Если совершено убийство

Уэксфорд уже начал жалеть, что затронул эту тему. Руль, по которому скользили руки сержанта, стал влажным, и Уэксфорд заметил, как пульсирует вена на его левом виске. Когда Клементс произнес последние слова, показалось, что он вот-вот расплачется.
— Как я понял, мистер Форчун сейчас находится в магазине? — спросил Уэксфорд, меняя тему разговора. — А что это за парень в фургоне?
— Это Брайан Грегсон, сэр. По-моему, вам о нем говорили. У него хорошие друзья — все они постарались обеспечить ему алиби. — Сержант уже переключился с личных проблем на расследуемое дело, поэтому голос его стал спокойнее. — Это один из инженеров «Ситансаунда» — единственный холостяк.
Уэксфорд припомнил, что Говард упоминал о Грегсоне, но только по делу, а не по фамилии.
— А что известно о его алиби и почему оно ему необходимо? — спросил он.
— Он чуть ли не единственный мужчина, который общался с так называемой Лавди Морган.
Траппер, смотритель кладбища, видел, как Грегсон однажды вечером подвозил ее на фургоне домой, а один из техников сказал, что этот парень иногда разговаривал с ней в магазине.
— Негусто, не правда ли? — заметил Уэксфорд.
— Да и с алиби на тот вечер в пятницу у него тоже негусто. Он утверждает, что был в «Сайк-клаб» в Ноттинг-Хилл — это местечко, куда заходят выпить, сэр. Бог знает что еще они делают там, но эти четверо негодяев говорят, будто он находился там вместе с ними с семи до девяти. Трое из них уже были под следствием. Нельзя верить ни единому их слову. Ну посмотрите на него, сэр! Вам не кажется, что ему есть что скрывать?
Брайан Грегсон был изящным, красивым молодым человеком и выглядел моложе своего возраста (по словам Говарда, ему было двадцать два года). Его тонкие, как у подростка, руки казались слишком слабыми для того, чтобы поднимать ящики, которые он перетаскивал из фургона в магазин. На взгляд Уэксфорда, у него был вид человека, который полагал, что если он будет суетиться, создавая впечатление поглощенного выполнением трудной работы, то сможет остаться незамеченным и избежать назойливого внимания представителей власти. Но как бы он ни старался бегать туда и обратно со своим грузом, его работа неизбежно должна была прерваться: когда он в очередной раз приблизился к кузову фургона, исподволь поглядывая на полицейскую машину, из «Ситансаунда» вышел рыжеволосый человек с резкими чертами лица, кивнул ему и позвал:
— Грегсон! На минуточку!
— Это инспектор Бейкер, сэр, — пояснил Клементс. — Сейчас он из него все выжмет, скажет ему пару слов, которые его отец давно уже должен был ему сказать.
Уэксфорд огорчился, хорошо понимая, что сейчас произойдет; он был готов выскочить из машины, но не в его власти было воспрепятствовать этому.
— Порочный, как и вся нынешняя молодежь, — продолжал между тем Клементс. — Возьмите хотя бы этих девиц, рожающих внебрачных детей; у них ведь не больше понятия об ответственности, чем… чем у кроликов. — Последнее слово он применил, восхищаясь собственной прозорливостью, видимо полагая, что старший инспектор, будучи человеком из провинции, должен быть хорошо знаком с поведением этих млекопитающих. — Они не умеют за ними ухаживать. Если бы вы видели нашего мальчика, когда мы его только взяли! Худой, бледный, из носа все время течет. По-моему, он не видел свежего воздуха с самого дня своего рождения. Это несправедливо! — горячо воскликнул сержант. — Они не хотят этих детей; они бы сделали аборт, если бы не было уже поздно, тогда как у такой честной, порядочной, набожной женщины, как моя жена, выкидыш за выкидышем, и это разрывает ее сердце. Я бы посадил их всех за решетку, я бы…
— Ну что вы, не расстраивайтесь, сержант… — Уэксфорд не знал, что сказать, дабы его успокоить. Он пытался вспомнить какие-нибудь обычные слова утешения, но прежде чем отыскал их, дверь машины открылась, и Говард представил его инспектору Бейкеру.
С того самого момента, как они сели за стол в пабе «Великий князь», стало ясно, что Бейкер из тех людей, которые, как некоторые нетерпеливые ученые и философы, вначале создают теорию, а затем подгоняют под нее факты, а все, что не вписывается в схему, должно быть признано негодным, тогда как самые незначительные данные чрезмерно преувеличиваются. Уэксфорд размышлял над этим про себя, не произнося ни слова. После обязательного рукопожатия и бормотания нескольких неискренних дежурных слов Бейкер изо всех сил постарался исключить Уэксфорда из обсуждения, ловко распорядившись усадить его в конце стола, а сам сел напротив Говарда.
Было совершенно ясно, что для Бейкера Грегсон был кандидатом в убийцы Лавди Морган. Свое предположение он основывал на репутации этого молодого человека: судимость за грабеж, друзья и то, что инспектор назвал мужской дружбой с Лавди:
— Он крутился около нее в магазине, сэр, подвозил ее на своем фургоне.
— Нам известно, что он однажды подвозил ее.
У Бейкера был резкий неприятный голос. Несмотря на то что ему удалось избавиться от грамматических ошибок, в его речи остались характерные для кокни [11] интонации; все, о чем он ни говорил, звучало очень резко.
— Найти свидетеля для каждого раза, когда они были вместе, — нереально, на это мы не можем рассчитывать. В этом магазине только они молодого возраста, и не говорите мне, что такая девица, как Морган, не поощряла внимания этого Грегсона.
Опустив глаза, Уэксфорд смотрел в свою тарелку. Ему никогда не нравилось, когда женщин называли только по фамилии, не упоминая их имен, — шла ли речь о проститутке или преступнице. Лавди не была ни той ни другой. Он поднял глаза и взглянул на Говарда, когда тот спросил:
— Что вы можете сказать о мотивах?
Бейкер пожал плечами:
— Морган вначале поощряла его ухаживания, а потом дала от ворот поворот.
Уэксфорд не хотел перебивать инспектора, но не выдержал:
— На кладбище?
Инспектор среагировал как старомодные родители за обеденным столом, когда их перебивает ребенок — существо, имеющее право только сидеть и есть рядом, но не говорить. Правда, Бейкер всем своим видом давал понять, что предпочел бы еще и не видеть Уэксфорда. Он посмотрел на старшего инспектора пронзительным и неодобрительным взглядом и попросил повторить то, что он только что сказал.
Уэксфорд повторил:
— По-вашему, люди могут захотеть заниматься любовью на кладбище?
На какой-то момент показалось, что сейчас он, как Клементс, скажет, что «они» могут делать что угодно и где угодно. Бейкер был явно разочарован упоминанием Уэксфорда о занятии любовью, но не выразил этого прямо, а только заметил:
— У вас конечно же есть более удачные предположения?
— Да, у меня есть несколько вопросов, — нерешительно произнес Уэксфорд. — Насколько мне известно, кладбище закрывается в шесть часов. Чем занимался Грегсон весь этот вечер?
Говард, очень расстроенный поведением Бейкера и пытавшийся как-то компенсировать эту бесцеремонность исключительной деликатностью и вежливостью по отношению к дяде, предупреждал каждое его желание и, наполняя его стакан яблочным соком, сразу же ответил:
— Примерно до половины второго он был на Копленд-роуд с миссис Кирби, потом вернулся в «Ситансаунд». Затем отправился в один дом на Монмут-стрит — это рядом с Вейл-парком, Рэдж, — а потом он долго (до половины шестого) ремонтировал телевизор на Куинс-Лейн, после чего отправился домой к родителям, которые живут в Шефердс-Буш.
— Тогда я не вижу…
Бейкер катал шарик из хлебного мякиша с видом человека, глубоко погруженного в свои мысли. Подняв голову, он сказал таким тоном, который обычно называют едва сдерживаемым раздражением:
— То, что кладбище закрывается в шесть часов, еще не означает, что никто не может войти туда и выйти обратно. В стенах есть проломы — один из них, кстати, в конце Ламмас-роуд, — и вандалы продолжают разрушать их дальше. Это проклятое место надо перепахать и отстроить заново. — Сделав такое заявление, в корне противоречившее точке зрения Стивена Дербона, Бейкер глотнул джина и кашлянул. — Ну, это к слову. Имейте в виду, мистер Уэксфорд, что вы не знаете этот район так хорошо, как мы, и утреннего осмотра кладбища для этого еще не достаточно.