Парадоксы Младшего Патриарха
Я на мгновение прикрыл глаза. Как я смогу объяснить, передать Тейну то понимание, которое он же мне и подарил?
– Помнишь “Предание о ступивших на порог”? Помнишь? – воззвал я. – Мы ведь его наизусть заучивали. Основа основ тактики… помнишь? Позиции делятся на одновходные и многовходные, одновыходные и многовыходные…
– А также инициативно… – подхватил Тейн.
– Черт с ней, с инициативой, – отмахнулся я. – Не о ней речь. Ты обратил внимание, что все позиции “Ветреного полдня” многовходные и многовыходные? Их можно тасовать как угодно… почти как угодно. Из любой позиции переходить в любую. Не в единственно возможную, а в любую! Заметил?
– Заметил, – поразмыслив, кивнул Тейн. – Но вот эта связка из третьей части…
– А потому, что из третьей. – Я запрокинул голову. Понимание выгибало мое тело восторгом, мучительным, как любовь. – Там, на своем месте, из нее три выхода… или даже четыре. И каждый – в веерную позицию, в многовыходную. А здесь, после переката, выход из нее один – мордой в песок! Перекрываются выходы, понимаешь? Делай, что хочешь, как душе угодно… закон один: не перекрывай входы и выходы… а перекрестки можно и удваивать, если получится.
– Понимаю, – прошептал Тейн.
– А тогда – начали! – крикнул я – и прямо как сидел, не подымаясь, кувырнулся через плечо и вскочил “бешеным кузнечиком”.
Я по-прежнему не знал, сколько граней у самоцвета… но я держал его в руках! Я поворачивал его то так, то этак, и радуги послушно выплескивались навстречу полуденному солнцу. Теперь все обрело смысл и ничто не казалось странным. Я плясал, как ветер, как лист на ветру, как тень листа – то огромная, распростертая вширь, то крохотная и узкая, как ресница. Ветер нес меня сам, и мне легко было плясать с тенями наперегонки… еще бы эта связка из третьей части не вывалилась набок! Ведь третья часть – это “ветер, прижимающий к утесу”… ветер, прижимающий скалолаза к каменной стене, чтобы он не свалился в пропасть… а на открытом месте, среди листьев и их теней, от такого ураганного дуновения только и остается, что рухнуть оземь… нет, в первой части другой ветер, совсем другой.
А потом в мой ветер пришел еще один листок – Тейн Рамиллу… и ветер кружил нас обоих. Мы проделали всю первую часть четырежды, на разные лады – но каждый раз это был “Ветреный полдень”, вне всяких сомнений. Всю первую часть… с остальным каноном нам еще придется разбираться… да… но это после, после… а сейчас мы, изнемогшие, счастливые до крика, завершили свою пляску и поклонились полуденному ветру.
Глаза Тейна сияли нездешним восторгом, словно душа его все еще покачивалась на крыльях ветра. Он все еще летел туда, в запредельное счастье абсолютного понимания… туда, где все ясно с несомненностью… где эта ясность не лжет – и оттого и сам ты не можешь солгать… туда, где я ждал его – и одним взмахом рассек его полет.
Я схватил Тейна за шиворот – совсем как он давеча схватил Илайха – и рванул на себя.
– Теперь ты понял, что случилось вчера? – выдохнул я.
Тенй посмотрел мне в глаза. Посмотрел прямо, в упор.
– Да, учитель, – тихо и твердо произнес он. – Вчера я убил человека.
И опустил взгляд.
– Не надо опускать глаза, – ответил я, разжимая хватку. – Передо мной – не надо. Я ведь тоже убил человека. Помнишь?
Тейн еле заметно кивнул.
– Нам с тобой посчастливилось. Хвала Богам – те, кого мы убили, живы. Но в другой раз так может и не повезти. Понимаешь?
– Да, учитель, – все так же тихо и твердо промолвил Тейн. Мы все еще были там, в запредельной ясности, там, где не лгут… мы были вместе, и я видел, я знал, что Тейн не лжет. Он действительно понял… и того, что понял, не забудет никогда.
– Хорошо, – откликнулся я. – Иди. Завтра в это же время продолжим.
Тейн отдал мне глубокий поклон и удалился, слегка пошатываясь время от времени, словно от внезапности понимания у него кружилась голова. Хотя почему – “словно”? Может, и кружилась. У меня же кружилась…
И почему наше мастерство называют искусством пустой руки? Ведь в руке этой то меч, то кастет… а то и что похуже. Но даже если и без оружия обходиться… нет ничего страшней пустой руки, если к ней прилагается пустая голова и пустое сердце. Я в этом уже убедился… а теперь и Тейн усвоил ту же нехитрую истину. Жаль только, что чужой опыт никогда никого ничему не учит – а значит, просто рассказывать о том, что мы с Тейном пережили, бесполезно.
Рассказывать… тьфу ты, проваль! Мне ж еще байки сегодня подслушивать – а я стою здесь, как дурак. А быть мне сейчас полагается на яблоне возле окна. Опять на яблоне. И опять без ужина. Ну, если младший ученик Дайр Тоари опять заговорится за полночь!..
* * *
Ну и дурак я был – вспомнить страшно. Нет чтобы лечь и выспаться толком – расселся на яблоне и до полуночи, как приговоренный, байки слушал. О да, конечно, младший ученик Дайр Тоари дозволения моего не переступал ни в чем. Вот как только полночь наступила, он на полуслове прервался, спокойной ночи всем пожелал, на изголовье откинулся – давай, буди, кому не страшно. Никто, ясное дело, не осмелился. Поворчали-поворчали, да и улеглись. И позасыпали прежде, чем я успел подумать, что уж теперь-то, после всех этих захватывающих историй, господ младших учеников и до утра угомонить не удастся.
Нет уж, мастер Дайр Кинтар. Незачем врать себе. Если кто до утра и не угомонится, так это ты.
Потому что не те байки я надеялся услышать.
Ну почему я все время на что-то надеюсь?
Слышал я все те байки, которыми младший ученик Дайр Тоари угощал сегодня обмирающих от любопытства мальчишек. Слышал, и не раз. Иные не далее, как вчера, например, а многие – так и не по одному разу. Мне ли не знать, отчего школу нашу за счет королевской казны содержат? Старшему ученику, преемнику мастера, историю школы полагается знать. Знал я ее, назубок знал. И про войну последнюю наслышан. И про то, какой опасности подвергался его величество. И как вся школа в полном составе полегла, как один, но грудью закрыла все, что закрывать полагается. От всей школы только пять человек и осталось, и то – не ученики и тем более не учителя. Пятеро бойцов-одиночек, только потому и уцелевших, что далеко их война разметала друг от друга и от бывших собратьев по школе. Вот им-то и довелось возрождать традиции школы из грязи и крови послевоенного хаоса. Потому и стал боец Дайр Тоари мастером в его-то годы… эй, Кинтар – ну не околесицу ли несешь? Если мастер Дайр, по-твоему, слишком молод… ты, можно подумать, старец древний, дряхлостью да параличом расслабленный! Нечего мастера Дайра молодостью попрекать. Ничего он не молодой был, а вовсе даже в самый раз. Боец отменный. Кровавой закалки клинок. А что приемы-ухватки прежние не все знает-помнит… а всякий ли учитель на самом деле может все? Важно, что школа не погибла. Что королевским указом повелено школу возродить. И не как-нибудь, а за королевский счет. Венценосцы, они тоже благодарными быть умеют. Незачем героям минувшей войны зависеть от самодурства богатеньких бездарей, набивающихся в ученики. Пусть набирают в обучение самых талантливых. Самых сильных. Самых быстрых. Самых-самых. Каких хотят, одним словом.
Дайра Кинтара, например.
Слышал я все это, и не один раз. Но я-то другое хотел услышать. Не знать мне покоя, пока я в точности не сведаю, где был и что делал бывший мастер Дайр Тоари до того, как воплотиться в младшего ученика Дайра Тоари.
А вот об этом, как на грех – ни словечка.
И зачем я, спрашивается, яблоню штанами полировал? Чтобы опять – в который уже раз – выслушать историю нашей школы и помянуть всех ее ныне покойных патриархов? Извольте – если им без этого в мгиле спокойно не лежится, так я готов помянуть их хоть сейчас. Неторопливым злым помином. От первого до последнего или от последнего к первому, подряд или вразбивку – несущественно. Только бы поскорей. Чтоб душу не застили. Чтобы не о давнем прошлом Дайр Тоари поведал, а о делах недавних… нет, я и в самом деле дурак.