Меч без рукояти
Хасами удалось отправить ни в чем не повинного Отимэ в ссылку, а затем и прикончить его чужими руками прямо там, в провинции. Но желанного успокоения он не обрел. Он не ощутил смерти Отимэ, хотя должен был… не может маг погибнуть бесследно. Болью или наслаждением, тоской или радостью, но его смерть неизбежно отзывается на других магах. Пусть он погиб на самом дальнем краю света – но зияние в ткани бытия ощущается всеми магами, сколько их есть. Неужели Хасами ошибся? Да нет, быть не может! Магическая сила в Отимэ была. Неужели Отимэ удалось обмануть убийц и скрыться? Скрыться… Хасами искал его свирепо, искал повсюду – и не находил. И лишь на девятом году своих поисков он нашел… нет, не Отимэ – знакомый отзвук давно знакомой и ненавистной силы. Хасами едва успел заприметить, откуда он исходит, едва успел взглянуть в морионовое зеркало и разглядеть очертания чьей-то фигуры в лесном сумраке, как тут же видение и сгинуло. Но на первых порах Хасами было довольно и того, что он успел увидеть. Это был не Отимэ! Запрокинув голову, в зеркале беззвучно смеялся тощий подросток, лет от силы четырнадцати. Так, значит, не Отимэ, а его сын! Только в отличие от отца он если и не знает о таящейся в нем силе, то вскорости узнает. Сила Отимэ мирно дремала в нем – а сила этого парнишки властно просится наружу.
С тех самых пор Хасами ни разу не ощутил выбросов знакомой силы. Похоже, мальчишка так и не узнал, на что он способен. Тем лучше. Значит, не опускать руки от отчаяния следует, а продолжать поиски. Продолжать, пока они не увенчаются успехом. Что ж, успехом они, нельзя не сказать, увенчались. Проведав, что мальчишка – звать его, кстати, Хэсситаем – угодил в королевскую темницу, Хасами затрепетал. Уж если он Отимэ убить во дворце не осмелился, то сына его – и подавно. Слишком уж близко подобрался Хэсситай к таящейся в нем магии… подобрался, да взять так и не сумел. И навряд ли сумеет. Слишком уж у него воспитание было неподходящее. Слишком уж много он дела имел с металлом, с оружием, с холодным железом… с тем, что и для состоявшегося мага всяко запретно, а уж для будущего мага тем более. Его сила стекала по металлу и уходила бесплодно, словно вода в песок. Она частично утрачена, искалечена, перекручена и перекорежена так, что и помыслить страшно. Хасами и представить себе не мог, чтобы с магом могло статься такое. Дикая, неприрученная, неосознанная, неуправляемая сила, скрученная совершенно невероятным образом… и что произойдет, если Хэсситай погибнет, и такая сила вырвется на свободу? Прямо здесь, во дворце, так близко от Хасами, так близко к его месту средоточия… если обезумевший от крови и вина король убьет Хэсситая или замучает его до смерти?
Неудивительно, что Хасами со всех ног ринулся спасать из его лап своего злейшего врага, смертельную угрозу собственному существованию.
Окажись Хэсситай единственным пленником, и Хасами не знал бы, что теперь предпринять. Но Хасами знает. Его величество и подсказал. Голос… голос его услышать… вот чем следует заняться прямо сейчас: голос его добыть. Его и этого ничтожного наставника… как там бишь его… Хэйтана, кажется? Это очень хорошо, это просто замечательно, что пленников двое. Что они дорожат друг другом. Что королевский приказ, призывающий Хасами в пыточную камеру, до исхода ночи обеспечивает магу свободный доступ к темницам. Что король прохрапит беспробудно до позднего утра, если не до полудня. До той поры Хасами успеет сделать все, что замыслил.
Стражник, раздающий пищу узникам, хорошо запомнил наставления Хасами. Действовал он безукоризненно. Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы просунуть в щель миску с похлебкой, он не издал обычного предупреждающего окрика: “К противоположной стене! Стоять смирно!” Взамен он произнес совсем другие слова.
– Эй, ты… чего молчишь? Загнулся ты там, что ли? Жрать будешь? Эй, ты живой или как? – проорал стражник и для пущей убедительности погромыхал миской, будто и впрямь собирается унести ее прочь. Очень достоверно получилось. И голос стражника звучит так непринужденно, будто разговоры с узниками разговаривать для него – самое что ни на есть обычное дело.
Ответом на грохот миски послужил протестующий вскрик из камеры.
– Отвечай, будешь жрать или нет? Долго я тебя тут еще ждать должен? – гаркнул стражник.
– Сейчас… постой… я сейчас… – донеслось из камеры. Притаившийся возле двери Хасами стиснул пальцами морионовый шарик. Шарик вспыхнул на мгновение темно-коричневым огнем и угас. Вот и все. Голос взят.
Хасами торжествующе усмехнулся и покатал шарик на ладони. Шарик потяжелел – пусть самую малость, пусть почти незаметно, но потяжелел. Потяжелел на целый голос. Теперь осталось добыть еще один голос тем же способом… и только потом настанет черед пыточной камеры. Но не той, где его величество ковырянием забавляется. Совсем другой.
* * *
Мастер Хэйтан даже в королевской темнице выспался на славу. Он мог приказать себе уснуть – и уснул, и никакие кошмары его не мучили. Всему свой черед, и мучениям тоже. А в том, что их черед вскорости настанет, мастер Хэйтан нимало не сомневался. Здесь, в королевской темнице, явь в их власти – но сны пока еще во власти мастера Хэйтана.
Он бы нимало не удивился, если бы его отвели прямиком в пыточную камеру. На то она и темница. Но когда стражники провели его мимо открытой настежь камеры пыток, даже не оглянувшись, мастер Хэйтан призадумался.
Раздумье его длилось недолго. Стражники втолкнули Хэйтана в соседнюю камеру, деловито приковали его к стене и молча удалились. Похоже, что допрос под пыткой если и не отменяется, то откладывается на неопределенное время. Камера нимало не смахивала на допросную. Пыточной снасти нигде не видно. Может, его просто перевели в другую камеру? Да, но зачем в камере узника огромное, темно отблескивающее зеркало во всю стену? Зачем это уютное сиденье, устеленное новехонькими циновками? Вряд ли эти устройства призваны облегчать существование пленников.
Дверь снова отворилась. В комнату вошел сухопарый человек в одеянии мага. Хотя… полно, мага ли? Хэйтан многое повидал на своем веку, но ему ни разу не доводилось лицезреть мага, облаченного в златотканую парчу и паутинный шелк.
– Придворный маг Хасами, – отрекомендовался вошедший и спокойно опустился на циновку.
– Весьма польщен сделать знакомство, – иронически отозвался Хэйтан.
– Никак уж не более, чем я. – Хасами сделал левой рукой округлый жест. – После того, что я о вас слышал, я просто почту за честь познакомиться с вами, мастер.
И что ж ты такого обо мне слышал, поганец? И от кого, кстати? От Хэсситая, что ли? Так я тебе и поверил.
Маг молчит. Ответа, что ли, ожидает? Ждет, что я поймался на голый крючок без приманки и сейчас начну выспрашивать, от кого это он мог обо мне слышать? Жди, дружочек, жди. Посмотрим, который которого перемолчит. Вот не скажу я тебе ни слова в ответ – и что ты тогда делать станешь? Какую новую ловушку расставлять? Нашел кому голову дурить – Ночной Тени, да не новичку первоучебному, а мастеру-наставнику.
– Воистину Ночная Тень, – улыбнулся маг после продолжительного молчания. – Ни слова, ни вздоха. Если бы я отвернулся, я мог бы решить, что вас тут и вовсе нет. Испарились.
Маг выпростал из-под складок широченных рукавов свои холеные белые пальцы и расправил их, словно демонстрируя, как именно происходило упомянутое им испарение.
– Я восхищен вашим упорством. – Теперь уже в голосе мага сквозила явная ирония. – Я одного только понять не могу – зачем? Во имя чего?
Где уж тебе понять, придворный поставщик палача. Ты небось и слова-то такого, как верность, даже не слыхивал – тебе ли понять, что оно значит?
Мысль о верности изгнала все прочие – в том числе воспоминание о предавшем его Итокэнае. Да и какое значение имеет эта мелкая шкода, учиненная балованным мальчишкой? Итокэнай не вечен – а клан был и пребудет.
– Вы готовы умереть молча во имя чего-то высшего. – Хасами скривил губы в усмешке. – А вот ученик ваш никакими подобными соображениями не затрудняется.