Вне закона
— Семьдесят пять долларов? — воскликнула она, увидев сумму.
Офицер Шальной кивнул, не теряя своего стоического терпения. Почувствовав, что вся взмокла, она позавидовала его холодности и выдержке и подумала, что должно случиться, чтобы пот прошиб его самого.
— Да, мэм. Семьдесят пять долларов — таков штраф за превышение скорости на двадцать миль в час в школьной зоне.
— Но я же сказала, что не ехала на сорока пяти.
— А я сказал, что ехали.
Сара прищурилась. Дела обстояли неважно, да, совсем плохо обстояли дела. У нее всегда были проблемы с начальством, еще с тех пор, как ее вызвали в кабинет директора за то, что она стреляла из трубочки в Бобби Берджеса, хотя на самом деле он начал первый. Наверно, потому у нее и с семейной жизнью ничего не вышло. Не потому, конечно, что она стреляла из трубочки, а потому, что бывший муж вечно говорил тем самым начальственным тоном, который ее так бесит.
— Я не могу себе позволить семьдесят пять долларов, — сообщила она офицеру Шальному, протягивая обратно ручку и неподписанную квитанцию, как будто, отказавшись поставить подпись, снимала с себя ответственность за нарушение. — Мне очень жаль.
Но вместо того, чтобы взять квитанцию, офицер Шальной продолжал глазеть на нее.
— Вы можете выбрать школу уличного движения вместо штрафа, — предложил он.
— Школу уличного движения? — переспросила Сара. — Как же, слыхала. Это не та, где тебя сажают в темную комнату и показывают этот жутко кровавый фильм о безрассудном вождении — с обезглавленными детьми и раздавленными животными, от которых остается только мокрое пятно на дороге? — Она задумалась. — Или это животные обезглавлены, а дети раздавлены?.. В любом случае спасибо, но я могу посмотреть такие кошмары в своем кинотеатре, когда мне будет удобно. Не хочу я в вашу школу движения.
Она заметила, как шевельнулась у офицера Шального челюсть. Он нагнулся, заполнив своим лицом водительское окно, и Сара вдруг подумала: за какие такие грехи свалился на нее этот коп?
— В таком случае, мисс Гринлиф, — сказал он низким, крайне опасным голосом, — в таком случае я могу отвезти вас в город в наручниках и сказать, что вы оказали сопротивление при задержании.
Сара открыла рот, чтобы возмутиться, но быстро прикинула, что ее протесты ни к чему не приведут — разве что к номеру люкс в Каталажке-Хилтон, — и неразборчиво нацарапала свое имя в том месте, где офицер Шальной предусмотрительно поставил крестик.
— Имейте в виду, я обжалую это в суде, — заверила она своего мучителя, возвращая штрафную книжку.
Отрывая квитанцию, офицер Шальной впервые за все это время улыбнулся, и она готова была убить себя за то, что нашла его улыбку весьма привлекательной.
— Что ж, мисс Гринлиф, — сказал он, бросив квитанцию через окно ей на колени, — до встречи в суде. Удачного дня.
Только после того, как он повернулся и непринужденно направился к мотоциклу, Сара смело прошептала ему вслед слово «свинья». Она наблюдала в зеркальце заднего вида, как он оседлал своего железного монстра, убрал ногой упор и как тяжелая машина, взревев, умчалась, разбрасывая гравий.
Сара скомкала квитанцию, бросила в сумочку, прошлась насчет фашизма, полицейского государства, братцев со скверными характерами и мужчин вообще и завела собственный, послушно чихнувший автомобильчик. Удачный день ей не светил. Хуже того, она знала, что и в ближайшем будущем не стоит ждать улучшений.
В конце того же дня Гриффин Шальной сидел на скамье в раздевалке полицейского участка и задумчиво разглядывал свой шкафчик. Сучья неделя была, ребята. Он остановил взгляд на календаре, приклеенном скотчем к исцарапанной металлической дверке. Коллекция разного рода свиданий, которые в данный момент казались совершенно бессмысленными. Прием у дантиста в следующий вторник… встреча с новым свидетелем по делу об убийстве завтра после полудня… вечер с младшими скаутами в понедельник.
Поблуждав по всем этим датам, глаза остановились на числе, помеченном ярко-красными чернилами и обведенном пять раз для пущего эффекта. В следующую пятницу исполнилось бы девяносто пять лет его прадедушке. В этот день Гриффин должен был впервые встретиться со стариком. Но уже никогда не встретится. Потому что прадедушка никогда не вернется в Штаты из зимней поездки в Новую Зеландию, у берегов которой, на дне морском, покоится теперь его тело.
На прошлой неделе позвонил адвокат, сообщил о смерти Гарольда Мерсера и подтвердил, что Гриффин Шальной является единственным живым родственником и наследником состояния Мерсеров. Странно было думать о том, что фамилия, столь знаменитая богатством и знатностью в пригороде Клемента, штат Огайо, будет принадлежать теперь Гриффину. Он вырос, зная Мерсеров как богатейших и самых выдающихся граждан Клемента — их знали все. Кто бы мог предположить, что он сам — один из них?
Он скомкал черную форменную рубашку и бесцеремонно запихнул в помятую спортивную сумку. Потом с неторопливым стуком упали на пол ботинки. Гриффин рывком встал со скамьи и с усталым стоном стащил черные штаны. Покрутил левым плечом, чтобы снять онемелость, все еще сохраняющуюся после ранения, и направился в душевую.
Окунувшись в клубы пара, он с наслаждением чувствовал, как влажное тепло проникает во все поры, размягчает мышцы, снимает напряжение, накопившееся по многим причинам: сказывались и последствия пулевого ранения, полученного меньше двух месяцев назад, и растерянность, в которую повергло его неожиданное обретение семьи, тут же вновь потерянной, и странное, неизвестно откуда взявшееся осознание быстротечности и суетности жизни, не позволявших остановиться и насладиться мгновением…
Преследовавший его аромат цветов никак не удавалось выветрить из памяти. Аромат этот заставлял вспомнить светлые локоны, казалось просившие его прикосновения, и открытый взгляд карих глаз — о таких говорят «зеркало души».
Гриффин с досадой фыркнул. Бога ради! Он же оштрафовал эту женщину, забыл, что ли? Если и есть какой-то слабый шанс наткнуться еще раз на мисс Сару Гринлиф, она вряд ли окажется восприимчивой к каким бы то ни было романтическим поползновениям с его стороны. И все-таки он не удержался от улыбки, вспомнив выражение ее лица, когда этот презерватив полетел кувырком из бардачка вместе с кучей прочего имущества. Давненько ему не доводилось встречать людей, краснеющих от смущения. Да и тех, кто вообще способен испытывать такое чувство, осталось немного.
— Гриффин? Ты здесь? Он узнал голос друга и сослуживца, Митчела Стоунстрита, и откликнулся:
— Здесь, Стоуни.
В клубах белого тумана материализовался Стоуни в своей неприметной штатской одежде детектива. Почти белые волосы едва виднелись за паром, но невероятно черные глаза были пронзительны, как всегда, и Гриффин в очередной раз подивился тому, насколько угрожающий вид придают они в остальном вполне невинной его внешности.
— Хорошие новости, приятель, — сказал Стоуни, показывая белый конверт. — Капитан Пирс прислал меня ради этого. Твой рапорт прошел инстанции. Тебя выперли на верхний этаж. Отдел мошенничеств. Хотя, чего тебя тянет к нам, жуликам, мне никак не, понять. Взял бы убийства или нравы. Чем плохо? Не мужик, что ли?
Все еще обнаженный и со стекающей по телу водой, с удовольствием ощущая свою мужественность — спасибо, Митчел, — Гриффин подошел к другу, взял конверт и открыл. Бумага, которую он вытащил, официальный бланк Полицейского управления города Клемента, штат Огайо, быстро обвисла в мокрых пальцах, впитав влагу из воздуха душевой. Тем не менее на ней были именно те слова, которые он хотел прочитать, и Гриффин улыбнулся.
— Убийства, на мой вкус, мрачноваты, — сказал он. — А в нравах все лунатики. Зато мошенничества… В общем, по мне, так это нормальное занятие. Между прочим, Стоуни, мне недоставало твоей мерзкой рожи с тех пор, как ты ушел из мотоотряда. Да, а рапорт о том, чтобы снять форму, я подавал почти два месяца назад. Долго же он блуждал.