Пирамиды

Он умолк, сделав рукой неопределенный жест.
Теппик ласково поглядел на отца.
– Хорошо, хорошо, папа, – сказал он. – Верховный жрец Диос объяснил мне, что главное – не забывать регулярно принимать ванну и смотреть, куда идешь.
Теппицимон, прищурившись, посмотрел на сына.
– Надеюсь, у тебя со зрением все в порядке?
– В полном порядке, папа.
– Что же, прекрасно, – сказал царь. – Прекрасно, прекрасно. Искренне рад.
– Наверное, мне пора ехать, папа. Иначе я пропущу прилив.
Его величество кивнул и порылся в карманах.
– Тут у меня было кое-что, – пробормотал он, вывернул карман наизнанку, и в ладони у Теппика оказался маленький кожаный мешочек.
Теппик опустил подарок в карман. Его величество уже привычным жестом потрепал сына по плечу.
– Это тебе на дорогу. – Он понизил голос: – Только тетушке не говори. Впрочем, она уже отправилась отдыхать. Переживания подточили ее силы.
Теперь Теппику оставалось только принести в жертву цыпленка у подножия статуи Куфта, основателя Джелибейби, дабы мудрая рука предка направляла его стопы в этом мире. И хотя это был всего лишь маленький, тощий цыпленок, когда Куфт вполне насытился им, цыпленка подали царю к обеду.
На самом деле Джелибейби был небольшим царством, целиком погруженным в свои интересы. Даже обрушивавшиеся на него бедствия были какими-то ненастоящими. Любое мало-мальски уважающее себя речное королевство постоянно страдает от страшных, сверхъестественных бедствий, тогда как Древнее Царство Джелибейби за последнюю сотню лет удостоилось лишь Нашествия Жабы [4].
Тем же вечером, когда корабль был уже далеко от дельты Джеля и держал курс через Круглое море на Анк-Морпорк, Теппик вспомнил о мешочке и решил исследовать его содержимое. С чисто отеческой любовью, но не чураясь при этом практических соображений, его величество благословил сына в долгий путь винной пробкой, жестянкой с супом из седла барашка, бронзовой монеткой неопределенного достоинства и банкой сардин, которые годились Теппику в дедушки.
* * *
Хорошо известно, что, когда человек лицом к лицу сталкивается со смертью, чувства его моментально обостряются до чрезвычайности. Всегда считалось, что это помогает человеку найти нетривиальный выход из затруднительной ситуации. Это не так. Данное явление – классический пример эмоционального замещения. Чувства сосредоточиваются на чем угодно, кроме самой проблемы (в случае Теппика проблема представляла собой широкое, вымощенное булыжником пространство, протянувшееся примерно восьмьюдесятью футами ниже), в надежде, что трудности разрешатся сами собой.
Беда в том, что порой они разрешаются не лучшим для вас образом.
Как бы там ни было, Теппик вдруг со страшной отчетливостью и остротой ощутил окружающий мир. Лунный свет, сияющий на коньках крыш… Запах горячего хлеба, доносящийся из расположенной неподалеку пекарни… Жук, с мягким гудением пронесшийся куда-то вверх… Далекий детский плач и лай собаки. Нежно скользящий, почти неосязаемый воздух и абсолютное отсутствие какой-либо опоры под ногами…
* * *
В тот год поступающих в Гильдию набралось больше семидесяти. Будущим убийцам предстоял сравнительно легкий вступительный экзамен; поступить в школу несложно, несложно и закончить ее (весь фокус заключается в том, чтобы не выйти из нее ногами вперед). Мальчишек, заполнивших двор Гильдии, роднили между собой по крайней мере две общие черты: у каждого был большой, намного больше его самого, сундук и на каждом неуклюже сидел большой, намного больше его самого, приобретенный на вырост костюм. Некоторые горячие головы даже прихватили с собой оружие, которое, впрочем, было конфисковано и отправлено домой в течение ближайших недель.
Теппик внимательно разглядывал толпу. Бесспорно, он обладал явным преимуществом – единственный ребенок родителей, слишком занятых собственными делами, чтобы чересчур опекать его или хотя бы время от времени вспоминать о его существовании.
Мать Теппика была приятной в обращении дамой, сосредоточенной на себе, как гироскоп. А еще она любила кошек. Не только поклонялась им, как и всякий житель царства, но искренне любила их. Теппик знал, что в речных царствах с симпатией относятся к кошкам, но, согласно его понятиям, животные эти должны напоминать скорее грациозные статуэтки, тогда как кошки матери были маленькими, брызжущими слюной, плоскомордыми желтоглазыми фуриями.
Отец Теппика уделял много времени государственным заботам и периодически объявлял себя чайкой. Возможно, это происходило по причине общей рассеянности монарха. Теппик не раз ломал голову над тем, как родители вообще умудрились его зачать, ведь они буквально никогда не совпадали по фазе – в смысле взаимоотношений, не говоря уж о настроении.
Однако что было, то было – таковое явно имело место. Ну а после рождения Теппику предоставили воспитываться самому методом проб и ошибок, с помощью ненавязчивых увещеваний и периодических подбадриваний сменявших друг друга наставников. Отец нанимал ему лучших учителей, и однажды – славное то было время – целую зиму в наставниках у Теппика пробыл преклонных лет браконьер, охотник на ибисов, который на самом деле забрел в царский сад в поисках случайно залетевшей туда стрелы.
Теппику вспомнились шумные охоты в сопровождении гвардии, прогулки при лунном свете по мертвым аллеям некрополя, но лучше всего были поездки на шаланде-пиле – хитроумном, устрашающего вида сооружении, способном, не без риска для рулевых, превратить кишащую невинными утками заводь в море плавающего паштета.
Наведывался он и в библиотеку, к запертым полкам – браконьер обладал еще несколькими навыками, обеспечивавшими ему неплохой заработок в ненастную погоду, – и часами предавался безмятежному чтению. В особенности Теппику нравилось сочинение, озаглавленное «Сквозь дворцовые ставни» – раритетное издание, перевод с халийского г-на X., с раскрашенными от руки иллюстрациями для особых любителей. Это было местами смущавшее Теппика, но крайне назидательное чтение, так что, когда томный юный наставник, присланный жрецами, предложил принцу познакомиться с некоторыми «борцовскими» приемами, пользовавшимися особой любовью у классических псевдополитанцев, Теппик, подумав над предложением, хорошенько огрел пылкого юношу шляпной вешалкой.
Образованием Теппика никто специально не занимался. Оно снизошло на него само собой, подобно тому как образуется перхоть.
В мире, окружающем мир его мыслей, пошел дождь. Еще одно новое впечатление. Теппик, разумеется, слышал о дожде, о том, как вода падает с неба маленькими капельками. Он просто не ожидал, что воды будет так много. В Джелибейби никогда не шел дождь.
Учителя сновали в толпе мальчиков, похожие на вымокших, слегка потрепанных дроздов, но Теппик смотрел не на них – его взгляд завороженно следил за группой старших студентов, которые, приняв небрежные позы, стояли возле украшенного колоннами входа в школу. Они, как и учителя, были с ног до головы в традиционных цветах – их платья переливались всеми восемью оттенками черного.
То были цвета с примесью серого, цвета, лежащие по ту сторону черноты, цвета, которые можно получить, если расщепить беспримесный черный в восьмигранной призме. Людям, лишенным чувства волшебного, описать эти цвета практически невозможно, но если уж и попытаться, то сначала нужно предложить слушателю покурить чего-нибудь запретного или взглянуть на крыло вороны.
Критическим оком старшеклассники разглядывали новоприбывших.
Теппик следил за ними не отрывая глаз. Костюмы их были скроены по последней моде, которая отдавала предпочтение приталенным камзолам с накладными плечами и остроносым башмакам. В целом, модники слегка смахивали на длинные разодетые гвозди.
«Я стану таким же, как они», – подумал Теппик.
И добавил: «Разве что оденусь получше».
Ему припомнился дядюшка Вирт, сидящий на ступенях дворца и задумчиво оглядывающий Джель. «О сатине и коже забудь, – говорил он. – И о всяких дорогих побрякушках тоже. На тебе не должно быть ничего яркого, ничего, что могло бы скрипнуть или звякнуть. Лучше всего плотный шелк или бархат. В конечном счете не важно, в скольких погребениях ты будешь участвовать. Важно, чтобы никто из потенциальных погребенных не поучаствовал в твоем».