Брат Посвященный

Жрец потряс головой, стряхивая видение. Палуба больно упиралась ему в спину — он лежал там, где и упал, как пьянчуга, в собственную блевотину. Асигару попробовал пошевелиться, но небо поплыло у него перед глазами, и он остался лежать, глядя на мачты, качающиеся под звездами. Воздух был холодным, сверху на жреца равнодушно взирала полная луна. Скоро к нему вернутся и гнев, и ненависть.
В каюту принесли еще лампы, и Суйюн попросил мать девочки выйти. Потом взял пустую чашку, стоявшую на полке у постели, и понюхал ее.
— Жрец давал ей только это?
Служанка кивнула. Суйюн поставил чашку обратно. По крайней мере на этот раз томсойянский жрец не нанес больной непоправимого вреда, как бывало чаще всего. Корень лоды — сонный отвар.
Девочка справится с побочными действиями настоя, хотя они довольно серьезны.
С помощью нескольких широких поясов больную обездвижили, но девочку по-прежнему била дрожь и терзала сильная боль. Суйюн осторожно приподнял ее голову и, оттянув веко ребенка, кивнул. Служанка — встала на колени с другой стороны постели — она была готова сделать все, что нужно, без лишних вопросов. Ее помощь очень пригодится, подумал Суйюн. Женщина явно приняла на своем веку немало родов и выходила не один десяток младенцев. Кроме того, она безоговорочно доверяла ботаистам.
Из шелкового мешочка Суйюн извлек серебряные и золотые иголки, тщательно прокалив на огне каждую, прежде чем вставить их девочке под кожу. Поток ши в ее теле прервался, и боль внезапно исчезла. Лицо дочери Когами разгладилось, а дыхание стало ровным, почти нормальным.
Лезвие миниатюрного ножа отличалось невероятной остротой. Когда Суйюн рассек кожу на животе больной, та ничего не почувствовала. Монах сделал все вовремя, не поторопившись ни на секунду.
Жрец поднялся по трапу, притворяясь, будто не замечает Сикибу Когами, сидевшую на подушке у двери каюты. Асигару вымылся и переоделся, и хотя все еще испытывал слабость и недомогание, на палубу его привел гнев. Не обращая внимания на взгляды, он прямиком направился к Когами Норимасе, который все так же стоял у перил. Таиться уже не имело смысла. Жрецу было наплевать, — что их увидят вдвоем. Он знал, что надо делать.
Асигару грубо схватил Когами за рукав и резко развернул невысокого чиновника лицом к себе.
— Ну что ж, Когами Норимаса, ты получишь по заслугам, — злобно просипел жрец.
— На нас смотрят, — запротестовал Когами.
— Пусть смотрят и катятся в бездну!
— Асигару-сум, прошу вас! — Торговца встревожило поведение жреца и безумная ярость в его глазах.
— Слушай меня, Когами. — Асигару с ненавистью выплюнул его имя. — Яку Катта узнает о твоем предательстве. Даю слово: если ты не выполнишь того, что я тебе скажу, тебе не выйти из порта живым. Катта-сум не терпит провалов, и его терпение я испытывать не намерен.
— Но мне… мне было приказано только смотреть, а потом доложить о том, что я видел. Я…
— Не лги, Когами Норимаса! Тебе было приказано помогать мне, и ты будешь помогать, иначе и думать забудь о новой должности, понял?
Щуплый торговец кивнул, не находя в себе сил вымолвить хоть слово. Рука, державшая его, тряслась от злости, а глаза жреца расширились, как у безумного.
В первый раз оглядевшись по сторонам, Асигару поймал на себе взгляды моряков, впрочем, немедленно отвернувшихся.
— Возьми вот это, — прошептал жрец, сунув в руку торговцу маленький сверток и зажимая его непослушные пальцы. — Когда молодой монах закончит колдовать над твоей дочерью, проклиная ее душу, ты поднесешь ему чаю. Он, конечно, скажет тебе спасибо. Смотри, чтобы чай был крепким, и то, что я тебе дал, было как следует в нем размешано. Твоя судьба зависит от тебя самого, Когами Норимаса, чиновник второго ранга. Нужно всего лишь, чтобы монах выпил чай. О том, что напиток отравлен, не узнает никто. Ты не попадешь под суд императора, обещаю. В конце концов, монах спас жизнь твоей дочери, так зачем же тебе желать ему зла? Помни о Яку Катте и его сверкающем мече, и пусть память о славном генерале придаст тебе силы. — Жрец медленно поклонился Когами Норимасе, и тот, будто во сне, ответил ему тем же.
Будто огромная волна понесла Когами в океан, прочь от берегов, прочь от надежды. Обеими руками он стиснул деревянные перила и уставился на стремительные воды. Мерцающая лунная дорожка тянулась вслед за кораблем. Торговец ощутил, как крохотный сверток в кармане его рукава трется о кожу. «Я собираюсь отнять жизнь у брата-ботаиста. Какая карма суждена мне за это? Не важно, что я не виноват. — Он попытался смочить слюной пересохший рот, но не смог. — Я не хочу быть убийцей, совсем не хочу. Как я мог дойти до такого?» Гордость, подсказал тоненький голосок в его голове, к этому привела тебя гордость. Ты жил хорошо — и все равно ходил нахмуренным, словно над тобой висели черные тучи. Ты всегда хотел большего. Смирение — вот чему учил Ботахара. Смирение… Я не стану встречаться с Яку Каттой, кричало его сознание. Когами уже видел острие знаменитого сверкающего меча Яку, занесенного над ним.
Так он и стоял, держась за перила, освещенный сиянием луны, Когами Норимаса, слуга императора, ученик ботаистов — человек, коего судьба забросила в неимоверную даль от берега. Двуглавый Дракон поднялся над ним и расправил свои крылья в южном небе. «Я обречен», — подумал Когами и в тот же миг осознал, что это действительно так.
Поднявшись на палубу, монах заметил Когами Норимасу, стоящего у борта. Суйюн пересек разделявшее их расстояние и, подойдя к торговцу, негромко кашлянул. От неожиданности тот подскочил на месте.
— С этой минуты да вернется к вам гармония, Норимаса-сум. Полагаю, ваша дочь совершенно поправится, хотя некоторое время будет очень слаба. После того как мы причалим, ее еще пару дней нельзя переносить с корабля. Можете пойти взглянуть на нее, только не будите.
Когами Норимаса зажал рот ладонью. Казалось, он сейчас расплачется, однако, сделав несколько глубоких вдохов, торговец взял себя в руки.
— Не знаю, как мне благодарить вас, брат Суйюн. Вернуть столь неоплатный долг — не в моих силах.
— Я — ученик на пути постижения Великого Знания и не мог поступить иначе.
Когами почтительно поклонился.
— Я глубоко взволнован встречей с человеком, следующим по Великому Пути так неуклонно. Знакомство с вами — большая честь для меня. — Когами, государственный чиновник, поразился искренности своих собственных слов.
Суйюн слегка поклонился в ответ. Он понял, что Когами тоже когда-то учился у братьев-ботаистов. Все признаки налицо: интонации, тщательный выбор слов; поза — смесь благоговейного страха и сдержанного негодования, — которая невольно вырабатывалась у стольких учеников. Однако у торговца не было при себе ни четок, ни образка Ботахары, и он общался с томсойянским жрецом. Потерянный для веры, сделал вывод Суйюн.
— Если хотите посмотреть на дочь, можете спуститься к ней, — повторил монах, решив, что Когами его не понял.
— Позвольте мне принести — вам чашку чая, — промолвил торговец и, прежде чем Суйюн успел открыть рот, поспешил на середину судна, к жаровне с углями.
Инициат проводил его взглядом, однако потом отвлекся на жреца, который незаметно для всех сидел, укрывшись в тени паруса на носу корабля. «Жрец следит за мной, — подумал Суйюн, — а человек, который считает себя оскорбленным, опасен». Монах был уверен, что Асигару трус и больше не посмеет задеть его, но все равно сожалел о случившемся. Если бы девочке не грозила смертельная опасность, Суйюн не допустил бы открытого столкновения. Отношения между двумя верами и без того были до предела натянутыми, и хотя все знали, что интерес императора к сектам магиков вызван чисто политическими причинами, это давало томсойянским жрецам преимущество. Император непредсказуем и вполне может использовать стычку между приверженцами двух учений как повод для запрещения ордена ботаистов. Из-за этого братья-ботаисты ограничили свою деятельность и заняли выжидательную позицию. Время расставит все по местам. Последователям Томсомы не хватает дисциплины и терпения, и очень скоро нужда в них у императора отпадет.