Таэ эккейр!

– Тогда я, пожалуй, лучше поверю в эту сказочную красоту, – заявил ошарашенный эльф. – Тогда мне, скорей уж, в другое поверить трудно…
– Во что? – поинтересовался Лерметт.
– В то, что у короля вашего… ну, Илента… что у него денег достало расплатиться со всей этой оравой гномов честь по чести. Да еще во время войны.
– Ну, это ты зря, – с укоризной отмолвил Лерметт. – Это ты на гномов совсем напрасное говоришь. Как раз если честь по чести – и денег бы достало. Тем более во время войны. Гномы ведь полишку не запрашивают. Сам знаешь, почему – или нет?
– Знаю, – ответил Эннеари. – Мне Илмерран о «неких гномах» и Четвертой Стене рассказывал.
– Вот-вот, – подхватил Лерметт. – Именно о «неких». Об этих поганцах даже прозваний в истории не осталось, ни в нашей, ни в гномьей – а уж на что народ дотошный. «Некие гномы», и все тут. Ни один гном за свою работу сверх ряда не запросит.
– Так ведь ряд каков должен быть – за целый город! – возразил эльф. – Это же домов-то сколько!
– Домов? – усмехнулся Лерметт. – И только-то? А то, что под землей, а колодцы, а акведук? А сам план города, если уж на то пошло?
– Тогда я и вовсе не понимаю, – ошеломленно признался Эннеари.
– А тут и понимать нечего, – сообщил Лерметт. – Во-первых, запрос был меньше, чем ты думаешь. Как раз потому, что во время войны. Нехорошо на чужой беде покорыстоваться. Такая прибыль со временем своим горем отзовется. Ты себе, как я понимаю, цену уже в уме сосчитал? Да? Вот и сбрось с нее треть.
– Сбросил, – покладисто отозвался Эннеари. – Все равно несусветно выходит.
– Так ведь и это еще не все, – продолжил Лерметт. – Тут одна подковырка хитрая есть… прямо и не знаю, как бы объяснить, чтобы понятно получилось. Ну… вы, эльфы, хоть и розно с людьми живете, а торговля между нами есть, верно? Да вот мои сапоги хотя бы…
– Есть, – подтвердил Эннеари.
– А раз торговля есть, – подхватил Лерметт, – значит, есть чем торговать. Значит, у вас не принято сложа руки сидеть, а принято этими руками что-то уметь.
– Верно, – согласился Эннеари; судя по голосу, рассуждение Лерметта изрядно его позабавило, хотя и непонятно, чем.
– А вот ты своими руками что умеешь? – настаивал Лерметт.
– Лютни делать, – мечтательно отозвался эльф.
Вот это да! Лерметт видел однажды эльфийскую лютню и слышал, как она звучит. Это… нет, ну вот это да!
– Куда уж лучше, – вздохнул Лерметт, не без труда отрясая с себя подобное сну воспоминание о прелести навек полюбившегося ему напева. – Тогда тебе понять будет легче кого другого. Вот представь: пришел к тебе эдакий полудурок – из тех, у кого глаз на лице больше, чем мыслей в голове, дубина полнейшая, зато весь в золоте. И говорит: «А сделай ты мне лютню, золотом изукрашенную, жемчугом утыканную – чтоб на стенке висела на почетном месте и все соседи на нее обзавидовались до полусмерти».
Эльф брезгливо передернул плечами.
– Да, – весело продолжил Лерметт, – а потом приходит к тебе музыкант и говорит: «Беда у меня случилась – совсем, считай, от лютни одни щепки остались». Даже если отсчитать цену золота и прочих каменьев – за сам-то инструмент ты с которого меньше запросишь?
– С музыканта, конечно, – уверенно ответил Эннеари. – Ему не для зависти, а для дела, и уж он хоть в лютнях точно смыслит. А для того, в ком понятия нет, и делать тяжко.
– Вот тебе и ответ, – заключил Лерметт. – И запросишь меньше, и постараешься лучше, верно? Да ведь в этих делах любой искусник так решит… а гномы еще какие искусники, и тебя никак уж не глупей – вот потому-то с той цены, что тебе в голову пришла, еще треть сними.
– Это уже себе вообразить можно, – нерешительно произнес Эннеари, произведя мысленно упомянутый подсчет. – Но все равно много.
– А третий ответ в том, – подытожил Лерметт, – что заплатили гномам не деньгами.
– А чем же тогда? – удивился Эннеари.
– А вот этого, – заявил Лерметт, – даже и рассказать нельзя. Это просто видеть надо. Вот приедешь в Найлисс, я тебя в Старую Ратушу отведу – там в Зале Гильдий картина есть, очевидцем рисованная. Как раз момент уплаты на ней и изображен. По одну сторону люди, стоят, по другую гномы, и лица что у тех, что у других, довольные-предовольные. И есть чем. Увидишь, сам поймешь.
– Может, мне и впрямь наведаться в Найлисс? – негромко произнес эльф почти что себе под нос.
– Обязательно, – горячо заверил его принц. – Хоть вы и дольше нашего живете, а ты такой красоты во всю свою жизнь не видал.
– Как же ваша бывшая столица от такой красоты завистью не изошла? – раздумчиво протянул Эннеари.
– Могла, – честно признал Лерметт. – И не только из-за красоты. С бывшими столицами это часто случается. Почти всегда. Но у Риады с Найлиссом иначе сложилось. Риада просто не успела начать завидовать.
– Что значит – не успела? – насторожился Эннеари. – Разгромили ее, что ли?
Лерметт втихомолку улыбнулся: судя по голосу, Эннеари не желал Риаде столь страшной и скорой гибели… да и нескорой тоже. Вообще никакой.
– Наоборот, спасли, – ответил принц. – Война ведь еще шла. Когда на Риаду напали, ополчение из Найлисса живо по реке спустилось. Сперва отрезали находников от подкреплений из степи, а потом и вовсе в пух разнесли. А когда жители Риады благодарить стали за помощь, Илент возьми и скажи: «Сын не может оставить мать в беде – иначе он и не сын вовсе». Риада почти не пострадала, а степняки усвоили – не разгромив Найлисс, Риады не взять. Им бы тихо сидеть… но слишком уж велико искушение оказалось. Решили, будто Найлисс им по зубам. Зря решили. А про то, что между Риадой и Найлиссом уже проложена дорога, и вовсе не прознали. Одним словом, недолго Найлиссу пришлось в одиночку отбиваться – Риада вся как есть пришла, разве что городские стены с собой не прихватила. А после победы тот Риадский кузнец, что ополчение возглавил, гордо объявил: «Ни одна мать сына в беде не бросит».
Эннеари расхохотался.
– Умен же был этот ваш король Илент, – уважительно заметил он. – Кузнец, кстати, тоже не глупее.
– Понял? – ухмыльнулся Лерметт. – Так с тех пор и повелось. Риада уже не столица – зато она на веки вечные мать новой столицы. Тоже ведь неплохо, верно?
– Ну еще бы, – согласился Эннеари. – Гордая мать и восхитительный сын.
– Правильно, – подхватил Лерметт. – Сыну завидовать невозможно. Им можно только гордиться. Ты бы только знал, как Риада гордится Найлиссом – это просто в уме не помещается.
Эннеари явно хотел было обернуться и сказать что-то веселое, но взамен резко остановился, словно на стену налетев, и зло присвистнул.
– В чем дело? – окликнул его Лерметт.
– Похоже, мы пришли, – сообщил эльф. – Во всяком случае, по этой тропе нам дальше ходу нет. Да ты сам погляди.
Он прижался к скале, чтобы Лерметт мог рассмотреть дорогу впереди. Лерметт глянул и зло дернул плечом. На расстоянии самое большее сотни шагов от них тянулся длинный завал. Который камень лежит надежно, а который может и неосторожным порывом ветра шелохнуть, и не сообразишь, не ступив – а тогда уже всяко будет поздно. И, будто одного только завала было недостаточно, чтобы сделать тропу непроходимой, позади него маячил огромный валун. Судя по виду, его принесло недавним сходом, однако расположился он посреди тропы так основательно, с такой солидной добропорядочностью, словно бы тут и родился – родился, вырос, возмужал и состарился, покрывшись сединой наледи. Сам по себе завал, может, и стоил риска преодолеть его, равно как и валун – однако сразу две преграды не стоили ни затраченных на них усилий, ни риска.
– Заслушался я, – вздохнул эльф. – Раньше надо было заметить… хотя – какая, в сущности, разница, сейчас или раньше? Все едино нам здесь не пройти. День потратим. Не меньше – а кто сказал, что дальше тропа проходима?
– Пожалуй, что никто, – согласился Лерметт, озирая равнодушные к их затруднениям небесные облака.
– Опять лезть придется, – без особой радости заметил Эннеари. – Это если мы не решим вернуться назад.