Похороны викинга

Теперь следовало быстро и незаметно исчезнуть раньше, чем ловушка захлопнулась. Я ожидал увидеть рядом с собой тетю Патрисию, но ее, конечно, не оказалось.
Потом мне пришло в голову, что шкатулка могла быть вымазана чем-нибудь сильно пахучим и что по этому запаху можно будет узнать, кто ее трогал. Не менее глупая мысль.
Уже в дверях я вспомнил про оттиски пальцев.
Может быть, она вычистила крышку шкатулки специально для того, чтобы потом показать ее экспертам, которые определят, кто именно трогал ее ночью. Менее абсурдно, но маловероятно. Такая мысль могла прийти ей в голову только в том случае, если она была уверена в том, что камень действительно украден и что это не шутка. Но тогда зачем вору трогать шкатулку?
А что если так и будет? Что если камень не будет возвращен ночью?
На коробке, во всяком случае, остались отпечатки моих пальцев. Я вошел во внутренний холл и вдруг увидел кого-то, кто шел прямо на меня. Кто это был, я не видел. Он был без свечи.
– Холодно сегодня, Огастес? – спросил я.
– Так, Джон, – ответил из темноты голос Майкла. – Ищешь ключ?
– Да, Майк, – ответил я. – Только его здесь нет.
– Совершенно верно, Джон, – сказал Майкл. – В шкатулке его нет. Вот он. – И он протянул мне ключ.
– Майк! – вскрикнул я.
– Джон! – передразнил он меня.
Меня охватило отвращение. Что с ним сделалось, с моим Капитаном.
– Спокойной ночи! – сказал я и отвернулся.
– Или доброго утра, – засмеялся он и ушел класть ключ на место.
Я вернулся в свою комнату и лег. Мучительный вопрос был разрешен. Я сразу крепко заснул.
В обычное время меня разбудил наш слуга Дэвид. Он принес горячую воду.
– Половина восьмого, сэр, – сказал он. – Когда туман разойдется, будет превосходное утро.
– Спасибо, Дэвид, – сказал я и сел на кровати.
Что случилось? И вдруг я вспомнил вчерашнюю идиотскую историю и падение Майкла. Ну что ж, ничего не поделаешь, даже на солнце есть пятна. Незачем все время думать о единственной ошибке Майкла. А все-таки это так на него непохоже!
Я оделся и спустился, захватив по дороге клюшку для гольфа и мяч. До завтрака я решил потренироваться.
В саду я неожиданно встретил Клодию. Это очень меня удивило. Обычно она появлялась последней. Она выглядела утомленной и больной. Когда я подошел, она стояла задумавшись над каким-то, видимо, очень неприятным вопросом. Когда она меня увидела, ее лицо прояснилось, пожалуй, слишком быстро, – показалось мне.
– Здорово, червяк, – сказала она.
– Здравствуй, птичка, – сказал я. – В чем дело?
– Какое дело? – спросила Клодия.
– Мне показалось, что ты решаешь какую-то важную задачу, – с мужской бестактностью ответил я.
– Чушь! – сказала Клодия и ушла.
Я забросил свой мяч за теннисную площадку и тщетно пытался ударить его, чтобы послать дальше. Я основательно вспахал клюшкой всю лужайку, зацепил мяч, загнал его в куст остролиста, швырнул вслед ему клюшку и ушел, глубоко засунув руки в карманы, обозленный на Майкла.
У дома стоял Бердон с гонгом. Медная шкатулка иронически смотрела на меня с камина. Я помыл руки и прошел в столовую.
В камине шумел огонь. Серебряный чайник свистел на спиртовке, с буфета доносился прекрасный запах, исходивший от четырех блюд, накрытых колпаками. Громадная комната с ее высокими окнами, из которых открывался один из самых прекрасных видов в Девоне, с огромным турецким ковром, перекрывавшим большую часть старого дубового пола, и с прекрасно накрытым столом, блестевшим в лучах утреннего солнца, была олицетворением устойчивого комфорта и основательного благополучия.
Дигби расхаживал по комнате. В одной руке он держал тарелку с кашей, а другой быстро орудовал ложкой. Огастес стоял у буфета и снимал крышки с блюд. Он накладывал на свою тарелку овсянку, яйца, ветчину и колбасу.
– Хорошо сработано, Огастес! – сказал Дигби почтительным тоном. – Прибавь сверху риса.
– Уже ел, – кратко отвечал Огастес.
– Молодец! – сказал Дигби и пошел за чистой тарелкой.
Изабель сидела на своем месте, и я пошел к ней, чтобы спросить, что для нее принести.
– Я подожду тетю Патрисию, – сказала она и левой рукой пожала мою правую.
Вошел Майкл.
– Тетя спустилась? – спросил он и добавил несколько запоздалое пожелание доброго утра.
– Нет, – сказал Дигби. – Внимание! Смотрите на меня. Сейчас я проглочу все, что есть на этой тарелке, и скроюсь. Я не хочу встречаться с тетей так рано утром.
– Клодия вышла? – спросил Майкл.
– Я видел ее в саду, – ответил я.
– Пойду позову ее завтракать, – сказал Майкл и ушел.
– Отнеси ей на вилке жареную почку! – крикнул ему вдогонку неугомонный Дигби.
После этого разговоры на некоторое время прекратились. Наши рты были заняты более важным делом.
– Я полагаю, что драгоценности короны благополучно лежат на месте, – вдруг высказал вслух Дигби общую нашу мысль. – Дверь все еще закрыта, я сам пробовал.
– Все, конечно, в порядке, – сказал я.
– Сам видал? – съехидничал Огастес.
Дверь открылась, и Майкл вошел вместе с Клодией. Клодия была совсем белая, а Майкл выглядел неестественно сдержанным. Изабель внимательно на них взглянула.
– Доброе утро, – сказала Клодия. – Тетя спустилась?
– Ешь, ешь, ешь и беги! – запел Дигби, отбивая такт ложкой о чашку.
Майкл наливал кофе, и я следил за его лицом. Оно было совершенно непроницаемо, и руки его не дрожали, но я чувствовал, что с ним стряслась какая-то беда. Он взглянул на меня и заметил мой взгляд.
– Здорово, круглорожий! – сказал он. – Хорошие сны видел?
– Хорошие… кроме одного, – ответил я.
– Хм! – сказал Майкл, и я попробовал анализировать этот звук, но он так же мало говорил, как и его лицо.
Он вернулся и сел на свое место возле Клодии. Вошла тетя Патрисия. Мы встали, и я отодвинул для нее стул, но она остановилась на полдороге, и мы окаменели. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать, что случилось. Раньше, чем она начала говорить, я знал, что она скажет.
– Я пришла просить вас, чтобы никто не смел сегодня выходить из дому, – сказала она.
Никто из нас не сказал ни слова и не двинулся. Я посмотрел на Майкла, и он на меня.
– Имейте в виду, – продолжала леди Брендон, – я никому не дам пощады. С вором я расправлюсь, как с вором, кто бы он ни был.
Она замолкла и холодным злым взглядом обвела всех нас. Мы молчали и не двигались.
– Так, – сказала она наконец. – Я прошу вас запомнить, что слуги ничего не знают и не узнают. Только мы будем знать, что один из вас шести подлый вор.
Тогда заговорил Майкл:
– Скажите – один из нас четырех, тетя Патрисия.
– Благодарю, Майкл, – резко ответила она. – Я обращусь к вам четырем, когда мне в следующий раз придется выбирать выражения.
– Я думаю, вы могли бы сказать: один из трех Джестов, – с внезапной дерзостью сказал Огастес.
– Придержи свой подлый язык, – спокойно ответила леди Брендон. – Итак, – продолжала она, – никто не должен об этом знать. Конечно, до тех пор, пока об этом не узнают репортеры и газеты не будут украшены портретом одного из вас. – И она еще раз обвела нас презрительным взглядом.
– Отлично, – продолжала она. – Теперь никто не выйдет из дома и не скажет никому ни слова… Кроме сыщика, когда тот явится…
Она повернулась и пошла к двери. У двери она остановилась и опять повернулась к нам.
– Можешь сказать что-нибудь, Майкл? – спросила она.
– Девочки и Огастес здесь ни при чем, – отвечал он.
– А ты Дигби?
– Нет, тетя. Очень сожалею и так далее, – ответил Дигби, и мне показалось, что он беззвучно говорит: нет, нет, ешь и беги…
– Джон?
И мне показалось, что взгляд ее стал еще более презрительным.
– Нет, тетя, – ответил я, – только то, что я совершенно согласен с Майклом.
– Огастес?
– Это позор, черт знает что… – закричал Огастес.
– Спасибо, – оборвала его тетя Патрисия.