Если совершено убийство
— Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, — отозвался Говард. — Даже не знаю, что и думать. Не пойму, насколько это существенно для данного дела, поэтому надо с кем-то обсудить. С тобой.
Уэксфорд почувствовал огромное облегчение и расслабился — слова племянника звучали искренне. Может быть, в конце концов…
— Ребенок, возможно, находится с бабушкой и дедушкой, — заговорил Уэксфорд, буквально ощущая, как его покидает жалость к самому себе. — О них тебе что-нибудь известно?
— Мы делаем все возможное, чтобы отыскать их. Во-первых, родителей необходимо найти до того, как она будет похоронена, но я начинаю думать, что их уже нет в живых. Да, конечно, понимаю, в наше время у девушек всегда возникают разногласия с предками, они уходят из дома, но в таком случае родители чаще всего еще больше начинают беспокоиться о детях. Что же это за люди, если у них пропала или хотя бы просто ушла из дома дочь, двадцатилетняя блондинка, и теперь, читая в последних газетах все эти публикации, они не предпринимают никаких попыток связаться с нами?!
— Видимо, это просто люди, лишенные воображения, Говард, или же в их сознании собственная дочь не ассоциируется с Лавди Морган, потому что это — не настоящее ее имя, и они не знают, что их дочь жила в Кенберн-Вейл.
Говард пожал плечами:
— Она словно с неба свалилась в Кенберн-Вейл два месяца назад безо всякого прошлого. Сейчас, насколько тебе известно, несмотря на то что у нас нет полных идентификационных карт, как в некоторых странах Европы, все же у каждого есть медицинская карта и номер страхового полиса. В комнате Лавди Морган медицинской карты не обнаружено, так же как ее нет и в списке пациентов местного врача. Трудно представить, что она лечилась у какого-то частного врача, но, возможно, она была настолько здорова, что не нуждалась в медицинском наблюдении. Но у нее был ребенок, Рэдж. Кто и где принимал у нее роды? Когда она впервые пришла в «Ситансаунд», Голд спросил ее о государственном страховом полисе. Она ответила, что у нее его нет; тогда Голд отправил ее к людям, ведающим социальным обеспечением, где она и получила полис на имя Лавди Морган.
— Подожди минуточку, Говард, — перебил его Уэксфорд. — Сие означает, что до этого она никогда не работала. Девушка двадцати двух лет из рабочей среды, которая никогда не работала…
— Может быть, она раньше и работала и у нее был страховой полис на ее настоящее имя. Ты же знаешь, что для его получения не требуется свидетельство о рождении, а только имя, фамилия и место рождения и тому подобное. Не думаю, что существует нечто, что может удержать людей такого рода от получения обманным путем полудюжины полисов и права на пособие по болезни и безработице. Кроме того, бывает работа, для которой полис вообще не нужен, например приходящим домработницам или проституткам или тем, кто занимается криминальным бизнесом, распространением наркотиков, но Лавди Морган конечно же была не из таких.
Уэксфорд покачал головой:
— Она меньше всего походила на девушку, у которой мог родиться внебрачный ребенок.
— Но ты же знаешь, что говорят: именно у таких вот «хороших» девушек и рождаются внебрачные дети. Сейчас мы пытаемся разыскать ее родителей и ребенка. Нами не установлено, что он не был передан кому-то на воспитание в Кенберн-Вейл. Это могло произойти где угодно. Знаешь, что мне труднее всего понять, Рэдж?
Уэксфорд вопросительно посмотрел на Говарда.
— Мне кажется, у нее были причины замести следы и не открывать своего настоящего имени. Например, у нее могли быть властные родители, лишившие ее права на собственную жизнь, или же она могла скрываться от какого-то человека, угрожавшего ей, — я должен и это иметь в виду. Но что я совершенно не могу понять, так это то, почему она делала это годами? Все выглядит так, будто примерно год назад Лавди Морган избегала идти к врачу или получить государственный страховой полис, и вот однажды, точнее, теперь, когда она умерла насильственной смертью, выходит, что жизнь ее здесь длилась не более двух месяцев, словно попала сюда с какой-то другой планеты.
— Что ты можешь сказать об адресе в Фулхеме? — спросил Уэксфорд.
— Тот, о котором говорила Пегги Поуп? Я уже упоминал, что этот дом находится на Белгрейд-роуд, но Лавди там никогда не жила.
— Хозяева дома…
— Допускаю, что они ведут собственную игру и могли говорить неправду, но этого нельзя сказать о всех соседях. Возможно, Лавди ехала однажды на автобусе по Белгрейд-роуд, и это название просто застряло у нее в голове. Я, безусловно, понимаю, что когда указываешь ложный адрес (если, конечно, ты не придумываешь название заново), то это будет название улицы, которую ты когда-то видел или о которой слышал в какой-то связи, благодаря чему она и осталась в твоей памяти. Однако разобраться в том, о чем она думала, очень сложно, Рэдж, а ее нет в живых, и мы не можем подвергнуть ее психоанализу. Если Лавди поступила именно так, мы не пойдем этим путем.
— А что, если у нее был какой-то знакомый, живущий на этой Белгрейд-роуд?
— Ты хочешь сказать, что мы должны проверить дом за домом в надежде его обнаружить?
— Я мог бы это сделать, — ответил Уэксфорд.
Перед тем как лечь спать, Уэксфорд взвесился и обнаружил, что потерял больше двух килограммов. Наступившее утро, вместо бодрости, принесло ощущение какой-то подавленности. Шел дождь. Словно начинающему стажеру, ему предстояло под дождем прочесывать Фулхем. Да и где вообще была эта улица?
На площадке лестницы он обнаружил новую цветочную композицию, составленную Дениз в стиле живописи Сальвадора Дали, которая даже несколько взволновала его. Собравшись спускаться вниз, он зацепился за ветку падуба; освобождаясь, задел рукой это растение-паука, и ему стало как-то не по себе от этого прикосновения.
— Где находится Фулхем? — спросил он, поглощая грейпфрут без сахара. — Надеюсь, не очень далеко отсюда?
— Это в стороне от центра, — сказала Дениз и мрачно добавила: — Некоторые люди называют его «тот самый Фулхем».
Дениз не спросила, для чего ему это надо. Они с Дорой подумали, что Уэксфорд собирается на свою любимую прогулку по набережной, не понимая, что он ненавидел реку, вздрагивавшую от уколов дождя. До сегодняшнего дня дождь шел постоянно, но это был не сельский дождь, омывающий, освежающий и приносящий с собой благоухание зелени, а лондонский — грязный, пахнущий сажей. Уэксфорд пошел в западном направлении через Стемфордский мост мимо ворот футбольного стадиона. У остановки фанаты покупали в магазинах спортивных сувениров шарфы и значки с эмблемой клуба «Челси». Молодые пары с тоской разглядывали подержанную мебель, разбитые трехгрошовые гарнитуры, от которых становилось еще тоскливее. Норт-Энд-роуд была забита лотками торговцев, у которых покупатели тратили свои деньги. Но привычнее были такие места, как Стовертон. Здесь не чувствовалось пресыщенности и низменной извращенности, свойственной Кенберн-Вейл. Боковые улочки и переулки выглядели совсем по-деревенски. Тут были сады и жили большие семьи. Домохозяйки с корзинками спешили за покупками, и почти все прохожие, казалось, принадлежали к тому же кругу, что и сам Уэксфорд.
Он посмеялся над тем, каким вдруг стал отсталым стариком. Наконец увидел перед собой Белгрейд-роуд, расположенную под прямым углом к главной улице. Четырехэтажные дома с террасами были построены шестьдесят-семьдесят лет назад. В конце улицы, как и на Гармиш-Террас, стояла церковь, но из серого камня и с остроконечной крышей, какой и должна быть церковь. Уэксфорд сложил зонт и начал свое хождение от дома к дому.
На Белгрейв-роуд было сто два дома. Прежде всего он направился к тому, в котором, по словам Лавди, она жила. Это было ухоженное свежевыкрашенное здание, даже кирпичная кладка и та была выкрашена, причем очень необычным для английского дома, стоящего на грязной улице, цветом: ярко-розовым. Дом был под номером 70 и имел название — «Роузбэнк», написанное белой краской на розовом фоне. Вывеска покачивалась под дождем. Почему она поселилась именно здесь? Из-за номера? Из-за названия? И вообще, видела ли она когда-нибудь этот дом?