Время серебра
Элеонора Раткевич
Время серебра
Наши мертвые нас не оставят в беде.
Наши павшие — как часовые.
Время лечит
Осень. Грэмтирский лес
— Мэтр, да сделайте же хоть что-нибудь!
Отчаянный, почти мальчишеский выкрик. И такой далекий…
— Вы меня слышите?
Этот голос тоже звучал издалека — и он не мог, никак не мог ответить со дна ледяной реки… той самой реки, где вечно струится кровь павших в битве, — но она вовсе не алая, легенды лгут, она черная, черная, как осенний омут, как обступившая со всех сторон ночь, и в этой ночи не видно лиц — только глаза… две пары звезд, янтарно-волчьи, и зеленые, рысьи… а потом они смежили веки и начался звездопад. Звезды срывались с неба целыми гроздьями, оставляя за собой резкие росчерки, рушились наземь сияющими горстями, росой оседая на плечи, Расточаясь туманом, стремительно заволакивающим недавнюю черноту.
Туман вовсе не был непроглядным — он вился тугими прядями, дразнился, убегал — и все же разглядеть хоть что-нибудь не получалось; действительность уворачивалась от взгляда, потому что у нее не было имен… ничто не имело имени, один только туман, а значит, ничего и не было… возможно, если вспомнить, если только вспомнить, кто ты есть…
— Джей! — голосом незнакомой птицы крикнула издали сквозь туман уходящая ночь.
Джей. Это не просто звук, не просто слово — это имя. Его имя. Джей. Ночь была милосердна, окликнув его на прощание. Его имя снова было с ним — как меч у бедра, как лютня за спиной… и все же что-то покинуло его… что-то, заменившее ему имя еще так недавно… Джей глубоко вздохнул, пытаясь сосредоточиться, и тогда только понял, что именно оставило его, — боль! Дышать этим осенним туманом было совсем не больно. Ребра вздымались легко и свободно, сознание не мутилось. Джей не помнил, отчего присутствие боли казалось ему таким непреложным, а ее уход — таким странным… и все же она ушла… вот по этой, наверное, тропинке, звонко шелестящей сухой осенней листвой… вниз, с холма, в туман…
Джей ступил на тропу, и шорох окутал его ноги. Будь что будет, но он не станет ждать на вершине холма невесть чего. Если боль ушла, он пойдет за ней следом и нагонит ее — а настигнув, спросит, почему он здесь. Ему некого больше спросить — туман, и тот молчит, — но уж она-то должна знать…
А туман и вправду молчал — будто боялся чего-то… шороха ли, в котором звук шагов терялся почти совершенно, самих ли шагов… боялся, прятался, забивался под листья — уже не сухие и ломкие, а плотные и упругие, в прожелть зеленоватые… туман хоронился в траве, густой, свежей, томительно яркой, летней… но разве можно быть лету после осени? Разве можно быть вечеру после ночи? А ведь сумерки вокруг вечерние, легкие, чистые, как ручей, — вот и туман почти рассеялся, и костер уже не мутный сгусток света в серой мгле, а самый настоящий костер, даже слышно, как пламя потрескивает, выбрасывая кверху целый ворох золотых искр, — они совсем как звезды, только падают вверх…
Джей отодвинул шитый рыжими ягодами кружевной рукав рябины и шагнул к костру.
Отродясь он не видывал более необычной компании, чем та, что сидела возле огня. Седой, как лунная ночь, старик, пятеро молодых мужчин, таких разных с виду, и одетая мальчиком девушка с льющимися по спине светлыми волосами… полно, да есть ли между ними хоть что-то общее, кроме печати некой неуловимой странности, отметившей их всех до единого? Кто они такие, откуда? Охотники? Заплутавшие путники, которых сумерки и случайность свели вместе у одного костра? Беглецы от закона? Да нет же, нет! Не так они смотрят друг на друга, не так улыбаются… и на нежданного гостя, вышагнувшего из-под полога леса к их огню, тоже смотрят не так… нет в их глазах ни настороженности, ни даже недоверия — будто Джей для них не беглый незнакомец, а желанный сотоварищ. А ведь он этих семерых впервые видит… есть отчего призадуматься.
Но призадуматься не хотелось. Хотелось опуститься на густой высокий мох, протянуть руки к огню… ведь не откажут ему эти семеро в праве погреться возле их костра?
— Д-добрый вечер, — неловко произнес Джей.
Сидящие у костра ответили ему нестройным приветственным хором — но Джей поклясться был готов, что кто-то из них произнес: «Невероятно!»
— Добро пожаловать, — приветливо улыбнулся ему тот, что сидел ближе всех к огню, темноволосый, с серебристо-серыми спокойными глазами.
— Клянусь господом, — ошарашенно пробормотал другой, высокий, такой худой и угловатый, словно это и не человек вовсе, а оленьи рога, по недоразумению облекшиеся плотью, — за это нужно выпить!
— Нужно, — пресерьезнейшим образом кивнул еще один, кареглазый, со шрамом на левой щеке. — Но не тебе, а гостю. Это он устал с дороги, а не ты.
Устал? Странно… только теперь Джей ощутил, что он в самом деле устал, да вдобавок еще и проголодался.
— Садитесь к огню, — позвала его девушка и приветливо улыбнулась.
Лицо у нее было такое ясное и милое, что Джею нестерпимо захотелось улыбнуться ей в ответ. Ноги его сами сделали шаг, и другой… и тут он вспомнил… он действительно вспомнил… пусть не все, пусть даже не себя вспомнил, — но то, что сейчас единственно и имело значение…
— Я… не могу… — сдавленно произнес он и попытался шагнуть обратно, в лесную темень, однако не сумел и с места сдвинуться.
— Почему? — удивилась девушка.
— Мне нельзя… я… — Джей прикусил было губу, а потом выпалил с отчаянной решимостью. — Я мертвый…
Нельзя, нельзя мертвым сидеть у одного огня с живыми, упиваться их жизнью, их теплом!.. Ему нельзя было приходить сюда, но тропа вывела его сюда беспамятного… но теперь, когда он вспомнил, он должен уйти, он не вправе обратить во зло это приветливое гостеприимство…
— Я мертвый… — повторил он.
К его изумлению, сидевшие возле костра разразились дружным хохотом.
— Вот это удивили, нечего сказать! — простонал седой.
Кареглазый со шрамом тоже хотел сказать что-то, да так и не смог, только махнул рукой и вновь расхохотался.
— Как же вам не стыдно! — пылко воскликнула девушка. — Он ведь за вас тревожится, а вы… ну как же вам не стыдно! Эдон, ну хоть вы им скажите!
— В самом деле. — Худой утер выступившие от смеха слезы. — Нехорошо получилось. Просто странно слышать… мы-то уже привыкли…
Вот теперь Джей и вовсе ничего не понимал. Кроме, пожалуй, одного — недаром тропа закончилась возле этого костра, недаром он не смог сделать ни шагу назад: место у огня принадлежит ему по праву.
— Простите, — покаянно вымолвил седой. — Мы уже и забыли, каково оно по первому-то разу… По первому?!
— А что, бывает и второй? — неожиданно для самого себя произнес потрясенный Джей.
— Бывает, — чуть приметно улыбнулся каким-то своим затаенным мыслям сероглазый. — Во второй раз я и вовсе был уверен, что ухожу навсегда. Оказалось, нет. Вечность — леди с характером. Она сама решает, кого отпустить, а кого позвать.
С мыслью о том, что сам он умер, Джей уже волей-неволей свыкся. С тем, что покойники могут сидеть вокруг огня, пить вино и уплетать ароматную оленину, если и не свыкся, то хотя бы смирился. Но то, что умереть можно и не единожды…
— Еще с каким характером! — ехидно подтвердил тяжеловесный крепыш. — Сама позовет, сама всему и научит…
— Особенно Дженни, — подхватил кареглазый. — Вот кому вечность пошла на пользу. Так поначалу всего робела — а теперь любого из нас приструнит…
По мнению Джея, хрупкая Дженни не могла бы приструнить и божью коровку — не то что этих быстрых на дружеское подтрунивание мужчин. Они склоняли перед ней голову не по ее велению, а своей волей… потому и подшучивали — не над нею, над собой.
— И будет права. А я ей помогу, — заметил темноволосый, грызя травинку, чтобы скрыть улыбку.