Деревянный Меч
– Что я буду делать у тебя дома – детей твоих пугать, чтобы лучше кашу ели? – Кенет чувствовал, что им овладевает тоскливая безнадежность. Мужик настолько перепуган, что ждать от него осмысленных действий трудно.
– А… а чего угодно господину воину? – слегка запинаясь, спросил мужик. Внезапно Кенета охватила такая злость, что у него в глазах потемнело. Не самое лучшее из чувств, но все же лучше, чем недавняя тоска зеленая.
– А угодно мне узнать, – тихо, со злой отчетливостью произнес Кенет, – неужели никто во всей вашей деревне так-таки и не хочет встретить меня с дрекольем?
– А… это…
– Ясно, – процедил Кенет. – Значит, все же есть такие. Вот к ним ты меня и поведешь.
Жаждущих дать пришельцу отпор оказалось немного. Большую их часть составляли подростки, ровесники Кенета, либо старики. Они угрюмо сжимали в руках серпы, косы и молотильные цепы.
Взглянув на их лица, исполненные хмурого отчаяния, Кенет остановился и отдал поклон. Не тот небрежный кивок, которым воин одаривает встречную деревенщину в ответ на почтительное приветствие. Кенет поклонился деревенским старикам с достоинством, но неспешно и низко, как и подобает младшему кланяться старшим.
Кое-кто переглянулся недоуменно, но старики этим и ограничились. Никто из них не сказал ни слова, никто не ответил на поклон. Вперед выскочил нескладный долговязый подросток на полголовы выше Кенета.
– Нечего сюда ходить! – выпалил он. – Мы вам все уже отдали.
– Кому это – нам? – уточнил Кенет.
– Вам, – мрачно повторил подросток.
– Нам… А я и не думал, что меня так много, – изумился Кенет. – Или у кого-то от страха в глазах двоится?
– А здесь тебя никто не боится! – заорал подросток.
– Вот и ладно, – улыбнулся Кенет. – А я уж думал, во всей деревне ни одного храброго человека не осталось. Теперь вижу, что один, по крайности, есть.
Его слова хлестнули собравшихся подобно оплеухе, но Кенет того и добивался. Гнев и отчаяние по-прежнему боролись в нем, попеременно беря верх. Он уже начинал смутно понимать, кого и чего боится деревня. Если бы не выучка у Аканэ, он бы и сам боялся. Привычный страх за нажитое тяжелым трудом был хорошо ему знаком и памятен – но и только. Он не мог испытать прежний страх. Не умел больше. Да и не владел ничем. Он и не подозревал, как много в нем уже было от воина. Ведь главное, чему обучается воин, – это не знание, как и кого ударить, а знание того, что бояться вовсе не обязательно. Кенет это знал, а деревня – нет. Вот отчего все так скверно складывалось. Он ни в чем не мог упрекнуть этих людей, он до дрожи их жалел, но их нерассуждающая покорность пробуждала в нем бешенство.
– Чего вы хотите? – надтреснутым от обиды голосом произнес один из стариков.
– Помочь вам, – спокойно ответил Кенет. – Если, конечно, вы еще хотите сами себе помочь.
Старик взглянул на него с сомнением, но Кенет без усилия выдержал его взгляд. Он прекрасно знал, что видит сейчас старик: синий хайю обычного для воинов покроя, рукоять меча, торчащего из выложенных серебром ножен, боевой цеп. А вот чего он точно не видит, так это того, что обладателю этих сокровищ еще шестнадцати не исполнилось. Не может увидеть.
– И чем же нам может помочь господин воин? – Теперь в голосе старика звучал неприкрытый сарказм.
– А это смотря что вам мешает, – улыбнулся Кенет. – Вот вы мне расскажите, и посмотрим. Разрешите присесть?
Старик растерянно кивнул. Этот неизвестно откуда взявшийся воин как захватил поводья в свои руки в самом начале разговора, так и не собирался их отпускать. Совершенно непонятно, как с ним разговаривать. А может, он и впрямь не имеет отношения к беде, постигшей деревню? Вон как добротно одет. Меч большой. Ножны богатые. Сразу видать, не какой-нибудь бродяга. Зачем ему связываться с той оголтелой рванью, что запугала деревню?
Сомнения его не остались для Кенета загадкой. Почти всю свою жизнь он прожил среди таких, как этот старик. Он слышал невысказанные мысли старика так же ясно, как если бы тот произнес их вслух.
– Может, вам действительно лучше все рассказать? – мягко напомнил Кенет.
Он расправил полы кафтана и сел. Это оказалось ошибкой. Став учеником воина, а затем и воином, Кенет быстро забыл вкус унижения и страха. Юный воин, которого попросту никто не посмеет унизить, забыл, на что способен перепуганный и униженный крестьянин. И ему напомнили об этом самым недвусмысленным образом.
Он успел заметить, как долговязый подросток с серпом бросился на него, но тощего старика с мотыгой едва не упустил из виду: слишком близко тот стоял. Не успев даже сесть толком, Кенет мгновенно откатился в сторону. Мотыга взрыхлила землю там, где он только что сидел. Подросток зацепился серпом за корень дерева и упал.
– А ну прекратите! – зычно возопил старик, беседовавший с Кенетом. – Господин воин по-хорошему пришел, а вы… что он теперь о вас подумает?
– Ничего особенного, – заверил его Кенет, весело блестя глазами. – Подумаю, что кое-кому надоело терпеть, и это совсем не плохо.
Он подошел к дереву, положил руку на толстую ветку, подтянулся и сел. Его темно-синий кафтан среди желтой и красной листвы мрачно полыхал, как предгрозовая туча.
– И все-таки я хотел бы знать, что тут у вас случилось.
Невзирая на свой грозный вид, Кенет в этот миг совсем не чувствовал себя воином. Сидя на дереве, как мальчишка, он внезапно и ощутил себя пятилетним мальчиком в радостном предвкушении сладкого пирожка.
Пирожок оказался совсем не сладким. Слушая деревенского старосту, Кенет только зубами скрипел.
Деревню одолели разбойники. Откуда они взялись, толком никто не знал, но все сходились на том, что издалека: выговор нездешний, одежда странная. Поначалу разбойники завернули было в соседнюю деревню.
– Так нам не повезло, вспомнить страшно. Зашли они сперва туда, – старик махнул рукой по направлению к предгорью, где и находилась, очевидно, ближайшая деревня, – а у них во всем селении вина ну ни глоточка. Три свадьбы подряд отгуляли, все и вылакали подчистую. А у нас вино было. Как раз на окончание молотьбы припасали… ну, чтобы, значит… как положено…