Лесная быль. Рассказы и повести

Но вот в доме началось большое волнение: подходил Октябрьский праздник. В столовой на доске объявлений появилась надпись крупными буквами:
ЧЬЯ КОМНАТА БУДЕТ ЛУЧШЕ УБРАНА?
Ребята старались из всех сил: мальчики натёрли до блеска полы, девочки спешно дошивали новые занавески. Дорожки в саду посыпали ярким, как золото, песком. Сергушок с Колей где-то нашли и привезли полную тачку.
Хромой Петя третий день до позднего вечера сидел за столом и, высунув от усердия язык, разрисовывал огромный лист.
Этот плакат предназначался для комнаты мальчиков, и те надеялись с его помощью выиграть соревнование с девочками. Они все очень волновались: плакат был гвоздём соревнования.
— Старайся, Петюк, — повторяли мальчики, поминутно забегая в столовую. — Там у них Валька разрисовывает. Да куда ей!
Сергушок стоял у Пети за спиной. В увлечении он то и дело поднимал правую руку и водил ею по воздуху, повторяя все движения Петиной кисти. Наконец он не выдержал:
— Петь, ты только слово скажи. Это у тебя что такое будет?
— Завод, — ответил Петя и откинулся, чтобы лучше оценить рисунок. — Это исторический плакат. До революции здесь был пустырь и камни — вот, видишь, как тут, в углу, нарисовано? А теперь — вот он, завод какой! А с этой стороны — электростанция. Видишь, Ильич на неё рукой показывает, чтобы понятно было? Дай мне баночку, вон ту, с краской!
Банка стояла на полу, и Пум в эту минуту по уши засунул в неё голову осведомиться, чем пахнет.
— Ты что делаешь? — закричал Сергушок и толкнул щенка в бок.
Пум испуганно подпрыгнул, банка перевернулась и крепко засела у него на голове. Густая краска потекла, заливая ему глаза, а потом и пол, и чистый коврик у двери, и длинный коридор, по которому помчался обезумевший от страха щенок.
— Держи! Лови! — кричал Сергушок и тоже нёсся изо всех сил по коридору. За ним с криком и смехом бежала куча детворы, и вся эта шумная компания ввалилась в кухню, где тётя Домна усердно месила тесто на завтрашние праздничные пироги.
Последним по коридору с горькими слезами ковылял Петя.
— Краска моя, — плакал он, — последняя баночка! Венок покрасить Ленину. Теперь нас девчонки забьют!
Пума, ослеплённого и до смерти перепутанного, поймали и отмыли, тоже с перепугу, в чистом ведре. Пол оттёрли веником. Всё привели в порядок.
А Петя сидел в столовой, наклонившись над недорисованным плакатом.
— Без краски-то что делать буду? — грустно говорил он. — И надо же было ему сунуться, Пумке. Теперь уж, конечно, девочки…
Но он не договорил и даже откинулся на спинку стула, точно собрался попятиться: Валя, всегдашняя его соперница по рисованию, застенчиво протягивала ему через стол баночку с краской.
— Возьми уж, — сказала она и вздохнула. — У меня ещё есть. Всё равно ведь нечестно выигрывать, если Пумка виноват. Правда?
Петя нерешительно, словно ещё не веря, взял банку, посмотрел на неё, потом на Валю и густо покраснел.
— Эта самая! — проговорил он. — Ну, Валя! Спасибо тебе!
Работа его затянулась до поздней ночи, но Анна Васильевна на этот раз распорядилась ему не мешать. На следующий день за утренним чаем должно было состояться решение: чей плакат лучше.
Утром плакаты повесили в столовой. Валя и Петя, бледные от волнения, стояли в стороне, стараясь не смотреть ни на рисунки, ни друг на друга.
Петин плакат обвивала густая яркая гирлянда зелёных дубовых листьев,
— Петин лучше! Петин лучше! — дружно закричали мальчики.
Но тут Петя вдруг стукнул костылём и выступил вперёд.
— Я хочу сказать, — заговорил он и ещё больше разрумянился. — Я хочу сказать, что у меня листья вышли, правда, нарядные, они плакат очень украсили. Только зелёную краску мне Валя дала. Потому что моей краской Пумка покрасился. Даже коридор весь покрасил. И потому это всё равно что Валины листья. И за листья мой плакат хвалить нельзя. И значит, у нас плакаты одинаковые. Вот так я думаю.
Петя немного задохнулся от волнения. И совсем растерялся, когда все, девочки и мальчики, так дружно захлопали в ладоши, что Пум испуганно прижался к его ногам и чуть-чуть заскулил.
Анна Васильевна растрогалась, даже голос её немного дрожал, когда она дождалась тишины и снова заговорила:
— Так как же, ребятки, рассудим?
— Петя правильно говорит! Петька молодец! И Валька молодец, что краску дала! — наперебой кричали мальчики и девочки. И первый приз за лучший плакат, коробку ярких цветных карандашей, решено было поделить пополам.
— А кому какие карандаши достанутся? — спросил маленький Коля. — Как рoвно поделить?
Поделить оказалось просто: Анна Васильевна весело улыбнулась, засунула руку в ящик буфета и воскликнула:
— Ну и чудеса! Тут, оказывается, две коробки карандашей лежат. Одинаковые.
Петю и Валю посадили за стол рядом, яркие коробочки карандашей перед их тарелками были не так ярки, как их счастливые лица.
После завтрака они уселись тоже рядышком в уголке и долго осторожно чинили карандаши и пробовали их цвет на бумаге. Пум вертелся около. Ему очень хотелось попробовать хоть один карандашик, даже зубы чесались.
Кроме Пума в детском доме жил ещё старый лохматый цепной пёс. Он был чёрный, громадный и сердитый. Самое удивительное в нём было имя: его звали Сверчок. Кто и когда придумал это неожиданное имя, было неизвестно.
— А я догадался! — закричал раз за обедом Сергушок и, подпрыгнув, опрокинул тарелку супа прямо на пол.
— Догадался, как за столом безобразничают? — хмуро спросила тётя Домна и вытащила из-под стола тряпку.
— Я не про то, — сконфузился Сергушок, — я нечаянно, тётя Домна, не сердись. Я про Сверчка догадался, почему его так зовут.
— Почему? — хором спросили ребята.
— Потому, что он… совсем на сверчка не похож! — выкрикнул Сергушок при общем смехе.
Так и решили, что ничего лучше не придумаешь.
А Сверчок сидел около своей будки сердитый и лохматый и косился на маленького белого щенка.
«Отвяжись!» — зловеще рычал он. А Пум забегал то с одной, то с другой стороны и норовил вцепиться в лохматый хвост.
«Рразорву!» — рычал Сверчок и делал вид, что бросается на Пума. Но тот твёрдо знал собачьи законы: большому псу кусать щенка не полагается. Он проворно падал на спину и весело болтал в воздухе лапками:
«А ну, цапни, если можешь!»
Сверчок постоит над ним и с сердитым рычанием лезет в будку: там уж нахальный Пумка не смел его тревожить.
Но беспокойному щенку этого было мало: он любил ребят, уважал тётю Домну и Анну Васильевну, дразнил Сверчка и Ваську, а настоящего товарища для возни на целый день у него всё-таки не было. Пете бегать с ним по двору было не под силу.
И вдруг… товарищ нашёлся.
— Мыши у нас завелись, Анна Васильевна, — пожаловалась как-то тётя Домна. — Это что ж такое? Сахар таскают, мешки грызут, а в мышеловку — ну вот никак не лезут.
— А Васька на что? — спросила Анна Васильевна.
— А сало на боках растить, другой ему заботы нет, — махнула рукой тётя Домна. — Вчера у него мышь под самым носом пробежала. Так он зажмурился, да и только.
Ребята насторожились.
— Анна Васильевна, — умоляющим голосом заговорила Валя. — Я тут котёнка одного видела. Беспризорный. Чёрный такой, лохматенький.
— Мало у вас зверей, — замахала руками Анна Васильевна. — От одного Пумки хлопот не оберёшься.
Но в голосе её не слышалось достаточной твёрдости, и девочки весело перемигнулись.
Через минуту в передней под вешалкой состоялось совещание.
— Он на соседний двор ходит, — торопливо шептала Валя, — в ящик мусорный. Его только подстеречь и сразу — шапкой.
— Сергушок, ты первый караулить будешь. Я с тётей Домной на базар пойду, а там отпрошусь. Ей самой котёнка хочется. Тебя сменю. Так и подстережём.
— Шапкой не надо, — возражал Сергушок, — ещё промахнёшься. Лучше в ящик еды всякой наложим. Он прыгнет, а мы его — крышкой.