После чего этот зловреднейший и коварнейший меховой шар, достаточно умный, чтобы, разинув пасть и уложив себе на нос кусочек хлеба, усаживаться под кормушкой для птиц, вспрыгнул на подоконник и исчез в оконном проеме.
А еще несколькими минутами спустя соседский петух, собираясь встретить новое утро, вытянул шею — и безвременно скончался прямо посередине «кукареку».
Перед Агнессой простиралось гигантское пространство темноты. Одновременно ее слепил яркий свет. У самого края сцены, в длинном, наполненном водой желобе, плавали гигантские плоские свечи. Они-то и давали яркий желтый свет, совсем не такой, как от масляных ламп, к которым она привыкла дома. Там, за световой стеной, ждал зритель — громадное и чрезвычайно голодное животное, жадно разинувшее пасть.
— Будь добра, милочка, сообщи нам, когда будешь готова, — донеслось откуда-то из-за световой стены.
В этом голосе не было какой-то особой зловредности. Просто его обладатель хотел, чтобы она побыстрее начинала, чтобы поскорее отпела свое и освободила сцену.
— Я… э-э, приготовила одну песню, это…
— А ты предупредила госпожу Надмену? Она знает мелодию?
— Э-э, вообще-то, мой номер исполняется без аккомпанемента, это такая…
— Так это народная песня?
Во мраке зашептались. Кто-то тихонько засмеялся.
— Ну что ж… Пердита, если не ошибаюсь? Мы внимательно слушаем.
Судорожно выдохнув, Агнесса запела «Песню про ежика». И примерно к слову этак седьмому поняла, что совершила большую ошибку. Такую песню надо петь в таверне, где на тебя бросают плотоядные взгляды и где слушатели громко сдвигают кружки в такт. А эта огромная сверкающая пустота буквально засасывала ее голос, заставляла его дрожать и взлетать на несвойственную ему визгливую высоту.
В конце третьего куплета Агнесса замолчала. Она почувствовала, что краснеет — начиная примерно с коленок. Площадь предстояло покрыть немалую, поэтому красноте потребуется некоторое время, чтобы добраться до лица, зато потом вся Агнесса, с ног до головы, станет приятного клубничного оттенка.
До нее донеслось приглушенное шушуканье. Вроде бы прозвучала какая-то ремарка насчет тембра, а потом кто-то сказал: «Зато внушительно». Последнее высказывание ее вовсе не удивило. Агнесса знала, что и в самом деле сложена внушительно. Под стать зданию Оперы. Нельзя сказать, чтобы она особо гордилась этим.
Затем тишину разорвал громкий вопрос:
— Судя по всему, милочка, пению ты нигде не училась. Я прав?
— Не училась, — подтвердила Агнесса.
Это целиком и полностью соответствовало действительности. Единственной стоящей упоминания певицей Ланкра была нянюшка Ягг, которая применяла к песням чисто баллистический подход. Это когда нацеливаешься голосом в конец куплета, а дальше бьешь из всех орудий.