Сын Америки

– Знаешь, я иногда просто не пойму, откуда это у тебя.
– Что «это»? – спросил он вызывающе.
– Выходки какие-то дурацкие.
– А в чем дело?
– Вот напугал сестру чуть не до смерти этой крысой. Что ты – дурачок или маленький?
– А я почем знал, что она такая трусиха?
– Бэдди! – позвала мать. – Возьми постели там газету.
– Сейчас, мама.
Бэдди развернул газету и накрыл кровавое пятно на полу, где свалилась убитая крыса. Биггер подошел к окну и рассеянно выглянул на улицу. Мать, нахмурясь, смотрела ему в спину.
– Я иной раз думаю, зачем я только тебя на свет родила, – сказала она с обидой.
Биггер посмотрел на нее и опять отвернулся:
– А ведь верно. Оставила б меня там, где я был.
– Бесстыдник! Замолчи сейчас же!
– Да не кричи ты, ради бога, – сказал Биггер, закуривая сигарету.
– Бэдди, возьми обе сковороды и брось их в раковину, – сказала мать.
– Сейчас, мама.
Биггер прошелся по комнате и сел на кровать. Мать следила за ним глазами.
– Был бы ты мужчиной, так нам не пришлось бы жить в этой помойной яме, – сказала она.
– Ну, начинается.
– Как ты, Вера? – спросила мать.
Вера подняла голову и испуганно огляделась, как будто ожидала увидеть еще одну крысу.
– Ох, мамочка!
– Бедная ты моя.
– Я не виновата. Меня Биггер напугал.
– Ты не ушиблась?
– Головой стукнулась, когда упала.
– Ну ничего, успокойся. Пройдет.
– Как это он только может, Биггер. – Вера опять заплакала.
– Он просто дурень, – сказала мать. – Дурень безмозглый, вот и все.
– Я теперь опоздаю на курсы кройки и шитья.
– Ты ляг как следует и полежи еще немного. Тебе легче станет, – сказала мать.
Она отошла от Веры и сердито посмотрела на Биггера.
– А если бы ты встал как-нибудь утром и нашел сестру мертвой в постели? Что бы ты тогда сказал? – спросила она. – А если б эти крысы всем нам ночью горло перегрызли? Да что! Тебя ведь это не трогает! Ты только о себе и думаешь. Даже когда Бюро помощи предлагает тебе работу, ты ломаешься, покуда не пригрозят снять семью с пособия и лишить последнего куска хлеба. Честное слово, Биггер, такого никудышного парня я в жизни не встречала.
– Это я уже тысячу раз слышал, – сказал он, не поворачивая головы.
– Ну так выслушай еще раз! И помни, Биггер, когда-нибудь придется тебе поплакать. Когда-нибудь ты еще пожалеешь, что не научился ничему, кроме как шляться по улицам. Только будет поздно.
– Довольно тебе каркать, – сказал он.
– Я не каркаю, а говорю то, что есть! А если тебе не нравится, можешь убираться. Мы и одни проживем. Что с тобой в этой дыре мучиться, что без тебя.
– Да оставь ты меня, ради бога, – сказал он с раздражением.
– Вот попомни мои слова, – продолжала она. – Если ты не возьмешься за ум и не отстанешь от своей шайки, кончишь там, где тебе и не снится. Думаешь, я не знаю, чем вы занимаетесь? Знаю. Та дорожка, по которой ты идешь, сынок, ведет прямо на виселицу, заруби себе это на носу. – Она оглянулась и увидела Бэдди. – Бэдди, выкинь этот ящик.
– Да, мама.
Наступило молчание. Бэдди понес ящик из комнаты. Мать ушла к плите за занавеску, Вера села на кровати и спустила ноги на пол.
– Полежи еще, Вера, – крикнула мать.
– Уже все прошло, мама. Мне надо идти на курсы.
– Ну, если прошло, так накрывай на стол, – сказала мать, снова уходя за занавеску. – Господи, как я устала от всего этого, – жалобно зажурчал оттуда ее голос. – Мечешься, мечешься, все только стараешься для детей, а им и дела нет.
– Неправда, мама, – запротестовала Вера. – Зачем ты так?
– Иной раз кажется, вот легла бы – и не встала.
– Мама, мама, не надо так говорить.
– Все равно при такой жизни меня надолго не хватит.
– Скоро я буду уже взрослая, мама, начну работать.
– Только я до этого не доживу. Господь призовет меня раньше.
Вера прошла за занавеску, и Биггер услышал, как она утешает и уговаривает мать. Он старался не вслушиваться в их голоса. Он ненавидел своих родных, потому что знал, как им тяжело и что он бессилен помочь им. Он знал, что, если только он впустит в свое сознание картину их жизни, такой жалкой и неприглядной, страх и отчаяние тотчас же захлестнут его. Вот почему он старался замкнуться в каменном равнодушии. Он жил вместе с ними, но за непроницаемой стеной. К себе он был еще более суров. Он знал, что стоит ему осознать во всей полноте, что представляет собой его жизнь, и он убьет себя или кого-нибудь другого. Поэтому он прятался от самого себя и искал выхода в бессмысленном озорстве.
Он встал и раздавил окурок о подоконник. Вошла Вера и принялась раскладывать на столе ножи и вилки.
– Идите завтракать, дети, – позвала мать.
Он сел за стол. Запах жареного бекона и кипящего кофе проникал сквозь занавеску. Донесся голос матери, напевавшей:
Жизнь мчится, словно горный поезд,
И машинист пусть смотрит в оба,
Чтоб с рельсов не сойти ни разу
От колыбели и до гроба.
Песня его раздражала, и он был рад, когда мать перестала петь и вошла в комнату с кофейником и сморщенными ломтиками бекона на тарелке. Вера поставила на стол хлеб, и все сели. Мать закрыла глаза, опустила голову и забормотала:
– Благодарим тебя, господи, за пищу, которую ты ниспослал нам для поддержания тела нашего. Аминь. – Она подняла глаза и тем же тоном сказала: – Если хочешь удержаться на работе, Биггер, придется тебе научиться вставать пораньше.
Он не ответил, даже не посмотрел на нее.
– Кофе будешь пить? – спросила Вера.
– Буду.
– Так ты, значит, возьмешь это место, Биггер? – спросила мать.
Он отложил вилку и повернулся к ней.
– Я же тебе вечером сказал, что возьму. Сколько раз можно спрашивать одно и то же?
– Что ты набрасываешься, как дикий зверь? – сказала Вера. – Спросить нельзя?
– Передай мне хлеб и заткнись.
– Помни же, в половине шестого ты должен быть у мистера Долтона, – сказала мать.
– Ты уже это десять раз говорила.
– Я боюсь, как бы ты не забыл, сынок.
– И наверняка забудет, – сказала Вера.
– Оставьте вы Биггера в покое, – вмешался Бэдди. – Он ведь сказал, что возьмет это место.
– Брось ты с ними говорить, – сказал Биггер.
– Сейчас же замолчи, Бэдди, или уходи из-за стола, – сказала мать. – Не хватало еще, чтоб и ты стал язык распускать. Довольно и одного полоумного в семействе.
– Оставь, мама, – сказал Бэдди.
– Посмотреть на Биггера, так он будто и не рад, что получает работу, – сказала мать.
– А что я должен делать? Танцевать? – спросил Биггер.
– Биггер! – крикнула сестра.
– А ты не суйся, не твоего ума дело, – сказал он ей.
– Если Биггер возьмет это место, – сказала мать тихим, ласковым голосом, аккуратно отрезая ломтик хлеба, – я для вас устрою хорошее уютное жилье, ребятки. Не будете больше тесниться, как свиньи в хлеву.
– Не из таких Биггер, чтобы думать об этом, – сказала Вера.
– Слушайте, дайте мне поесть спокойно, – сказал Биггер.
Мать продолжала говорить, не обращая внимания на его слова, но он уже не слушал.
– Мама говорит с тобой, Биггер, – сказала Вера. – Ну и что? – Как тебе не стыдно, Биггер!
Он отложил вилку, и его крепкие черные пальцы вцепились в край стола; стало тихо, только вилка Бэдди позвякивала о тарелку. Биггер смотрел на сестру в упор, пока та не опустила глаза.
– Дайте мне поесть спокойно, – повторил он.
Доедая, он чувствовал, что они думают о работе, которую он должен получить сегодня, и это бесило его: он чувствовал, что его обошли, заставили дешево сдаться.
– Мне нужно денег на трамвай, – сказал он.
– Вот, больше у меня нет, – сказала мать, подвинув к его тарелке монету в двадцать пять центов.
Он положил монету в карман и одним духом проглотил свою чашку кофе. Он снял с вешалки пальто и кепку и пошел к двери.